покрывалась бушующей толпой, морем горячих голов; она вся кишела людьми,
щетинилась колючим гребнем ружей, сабель, палок, топоров, пик и штыков;
огромное красное знамя плескалось по ветру. С баррикады доносились команда,
боевые песни, дробь барабанов, женский плач и хриплый смех умиравших с
голоду. Она была чудовищна и полна жизни, она вспыхивала искрами, как спина
электрического ската. Дух революции клубился облаком над этой вершиной,
откуда гремел глас народа, подобный гласу божию; от этой гигантской груды
мусора исходило странное величие. То была куча отбросов, и то был Синай.
самой Революцией. Эта баррикада, порождение беспорядка, смятения,
случайности, недоразумения, неведения, восстала против Учредительного
собрания, верховной власти народа, всеобщего избирательного права, против
нации, против Республики Карманьола вызвала на бой Марсельезу.
героем.
редут, редут прислонялся к предместью. Громадная баррикада высилась, как
скала, о которую разбивалась стратегия генералов, прославленных в
африканских походах. Все ее впадины, наросты, шишки, горбы казались в клубах
дыма ее гримасами, озорной усмешкой. Картечь застревала в ее бесформенной
массе, снаряды вязли, поглощались, исчезали, ядра только дырявили дыры;
какой смысл бомбардировать хаос? И войска, привыкшие к самым страшным
картинам войны, с тревогой глядели на этот редут-чудовище, щетинистый, как
вепрь, и огромный, как гора.
выступ, образуемый витриной магазина Далемань, на углу улицы Тампль,
выходившей на бульвар близ Шато -д'О, то увидел бы вдалеке, по ту сторону
канала, на верхнем конце улицы, поднимающейся лесенкой по предместью
Бельвиль, какую-то странную стену в два этажа высотой. Она соединяла прямой
чертой дома правой стороны с левой, как будто улица сама отвела назад свою
самую высокую стену, чтобы выставить надежный заслон. Это была стена из
тесаного камня. Прямая, гладкая, холодная, крутая, она была выверена
наугольником, выложена по шнурку, проверена по отвесу. Разумеется, ее не
цементировали, но, как в иных римских стенах, это не нарушало строгой ее
архитектуры. По высоте можно было догадаться о ее прочности. Карниз был
математически точно параллелен основанию. На серой поверхности, через
известные промежутки, виднелись едва заметные отверстия бойниц, подобные
черным линиям. Бойницы были расположены на равных расстояниях друг от друга.
Улица была пустынна; все окна и двери заперты, а в глубине возвышалась
застава - неподвижная и безмолвная стена, превращавшая улицу в тупик. На
стене никого не было видно, ничего не было слышно: ни крика, ни шума, ни
дыхания. Она казалась гробницей.
загадочным видением. Все здесь было строго, прямолинейно, тщательно
прилажено, плотно пригнано, симметрично и зловеще. Здесь наука сочеталась с
магией. Казалось, создателем такой баррикады мог быть геометр или призрак.
Глядя на нее, невольно понижали голос.
решался пересечь пустынную улицу, раздавался тонкий свистящий звук, и
прохожий падал раненный или убитый. Если же ему удавалось перебежать, пуля
вонзалась в закрытую ставню, застревала между кирпичами или в стенной
штукатурке. А иногда вылетала и картечь. Бойцы баррикады соорудили из двух
обломков чугунных газовых труб, заткнутых с одного конца паклей и глиной,
две небольшие пушки. Пороха не тратили зря: почти каждый выстрел попадал в
цель. Здесь и там валялись трупы, лужи крови стояли на мостовой. Мне
запомнился белый мотылек, порхавший посреди улицы. Лето остается летом.
улица пристреляна во всю длину.
канала, хмуро и сосредоточенно разглядывали этот мрачный редут, неподвижный,
бесстрастный, рассылающий смерть. Некоторые добирались ползком до середины
выгнутого дугой моста, стараясь не выставлять кивера.
трепета.
один камень не выдается. Точно из фарфора!
посмотреть! Они не смеют! Они прячутся!
против десяти тысяч, продержались три дня. На четвертый, как в битве при
Зааче и при Константине, атакующие ворвались в дома, прошли по крышам, и
баррикада была взята. Ни один из восьмидесяти "трусов" и не подумал бежать,
все были убиты, кроме начальника Бартелеми, о котором мы скажем позже.
молчанием. Между двумя редутами была та же разница, как между страшным и
зловещим. Одна казалась мордой зверя, другая - маской.
загадка, то за первой баррикадой чудился дракон, за второй - сфинкс.
Курне воздвиг баррикаду Сент-Антуан, Бертелеми - баррикаду Тампль. Каждая
отражала черты того, кто ее построил.
могучими кулаками, смелым сердцем, чистой душой, с открытым и грозным
взглядом. Отважный, решительный, вспыльчивый, буйный, он был самым
добродушным из людей и самым опасным из бойцов. Война, борьба, схватка были
его родной стихией и радовали его. Он служил когда-то офицером флота; по его
движениям и голосу можно было угадать, что он сын океана, порождение бури;
он врывался в битву, как ураган. У Курне было нечто общее с Дантоном, кроме
гениальности, как у Дантона было нечто общее с Геркулесом, кроме
божественного происхождения.
но с трагической судьбой; получив как-то пощечину от полицейского, он его
выследил, подстерег, убил и, семнадцати лет от роду, был сослан на каторгу.
Выйдя оттуда, он построил баррикаду.
убил Курне. Злосчастная дуэль! Некоторое время спустя, впутанный в одну из
тех загадочных историй, где замешана страсть, в одну из тех катастроф, где
французское правосудие видит смягчающие обстоятельства, а английское
правосудие -только убийство, Бартелеми был повешен. Наш общественный строй
так мрачен, что этот несчастный, который несомненно был одарен незаурядным,
а может быть, и выдающимся умом, в силу материальных лишений и низкого
морального уровня, начал каторгой во Франции и кончил виселицей в Англии. Во
всех случаях Бартелеми водружал одно только знамя - черное.
Глава вторая. ЧТО ДЕЛАТЬ В БЕЗДНЕ, ЕСЛИ НЕ БЕСЕДОВАТЬ?
июнь 1848 года научился многому в сравнении с июнем 1832 года. Поэтому
баррикада на улице Шанврери была только наброском, только зародышем по
сравнению с двумя гигантскими баррикадами, описанными выше; но для своего
времени она была страшна.
не принимал участия. Баррикада не только была восстановлена, но и достроена.
Ее подняли на два фута выше. Железные брусья, воткнутые в мостовую,
напоминали пики, взятые наперевес. Всевозможный хлам, собранный отовсюду и
наваленный с внешней стороны баррикады, довершал ее хаотический вид. Искусно
построенный редут представлял собой изнутри гладкую стену, а снаружи
непроходимую чащу.
всходить, как на крепостную cтену.
перевязочную, перебинтовали раненых, собрали рассыпанный на полу и по столам
порох, отлили пули, набили патроны, нащипали корпии, раздали валявшееся на
земле оружие, прибрали редут внутри, вытащили обломки, вынесли трупы.
повстанцев. Мостовая на этом месте долго оставалась красной от крови. В
числе мертвых были четыре национальных гвардейца пригородных войск. Их
мундиры Анжольрас велел сохранить.
равносилен приказу. Однако ему последовали лишь трое или четверо. Фейи
употребил эти два часа, чтобы изобразить на стене против кабачка надпись:
ДА ЗДРАВСТВУЮТ НАРОДЫ!
1848 году.
вероятно, им удалось скрыться где-нибудь в соседнем доме. Повстанцы
облегченно вздохнули.
которая стала перевязочной, на тюфяках и соломенных подстилках лежало пятеро
тяжело раненных, в том числе два солдата муниципальной гвардии. Солдат
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Зыков Виталий
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Перумов Ник