Чтение 3–й страницы книги ~Голые люди~

по голове дубинкой наймита британского империализма -
полицейского-пенджабца.

Итак, в беседе со мной господин Сумасвами обратился к моему
бескорыстному патриотизму и предложил взять подряд на обслуживание
конгресса и удовлетворение потребностей иностранных профессоров.

После некоторых колебаний, вызванных моей крайней занятостью, я
согласился на просьбу высоких инстанций. Таким образом, я сделал еще один
шаг на пути накопления положительной кармы и благодеяний для человечества.

Мои обязанности на конгрессе многочисленны и разнообразны. В первую
очередь приходится следить за жуликами-официантами, пресекать махинации
поставщиков, держать связь с правительством и медицинскими учреждениями -
в общем делать так, чтобы, несмотря на все препятствия, честь нашей страны
не пострадала2.

Находясь в гуще событий, я тем не менее давал волю своей природной
любознательности. Должен сказать, что некоторые из профессоров не
производили должного впечатления. Порой я слушал глубокомысленные
рассуждения какого-нибудь немца об обычаях малайских дикарей и думал: вам
бы мой жизненный опыт, профессор! Вас бы кинула жизнь в пасть такому
племени! Вы бы сразу забыли о вышивках и циновках, ведь эти дикари куда
хитрее нас с вами. Им не заплатишь - сожрут с костями. Заплатишь -
ограбят. Им выгодно ходить голенькими, им выгодно, чтобы выжившие из ума
старцы писали о них в газетах, а правительство тратило деньги на их
просвещение и одежду. На самом деле они все торгуют опиумом, бандитствуют
на перевалах и бесстыдно воруют.

И вот, когда профессор Мангучок принялся с трибуны рассказывать о том,
что якобы у Гитанского перевала отыскали племя голых лицемеров, я чуть
было не сплюнул от отвращения. И должен сказать, что был не одинок.

Еще вчера я заметил в зале заседаний господина Юрия. Господин Юрий -
важный работник русского посольства. Мне приходилось с ним встречаться, и
мы, полагаю, остались уважающими друг друга джентльменами, несмотря на
некоторые разногласия. Следует сказать, что господин Юрий сносно владеет
лигонским языком, и, если бы не излишний вес, из-за чего господин Юрий
плохо переносит наш тропический климат, я назвал бы его истинным
джентльменом, насколько это возможно для человека, не имевшего удачи
родиться под властью британской короны.

Я заметил, что господин Юрий не смог скрыть скептического отношения к
сообщению о дикарях и даже оглянулся в поисках моральной поддержки. К
сожалению, он не заметил моего выразительного взгляда, иначе бы понял, что
нашел во мне союзника.

Однако в следующий момент мне пришлось удивиться. Профессор представил
майора Тильви Кумтатона, весьма положительного молодого человека, с
которым мне приходилось сталкиваться и с которым мы достигли полного
взаимопонимания3.

Из краткого и не очень умелого выступления майора я понял, что голые
туземцы в самом деле скрываются в ущелье Пруи. Таятся они или нет, все
равно они жулики. И стоят лишь одного: чтобы о них немедленно забыть.

К сожалению, ничего подобного не произошло. Профессора загудели, как
будто узнали, где лежит клад в миллион фунтов стерлингов. А один
английский джентльмен по имени Никольсон тут же потребовал, чтобы
конференция в полном составе отправилась в горы поглядеть на вшивых
дикарей. И ни один разумный человек не дал ему отпора. Я надеялся, что вся
эта пустая история так и закончится, но случилось непредвиденное:
профессор Мангучок обратился к сидевшему в зале высокому покровителю
конгресса господину министру просвещения и тот неожиданно согласился,
чтобы, правда, не все, но три или четыре профессора вылетели в тот район.
Мне захотелось крикнуть: что вы делаете! Эти места кишат амебной
дизентерией, москитами, змеями и бандитами! Но я промолчал, и моя
скромность также попала в общую копилку человеческих ошибок, приведших к
трагедии.

Но мне ли, скромному противнику насилия, поднимать голос против решения
нашего правительства?

Юрий Сидорович Вспольный

Когда корреспондент ТАСС Геннадий Фроликов узнал о том, что я наряду с
профессором Никольсоном, профессором Мангучоком и Анитой Крашевской
включен в состав группы, которая отправится к Гитанскому перевалу, он
позеленел от зависти. Я утешил его, сказав:

- По крайней мере ты теперь можешь быть совершенно спокоен, что твоя
информация была правдивой.

- А как же китайский пилигрим? - спросил он ехидно.

- Китайский пилигрим прошел той дорогой очень давно, - ответил я. - И
обещаю, что первым информацию о нашей экспедиции получишь именно ты.

- И на том спасибо. - Потом он спросил: - А может быть, тебе трудно, с
твоим весом? Я готов тебя заменить.

- К сожалению, - ответил я, - в нашу группу включили только ученых.

Независимо от их научных степеней. Ни одного журналиста с нами не
будет. Это решение лигонского правительства, и не нам с тобой его
оспаривать.

Полагаю, что я удачно поставил Геннадия на место. Почему-то журналисты
полагают, что им всегда должно предоставляться первое место. Нет, не
всегда!

Нас провожали на конференции, как будто мы отправлялись к Северному
полюсу. Многие завидовали. И я их понимаю. В самом деле, возможно, мы
вскоре увидим самое последнее в истории человечества забытое и оторванное
племя. Руководство конференции и лично министр просвещения сделали все
возможное, чтобы наша поездка была удобной.

Транспортный самолет, который должен был доставить нас в окружной центр
город Танги, был нагружен всем необходимым. Армия предоставила нам
палатки, продовольствие, с нами отправились к тому же военный фельдшер,
сутулый молодой человек по имени Фан Кукан, и, что меня удивило,
пронырливый директор Матур. На аэродроме, пока мы ждали погрузки в
самолет, он подошел ко мне и на правах старого знакомого стал жаловаться
на судьбу, бросившую его в дикие горы, и даже намекал на то, что эти
дикари - никакие не дикари, а американские хиппи или торговцы опиумом. Я
холодно выслушал его ламентации и не стал их комментировать. Я убежден,
что майор Кумтатон никак не спутал бы американских хиппи с настоящими
дикарями. Директор Матур объявил мне, что он руководит административной
группой. Эта группа состояла из него, повара-китайца, имени которого я не
запомнил, и нескольких ящиков с продуктами и прохладительными напитками.

Полагаю, что директор Матур присоединился к нам потому, что надеялся
заработать на этой экспедиции. Иначе его и калачом не заманишь в такие
дикие места.

Как сейчас у меня стоит перед глазами сцена нашего отлета в горы, такая
мирная и деловая, что невозможно было предположить, к каким событиям она
приведет.

Небольшой транспортный самолет жарился посреди летного поля, и мы,
пассажиры, не спешили подниматься по железной лесенке в его раскаленное
чрево. Мы стояли в тени под козырьком здания аэропорта:

смуглый, высокий для лигонца, черноглазый майор Тильви; сухой, желчный,
явно недовольный всем (возможно, это просто манера общения)

профессор Никольсон; похожий на китайского божка, добродушный профессор
Мангучок, одетый по-арктически тепло - в шерстяной костюм, который он
берег для торжественных случаев, толстый свитер под пиджаком, ярко
надраенные армейские башмаки, на голове шерстяная шапочка, как у лыжника.
Анита Крашевская лениво обмахивалась круглым красным опахалом. Я сразу
догадался, что она купила его вчера в пагоде. Такие носят монахи. Вряд ли
женщине, причем иностранке, следует ходить с таким опахалом. Я подумал,
что надо будет ей сказал, об этом, но только очень деликатно. В джинсах и
мужской рубашке с расстегнутым воротником она казалась совсем молоденькой.

Студенткой. И удивительно - всем было жарко и все были потные,
разгоряченные, а она была совершенно свежей, какой-то прохладной, и ее
каштановые волосы лежали послушно, пышно, как в осенний день в Варшаве.
Чуть в стороне возвышался грузный директор Матур с очень красными губами,
как у всех любителей бетеля. Из-под черного пиджака свисали холстинные
дхоти, а на голых темных, не очень чистых ногах были сандалии.

Трудно осудить меня за то, что я подошел к Аните спросить, не нужно ли
ей чего-нибудь. В конце концов она, во-первых, молодая женщина, ей труднее
других. Во-вторых, она представитель социалистического лагеря из
дружественной Польской Народной Республики.

Анита с улыбкой сказала мне, что ни в чем не нуждается, и я решил, что
при первой же возможности украду у нее опахало, чтобы не начинать ненужных
разговоров.

К Тильви подошел пилот. Я решил, что нас приглашают в самолет, но
оказалось, что пилот жалуется на перегрузку, и Кумтатону пришлось нас
покинуть, чтобы отдать распоряжения. Полеты над горами вообще небезопасны,
поэтому известие о перегрузке меня встревожило, однако я не подал виду.
Рядом со мной Никольсон и Мангучок негромко, хотя оживленно, спорили о
том, что они будут делать по прибытии на место.

Я прислушался к этому разговору.

- Приобщение к цивилизации... - с нескрываемым презрением говорил
Никольсон. - Что оно может дать вашим подопечным? Вы хотите, чтобы к ним
приехал такой торговец, как тамил, что стоит в двух шагах от вас? Чтобы он
заразил туземцев сифилисом или оспой?

- И вы полагаете, что лучше дикарям оставаться в первобытном состоянии?

- Я убежден, что в этом их спасение.

- Ваша надежда, коллега, иллюзорна. - Профессор Мангучок сердился, его
темные щеки побагровели, но он старался сохранять спокойствие. - Мы