Чтение 199–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

же вам после такого поэтического прошлого, после таких волшебных далей
нравится Франция?

- Я нахожу, что это прекрасная страна, - сказала Гайде, - но я вижу
Францию такой, как она есть, потому что смотрю на нее глазами взрослой
женщины; а моя родина, на которую я глядела глазами ребенка, кажется мне
всегда окутанной то лучезарным, то мрачным облаком в зависимости от то-
го, видят ли ее мои глаза милой родиной или местом горьких страданий.

- Вы так молоды, синьора, - сказал Альбер, невольно отдавая дань пош-
лости, - когда же вы успели страдать?

Гайде обратила свой взор на Монте-Кристо, который, подавая ей неуло-
вимый знак, шепнул по гречески:

- Расскажи.

- Ничто не накладывает такой отпечаток на душу, как первые воспомина-
ния, а кроме тех двух, о которых я вам сейчас рассказала, все остальные
воспоминания моей юности полны печали.

- Говорите, говорите, синьора! - сказал Альбер. - Поверьте, для меня
невыразимое счастье слушать вас.

Гайде печально улыбнулась.

- Так вы хотите, чтобы я рассказала и о других своих воспоминаниях? -
спросила она.

- Умоляю вас об этом.

- Что ж, хорошо. Мне было четыре года, когда однажды вечером меня
разбудила мать. Мы жили тогда во дворце в Янине; она подняла меня с по-
душек, на которых я спала, и, когда я открыла глаза, я увидела, что она
плачет.

Она не сказала мне ни слова, взяла меня на руки и понесла.

Видя ее слезы, я тоже хотела заплакать.

"Молчи, дитя", - сказала она.

Часто бывало, что, несмотря на материнские ласки или угрозы, я, кап-
ризная, как все дети, продолжала плакать; но на этот раз в голосе моей
бедной матери звучал такой ужас, что я в ту же секунду замолчала.

Она быстро несла меня.

Тут я увидела, что мы спускаемся по широкой лестнице; впереди нас
шли, вернее, бежали служанки моей матери, неся сундуки, мешочки, украше-
ния, драгоценности, кошельки с золотом.

Вслед за женщинами шли десятка два телохранителей с длинными ружьями
и пистолетами, одетых в тот костюм, который вы во Франции знаете с тех
пор, как Греция снова стала независимой страной.

- Поверьте мне, - продолжала Гайде, качая головой и бледнея при одном
воспоминании, - было что-то зловещее в этой длинной веренице рабов и
служанок, которые еще не вполне очнулись от сна, - по крайней мере мне
они казались сонными, быть может, потому, что я сама не совсем просну-
лась.

По лестнице пробегали гигантские тени, их отбрасывало колтыхающееся
пламя смоляных факелов.

"Поспешите!" - сказал чей-то голос из глубины галереи.

Все склонились перед этим голосом, как клонятся колосья, когда над
полями проносится ветер.

Я вздрогнула, услышав этот голос.

Это был голос моего отца.

Он шел последним, в своих роскошных одеждах, держа в руке карабин,
подарок вашего императора; опираясь на своего любимца Селима, он гнал
нас перед собой, как гонит пастух перепуганное стадо.

- Мой отец, - сказала Гайде, высоко подняв голову, - был великий че-
ловек, паша Янины; Европа знала его под именем Али-Тебелина, и Турция
трепетала перед ним.

Альбер невольно вздрогнул, услышав эти слова, произнесенные с невыра-
зимой гордостью и достоинством.

В глазах девушки сверкнуло что-то мрачное, пугающее, когда она, по-
добно пифии, вызывающей призрак, воскресила кровавую тень человека, ко-
торого ужасная смерть так возвеличила в глазах современной Европы.

- Вскоре, - продолжала Гайде, - шествие остановилось; мы были внизу
лестницы, на берегу озера. Мать, тяжело дыша, прижимала меня к груди; за
нею я увидела отца, он бросал по сторонам тревожные взгляды.

Перед нами спускались четыре мраморные ступени, у нижней покачивалась
лодка.

С того места, где мы стояли, видна была темная громада, подымающаяся
из озера; это был замок, куда мы направлялись.

Мне казалось, может быть, из-за темноты, что до него довольно далеко.

Мы сели в лодку. Я помню, что весла совершенно бесшумно касались во-
ды; я наклонилась, чтобы посмотреть на них; они были обернуты поясами
наших паликаров.

Кроме гребцов, в лодке находились только женщины, мой отец, мать, Се-
лим и я.

Паликары остались на берегу и стали на колени в самом низу лестницы,
чтобы в случае погони воспользоваться тремя верхними ступенями как прик-
рытием.

Наша лодка неслась как стрела.

"Почему лодка плывет так быстро? - спросила я у матери.

"Тише, дитя, - сказала она, - это потому, что мы бежим".

Я ничего не понимала. Зачем бежать моему отцу, такому всемогущему?
Перед ним всегда бежали другие, и его девизом было:

Они ненавидят меня, значит, боятся.

Но теперь мой отец действительно спасался бегством. После он сказал
мне, что гарнизон янинского замка устал от продолжительной службы...

Тут Гайде выразительно взглянула на Монте-Кристо, глаза которого с
этой минуты не отрывались от се лица. И она продолжала медленно, как это
делают, когда чтонибудь сочиняют или пропускают.

- Вы сказали, синьора, - подхватил Альбер, который с величайшим вни-
манием слушал ее рассказ, - что янинский гарнизон устал от продолжи-
тельной службы...

- И сговорился с сераскиром Куршидом, которого султан послал, чтобы
захватить моего отца. Тогда мой отец, предварительно отправив к султану
французского офицера, которому он всецело доверял, решил скрыться в за-
ранее построенной маленькой крепости, которую он называл катафюгион, что
означает убежище.

- А вы помните имя этого офицера, синьора? - спросил Альбер.

Монте-Кристо обменялся с Гайде быстрым, как молния, взглядом; Альбер
не заметил этого.

- Нет, - сказала она, - я забыла имя; но, может быть, я потом вспомню
и тогда скажу вам.

Альбер уже собирался назвать имя своего отца, но Монте-Кристо предос-
терегающе поднял палец; Альбер вспомнил свою клятву и ничего не сказал.

- Вот к этому убежищу мы и плыли, - продолжала Гайде.

- Украшенный арабесками нижний этаж, террасы которого поднимались над
самой водой, и второй этаж, выходящий окнами на озеро, вот и все, что
видно было, когда подплывали к этому маленькому дворцу.

Но под нижним этажом, уходя в глубь острова, тянулось подземелье, ог-
ромная пещера. Туда и провели мою мать, меня и наших служанок; там лежа-
ли в одной огромной куче шестьдесят тысяч кошельков и двести бочонков; в
кошельках было на двадцать пять миллионов золотых монет, а в бочонках
тридцать тысяч фунтов пороху.

Около этих бочонков встал Селим, о котором я вам уже говорила, люби-
мец моего отца; день и ночь он стоял на страже, держа в руке копье с
зажженным фитилем на конце; ему был дан приказ все взорвать - убежище,
телохранителей, пашу, женщин и золото - по первому знаку моего отца.

Я помню, что наши невольницы, зная об этом ужасном соседстве, моли-
лись, стонали и плакали дни и ночи напролет.

У меня перед глазами всегда стоит этот молодой воин, бледный, с чер-
ными глазами; и, когда ко мне прилетит ангел смерти, я, наверно, узнаю в
нем Селима.

Не знаю, сколько времени мы провели так; в те дни я еще не имела
представления о времени; иногда, очень редко, мой отец звал нас, мать и
меня, на террасу дворца; это были радостные часы для меня: в подземелье
я видела только стонущие тени и пылающее копье Селима. Мой отец, сидя у
большого отверстия, мрачно вглядывался в далекий горизонт, следя за каж-
дой черной точкой, появлявшейся на глади озера; мать, полулежа возле не-
го, клала голову на его плечо, а я играла у его ног и с детским удивле-
нием, от которого все вокруг кажется больше, чем на самом деле, любова-
лась отрогами Пинда на горизонте, замками Янины, белыми и стройными,
встающими из голубых вод озера, массивами темной зелени, которая издали
кажется мхом, лишаями на горных утесах, а вблизи оказывается гигантскими
пиниями и огромными миртами.

Однажды утром мой отец послал за нами; он был довольно спокоен, по
бледнее, чем обыкновенно.

"Потерпи еще, Василики, сегодня всему наступит конец; сегодня должен
прибыть фирман повелителя, и моя судьба будет решена. Если я получу пол-
ное прощение, мы с торжеством вернемся в Янину; если вести будут дурные,
мы бежим сегодня же ночью".

"Но если они не дадут нам бежать?" - сказала моя мать.

"Не беспокойся, - сказал, улыбаясь, Али, - Селим со своим пылающим
копьем отвечает мне за них. Они очень хотели бы, чтобы я умер, но не с
тем, чтобы умереть вместе со мной".

Моя мать отвечала лишь вздохами на эти слова утешения, которые отец
говорил не от сердца.

Она приготовила ему воды со льдом, которую он пил не переставая, по-
тому что со времени бегства его снедала жгучая лихорадка; она надушила
его седую бороду и зажгла ему трубку, за вьющимся дымом которой он иног-
да рассеянно следил целыми часами.

Вдруг он сделал такое резкое движение, что я испугалась.