кафедра и алтарь. Ей - заботы о святой воде. Разве это не могло бы все
устроить к обоюдному удовольствию? Он был бы волен говорить и думать что
ему заблагорассудится. Она занялась бы материальной стороной жизни. Это
не так уж мало! Для нее этого было бы вполне достаточно, если бы у нее
был муж. Остальное ее не интересовало.
при условии, чтобы была и девушка в объятиях - красивая или некрасивая,
но которая нравилась бы ему. Бернадетта ему не нравилась. И материальную
обеспеченность, которую она ему предлагала, он не ставил ни в грош.
Больше того, он насторожился, у него возникли подозрения. Для такого мо-
лодого человека, как Марк, добиться полной материальной обеспеченности
значило все закончить, ничего не начав. Он гонялся за тем, что от него
ускользало и что ловить было опасно. А благополучие такой девушки, как
Бернадетта, приобреталось по очень дешевой цене. Ограниченность умствен-
ных запросов заставила ее, еще не достигнув двадцати лет, огородить свой
сад, - меньше чем сад: дворик при мещанском домишке, и не думать о том,
что происходит за пределами ее квартала... Так, в эпоху Коммуны мелкие
буржуа с улицы Кассет не знали, что в других кварталах идут бои и что
там стреляют... Марк, наоборот, вдыхал запах пороха и чуял кровь во всех
уголках города. Он слышал, как под его ногами рушится вселенная мысли.
Он вынужден был жить, погруженный по горло в революции, вспыхивавшие по
всему земному шару, вынужден был присутствовать при чудовищных родах,
помогать им... Бернадетта, конечно, знала, какие в мире происходят пот-
рясения; любая парижская девушка читает о них в газете после мелких го-
родских новостей, происшествий, фельетона, отдела мод, спорта и объявле-
ний, если у нее есть время! Прежде всего дело: мы живем не для забавы!
"Пусть уж мужчины спорят часами о том, что происходит в Китае или у этих
большевиков, которые украли у нас наши русские акции!" Нам же надо зани-
маться своей работой, своими счетами, своей кухней, своей постелью и
следить, чтобы в квартире было чисто и прибрано! А о всяких чудачествах,
которые происходят в мире, и думать не стоит: как пришли они, так и уй-
дут... Все теории Бернадетта считала вздором. Она довольствовалась теми
моральными и социальными условностями, которые выработали, проверили,
спаяли своим трудом и сберегли устойчивые поколения буржуа. Религия за-
нимала здесь свое место - нетребовательная католическая религия, с верой
или без веры, но практичная и педантичная; она содействовала порядку,
она его и укрепляла. Этим Бернадетта отличалась от неверующей Сильвии.
Та никак не могла воздержаться от едких штучек по адресу кюре, особенно
молодых, - она называла их "крысятами", но Бернадетте не мешала. Снисхо-
дительно над ней подшучивая, Сильвия бормотала сквозь зубы, что не-
большая доза ханжества со стороны жены является, "в общем", для мужа
лишним залогом семейного благополучия.
рассудительная, Бернадетта, не таившая, казалось, в себе никаких неожи-
данностей, каждый месяц переживала странное смятение, длившееся целую
неделю. У нее менялся характер; она все видела и все слышала другими
глазами и другими ушами; она переставала владеть рулем. А ведь на дороге
ямы и деревья! Казалось, машина вот-вот на что-нибудь налетит... Так как
эта опасность стала хронической, Бернадетта научилась предвидеть ее
приближение и устраивалась так, чтобы на это время отойти как можно
дальше в сторону; в ней выработалось умение владеть собой, и это помога-
ло ей все скрывать. Но именно в эти часы подстерегали ее и бродили в ней
ненависть и любовь, желание, зависть и ревность, все порывы тела и души,
все самые низкие помыслы неутоленного и необузданного темперамента. Она
всегда находилась на волосок от самых непостижимых выходок. Но дога-
даться об этом можно было только по розовым волнам, которые внезапно за-
ливали ей шею и, отхлынув, оставляли на щеках зеленоватую бледность. Она
трепетала, она разрывала себе рот удилами, она бывала близка к обмороку
и овладевала собой лишь в последнее мгновение. В сущности, все эти опас-
ности и страдания сводились к одному - к сладострастию. Она не делила
его ни с кем.
знал, то заинтересовался бы ею. Он был из тех, кто инстинктивно и самым
нелепым образом тянется ко всему опасному, темному, к мрачной бездне:
жаркая ночь сулит богатства, которые серый день обесценивает. Такие люди
больше всего в жизни боятся однообразия. В этом отношении он был, на
свою беду, истинным сыном Аннеты! Ей не раз приходилось за это расплачи-
ваться, и больше всего ее мучило, что расплачиваться будет еще и ее
сын... Даже если бы Марк заметил, какая бесформенная, какая рептильная
жизнь копошится в Бернадетте, на дне лужи (она копошится в глубине почти
каждого из нас), он и тогда оказал бы ей не больше внимания, чем оказы-
вал плоской поверхности этой лужи - холодной жизни скучной мещаночки.
не вмешиваться. Она настойчиво, но тщетно расписывала племяннику досто-
инства жены, которая с мудрой бережливостью управляла бы строго ограни-
ченной областью домашней жизни и охотно предоставила бы ему полную сво-
боду за пределами домашнего очага. Но для нашей эпохи уже не подходит
семейный идеал хозяйчика, который ценности хранит в банке, а проценты и
жену получает по купонам. Наша эпоха не может запираться дома, ей нужны
постоянные перемещения, - вернулся век Wanderer'a' [118]. Способна ли
жена стать спутником "странника" и делить с ним постоянную неустойчи-
вость жизни, каждодневную физическую и моральную неустроенность? Вот в
чем был вопрос... Если бы его задали Бернадетте, она бы вздохнула, но
ответила твердо, что готова отказаться от домашнего очага: она любила
Марка!
ла смела. Ради того, что она хотела, что любила, она пошла бы на любой
риск. Но как бы ни было искренне это "да", за ним последовало бы только
тело; душа - нет. Выполнение обещания лежало бы за пределами ее возмож-
ностей. Напрасно бы она старалась: если бы она вышла из своей скорлупы,
она бы погибла. И неизбежно стала бы сопротивляться (это было ее право).
Она оказалась бы камнем, привязанным к ногам мужа, и тянула бы его на-
зад. И в конечном счете страшная сила женской инерции сломила бы порыв
мужчины, если бы, поднимаясь в гору, ему пришлось волочить тяжесть, при-
кованную к ногам.
построить его счастье наперекор ему самому. Сильвия была не прочь стре-
ножить его, чтобы помешать ему свернуть себе где-нибудь шею. Обе женщи-
ны, из коих одна была весьма искушенная, а другая нисколько не была ис-
кушена, вступили в молчаливый и тайный заговор. Своим подозрительным но-
сом Марк это учуял. И с тех пор он совсем перестал выносить Бернадетту.
Чем больше Сильвия ее расхваливала, тем грубей Марк отвечал ей. Дело
зашло так далеко с обеих сторон, что однажды, в минуту апоплексической
бури, вся налившись кровью и считая, что у нее ничего не вышло, Сильвия
хлопнула дверью перед самым носом Марка и, вылетая как фурия, бросила
ему:
лодным лицом, но затаив в себе огонь и злобу.
питание, он зашел "пропить" их в кафе. Разумеется, как можно скромней!
Он не мог дать волю своему безрассудству: не было средств!.. Но когда он
бывал утомлен, как в это утро, когда он чувствовал отвращение ко всему,
когда у него не было аппетита, он не мог идти в трактир, есть там плохое
мясо, да к тому же еще скверно приготовленное: это вызывало у него тош-
ноту. Он предпочитал чашку черного кофе с рюмкой виноградной водки: это
подбадривало, правда, во вред желудку. В кафе он находил еще одно воз-
буждающее средство: газеты. И вот на первой странице одного листка он
внезапно увидел чей-то явно искаженный портрет. Но он моментально узнал
этот низкий, изрытый морщинами лоб, тяжелые складки над глазами, лицо
разъяренной гориллы... Симон... Симон Бушар... Это был он! Над его голо-
вой, как над стойкой мясной лавки, хозяева вывесили широковещательную
рекламу:
Он перечел еще раз, стараясь разжевать каждое слово. Факт не оставлял
никакого сомнения. В экспрессе, шедшем из Парижа в Вентимилыо, между Ди-
жоном и Маконом ночью был задушен во сне пассажир спального вагона.
Убийца, застигнутый в момент, когда он выходил из купе, соскочил с поез-
да на ходу и упал на насыпь, где его и нашли; лицо у него было разбито,
бедро сломано. Убитый был известный парижский финансист, член правления
многих акционерных компаний. Убийца - сбившийся с пути интеллигент,
анархист, коммунист... Буржуазная печать до сих пор не отличает анархис-
тов от коммунистов... (Она хочет казаться глупее, чем она есть на самом
деле: ей выгодно путать их.) И, уж конечно, "в деле чувствовалась рука
Москвы"...
что делает, и на бульваре все повторял про себя: "Симон!.. Симон!.. - не
замечая прохожих, на которых не наталкивался только потому, что им руко-
водил инстинкт лунатика. Он смутно вспоминал дни, проведенные с Бушаром,
и, безотчетно ища для него оправдания, как на допросе в суде, Марк вспо-
минал главным образом первые дни, первый период их знакомства, когда Бу-
шар только что приехал из провинции, - неотесанный, честный, нетронутый
и твердый, как кремень. Марк почувствовал в нем тогда добросовестность
жеребца-першерона, который никогда не подведет: могучая шея, крепкие
бабки - хороший производитель. Каким беспомощным чувствовал себя Марк
рядом с ним, каким рыхлым, каким открытым для всех видов гниения, кото-
рые существуют в больших городах! Если бы ведьмы из "Макбета" сказали