оставалась главным рынком Кавказа по сбыту "живого товара" для Азии и
Африки. Турецкие поэты, подыгрывая себе на лютнях, искусно воспевали
красоту черкешенок, стройность грузинок. Доходы от этого позорного торга
раньше поступали в казну Бахчисарая, а теперь, когда ханство погибло,
Фсрах-Али-паша анапский делил пиастры с князьями кабардинскими, узденями
черкесскими. На празднике по случаю окончания крепостных работ Фе-
рах-Али-паша повесил на воротах Анапы восемь черкесов, укравших лопаты.
Лопаты стоили очень дорого (в горах за пять пуль давали хорошую бурку,
овца шла за горсть пороха). Внутри крепости возник оживленный город с
кофейнями и банями. Собрав жителей, Ферах-Али-паша сказал, что сейчас он
выстрелит из пушки:
ху угодно позволить вам собирать зерна и рвать фрукты с деревьев...
Суворову - за Кубань не ходить. Кавказские же беки и султаны жаловались
светлейшему, что "черный народ, их данники", бежит по ночам за линию,
русские селят их на своих землях, отчего они, благородные беки и султа-
ны, совсем оскудели. Потемкин отвечал тунеядцам, что на Руси тоже бегут
от помещиков, которые житья не дают народу, а выход один - не угнетать
людей, тогда они и бегать не станут.
темкин велел не трогать: пусть пашут! Суворов не мешал и ногаям откоче-
вывать на новые земли, отведенные им в степях Заволжских. Громадная орда
стронулась с места, но... вдруг повернула обратно. Турецкие агенты,
слившись с толпою, суля деньги и блаженство райское, уговорили ногайских
старшин к возмущению. Русские караулы были вырезаны, город Ейск заперт в
осаде, ослепленные яростью ногаи лезли с саблями на палисад. Потом орда
с кибитками и стадами кинулась обратно за Кубань - под защиту городских
князей, верных султану турецкому... Суворов это известие воспринял очень
нервно.
дать жену. А он уже вел войска. Скрытно. Только ночами. В осторожной ти-
шине. На другом берегу Кубани открылась панорама кочевья, сплошь освет-
ленная тысячами ногайских костров.
гоценности. Тут же резали кинжалами жен, младенцам разбивали черепа.
Только стремительность русской атаки спасла ногаев от самоистребления.
грабить бегущих ногаев, полоняя их в рабство... Среди пленных Суворов
заметил почтенного старца, спросил, как его зовут.
ный, с ним я тоже не ладил.
Донской казак или русский пахарь могли теперь выйти в поле спокойно, не
боясь, что его жену и детей схватят и увезут на рынки Анапы, не нужны
стали ночные караулы в станицах... Суворов рапортовал Потемкину: "Дол-
говременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках
при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей..." Он
просил не забывать его-дать дело! Но дела не было, и Потемкин вручил ему
Владимирскую дивизию. Поселясь в деревне Ундолы, Суворов катался с пар-
нями на коньках, играл с детишками в бабки, подпевал дьячку на церковном
клиросе... Может, и живы еще березы и липы, там им посаженные?
французским садоводом Иосифом Бланком на озеленение Крыма. Француз,
склонясь перед светлейшим, выслушал от него требования:
дить деревья миндальные, шелковичные, персиковые и ореховые, завести
фабрику для выделки коньяков, ликеров и воды лавандовой. Получишь квар-
тиру, дрова, свечи, пару лошадей, работников. А званием будешь-директор
садов и виноградников. Не сладишь-я тебя выкину...
древнееврейского языка. Ученый раввин, чтобы его не заподозрили в подво-
хе, пригласил с собою Моисея Гумилевского - большого знатока древних
языков. Иван Евстратьевич свободно беседовал на древнееврейском, даже
раввин удивился.
досии и Мариуполя, потом уговаривал Свешникова не отказываться от службы
при его светлейшей персоне. Он звал парня к новому поприщу - в свою Но-
вую Россию, где скоро вырастут сказочные города с фонтанами и аркадами,
где крестьянские отроки будут живописать, как Рафаэли, и сочинять канты
не хуже Гайдна, где никогда не будет нищих и обездоленных. Отчаянный
фантазер, Григорий Александрович всегда верил в то, что ему виделось или
что видеть хотелось. (О таких людях в XVI11 веке говорили, что у них "в
крови скачет множество блох".)
шего много разного народу отогревается. Состоя при нем, можно на большую
государственную стезю выйти.
лел ехать в Херсон и ждать его там.
мого главного. Не обессудьте.
рог скрутишь... Считай себя вольным!
чтобы закупить там лозу для посадок в будущем раю Тавриды, а сам по вес-
не тронулся в Белую Церковь, где владычила его племянница графиня Бра-
ницкая... Из чистых березовых бревен, не отесанных топорами, Киевская
Русь сложила тут, еще на заре христианства, малую церквушку, - отсюда и
возникла Белая Церковь - сначала город, теперь местечко, в котором "ста-
ростовал" граф Ксаверий Браницкий. Гордый лях смирился с тем, что Потем-
кин предастся неге в обществе его жены. Тоненьким голосочком она напева-
ла ему по вечерам:
чем попасть в Петербург, прочитывались светлейшим. Потемкин был извещен,
что великая империя османов переживает трудные времена. Русские победы
обнадежили угнетенных славян и греков, армян и грузин, а бедняки турки
роптали. Девяносто семь различных налогов (из них три налога только за
дозволение дышать воздухом) накачивали доходами дряхлеющий организм ос-
манского государства. Финансовый надзор был крепок: если сосед бежал от
налогов, плати за соседа, если вся деревня бежала, за нее расплачивается
деревня соседняя. И все-таки казна Турции была пуста, а для войны с Рос-
сией требовалось золото... Султан Абдул-Гамид I велел подданным сдать в
казну все драгоценности, кроме оружия и личных печатей. Подавая пример
населению, падишах отправил на переплавку в золотые монеты подсвечники
из своего кабинета. Однако указ султана о сдаче драгоценных металлов
послужил его подданным лишь сигналом к быстрому их сокрытию, и эти подс-
вечники халифа, одиноко стоявшие на Монетном дворе, служили немым укором
османскому "патриотизму"...
чен, деловито-черств... Сразу же спросил:
на днях великий визирь: "Не трогайте нашего быка, лежащего на вашем пу-
ти, и не толкайте его, чтобы он уступил вам дорогу". Вторая неприятность
была сердечная. Ах, как снова плакала вчера Екатерина Любимовна! Дипло-
мат к сожительнице относился чудесно, заботливо; она родила ему двух
мальчиков. Но женщина - и за это нельзя винить ее! - хотела стать госпо-
жой Булгаковой, а не оставаться мадемуазель Имбсрг.