Чтение 3–й страницы книги ~Очень далекий Тартесс~

При этой мысли у Горгия засосало под ложечкой. Сплюнул за борт, велел
Диомеду подать еду. Поколотил сушеную рыбу о палубу, ловко содрал шкурку.
Разломил лепешку, налил в чашу разведенного вина.

Жуя и запивая, хмуро смотрел на пустынное море.

- Молодцы все-таки эти древние. Отваживались пускаться

в такие плавания на жалких скорлупках. Какое водоизмещение

могло быть у корабля Горгия?

- Ну, что-нибудь около ста тонн. Не такая уж,

собственно, скорлупка.

- Да, если вспомнить, что Ален Бомбар пересек

Атлантический океан на резиновой шлюпке... Пожалуй,

современные люди тоже молодцы.

- Безусловно. Но Бомбар был в центре внимания всего

мира, и оснастка у него была что надо. А древние

мореходы... у них ведь не было даже обыкновенного компаса,

не говоря уже о секстанте. Вот уж поистине "по рыбам, по

звездам..." Какие только страхи и ужасы им не приходилось

преодолевать.

- У вас там кормчий говорит, что океан за Тартессом

мелеет и чудища всякие ползают. Откуда у греков эти

сведения?

- Тут два возможных объяснения. Первое относится к

легенде о гибели Атлантиды: когда уходит под воду большой

кусок суши, поднимаются к поверхности огромные тучи ила и

водорослей. Второе объяснение более правдоподобно.

Тартесситы, а вслед за ними и карфагеняне могли нарочно

распускать слухи о "застывшем море" и прочих ужасах, чтобы

отбить охоту у соперников плавать к Оловянным островам.

- Иначе говоря, экономическая конкуренция?

- Именно.

2. ПОЧЕМУ ЛИСА ОТПУСТИЛА ЗАЙЦА?

Впереди, над невидимыми еще, но близкими Столбами, низко стоял Гелиос.
В его красноватом закатном свете не сразу заметили греки трехрядный
корабль. А когда увидели - приуныли.

Поворачивать назад? Бесполезно, подумал Горгий. Не уйти от погони...

Эх, не послушался старейшину в Майнаке, не пошел в Тартесс по сухому
пути. Глотал бы сейчас, трясясь на быках, пыль горных троп - да была бы
при себе свобода. Трудно ее получить, а потерять - пустяк...

Он смотрел на приближающийся карфагенский корабль, на огромный резной,
расписанный красками глаз на его борту. Смотрел на приближающееся
рабство...

Уже видны смуглые воины в кожаных доспехах. Лохматые бородачи
поигрывают пращами, скалят зубы. А впереди, на самом носу, стоит молодой
воин с яростным лицом, медный шлем его горит зловещими отблесками заката,
он потрясает копьем и кричит, указывая грекам на парус.

Горгий велел парус спустить.

Корабли сошлись бортами. Оцепенело смотрели греки, столпившись у мачты,
как закидывали карфагенские воины крючья, зацепляясь за борт.

Попрыгали, хлынули, затопали по палубе - и все с криками, будто на
базаре. Окружили, наставили копья. Запах кожи и пота смешался с
неистребимым запахом коровьего навоза, что шел из опустевшего стойла.

Резкий гортанный выкрик - и все смолкло. Молодой военачальник (лицо
темное, глазищи неистовые) обвел греков взглядом, сказал что-то. Горгий
понял: старшего выкликает, - подобрал полы гиматия, шагнул вперед. Двое
подскочили, скрутили руки сырыми ремнями. Третий цапнул за бороду
кормчего, пинком отшвырнул его в тесную группу греческих матросов, а сам
встал к рулевому веслу. Было и это понятно: поведут корабль в Гадир, а
может, и в самый Карфаген, поделят добычу, продадут греков в рабство. Или
гребцами прикуют навечно к скамьям своих кораблей.

Прощай свобода...

С карфагенского корабля неспешно перелез через борт дородный человек с
выбритой до синевы головой. Был он одет не по-военному, но подпоясан
дорогой перевязью с коротким мечом. Воины почтительно расступились перед
ним. Он подошел к молодому военачальнику, бросил несколько слов. Тот,
видно, возразил. Бритоголовый повел на него набрякшим веком, этого
оказалось достаточно: молодой, сверкнув непримиримыми глазами,
повиновался, отошел в сторону.

Горгий ощутил на себе жесткий оценивающий взгляд. Услышал вопрос на
ломаном греческом - шел он будто из чрева карфагенянина.

- Это твой корабль?

- Нет, господин, - поспешно ответил Горгий. - Я выполняю волю своего
хозяина, Крития из Фокеи.

- Критий из Фокеи, - повторил бритоголовый, еле шевеля губами. - Куда
послал тебя Критий? В Тартесс?

- Да, господин. По торговому делу.

- Ты непохож на грека, фокеец. Где ты рожден матерью?

- В Колхиде, на понте Эвксинском.

Неясно было, понял бритоголовый это или нет. Он сказал что-то воинам, и
те мигом расшвыряли грубые холсты и доски, прикрывавшие трюм. Трюм был
набит серым песком, из него торчали горлышки полузакопанных амфор.
Темнокожий воин сорвал залитую смолой затычку - ком виноградных листьев, -
сунул в амфору копье. Несколько амфор вытащили воины. Тыкали копьями в
песок - не спрятано ли что в нем.

- Вино и масло, - сказал Горгий бритоголовому. - Еще египетские
благовония...

- Это весь твой товар? - презрительно спросил тот.

Горгий заколебался. Все равно ведь обшарят корабль, уж лучше сказать
правду.

- Еще янтарь...

- Показывай.

Горгий взглянул на свои руки, прикрученные к бокам. Повинуясь жесту
бритоголового, воин развязал ремни. Горгий повел важного карфагенянина в
дощатую каюту. Стража двинулась было следом, но тот взмахом руки
пригвоздил ее к месту.

В каюте карфагенянин уселся на скамью, по-домашнему ослабил перевязь,
распустил живот. Горгий достал из тайника мешочки с янтарем. Карфагенянин
долго разглядывал золотистые и зеленоватые куски. В брюхе у него урчало,
взгляд уже не был жестким. Отобрал штук десять, сунул за пазуху. Корабль
качнулся, он чуть не сполз со скамьи - Горгий деликатно придержал опасного
гостя за круглый локоть.

- Светлая Танит! - вздохнул карфагенянин. - Люди по твердой земле
ходят, едят жареных молочных щенят... искусные женщины их развлекают... А
мы с тобой, грек, болтаемся в море, как луковицы в тощей похлебке.

Горгий удивленно посмотрел на него: уж не ищет ли бритый сочувствия?
Решил промолчать.

- Верно говорю? - не отставал карфагенянин.

Пришлось Горгию согласно кивнуть.

- Что поделаешь, служба такая. - Карфагенянин еще расслабил перевязь,
поставил меч меж коленей. - Ты меня не бойся, грек. С тебя и взять-то
нечего: товар твой - кал собачий.

Вдруг осклабился, ткнул Горгия большим пальцем под ребро: пошутил.

Играет со мной, как лиса с зайцем, подумал Горгий, отирая взмокшие
ладони о гиматий.

- И корабль у тебя - поганая лохань. Верно говорю?

И опять согласился Горгий. А сам подумал: много ты понимаешь, базарный
вор... Одного свинца на обшивку днища двести талантов пущено...

- Что ж с вами, греками, делать? - размышлял вслух карфагенянин. -
Людишки у тебя - дохлятина, много за них не дадут. Сам ты, верно, ничего -
камни таскать годишься... Ну, что посоветуешь?

Горгий молчал, тоскливо глядя на тесаные доски палубы.

- Ну вот что. Посидел я у тебя - и хватит. Дух тут тяжелый. Вижу, хитер
ты, грек, не хочешь по-приятельски рассказать, почему с таким дрянным
товаром пускаешься в такую даль. И не надо. Неохота мне портить слух твоим
враньем. Плыви-ка себе дальше, в Тартесс.

У Горгия будто холодная змея по кишкам проползла. Играет, пес
бесстыжий, издевается...

Карфагенянин приподнял тяжелые веки, с интересом посмотрел на Горгия.

- Чего же не пляшешь, грек, от радости? Думаешь, шучу? Понравился ты
мне, клянусь светлой Танит. Хочу с тобой еще раз повидаться - когда
пойдешь обратно из Тартесса. Да и ты, верно, захочешь похвастать, показать
старику Падрубалу - это меня так зовут, - каких товаров наменял в богатом
Тартессе, да обгадят его боги сверху донизу... Ну, чего не радуешься?

- Я радуюсь, господин, - выдавил из себя Горгий. - Боги воздадут тебе
за доброту...

А сам напряженно думал: вот же что замыслил разбойник, тартесский товар
ему больше но душе. Отсрочку дает, а там не миновать рабства... И вдруг
вспомнил про сухой путь из Тартесса до Майнаки. Быстро прикинул и уме,
сколько можно в Тартессе выручить за корабль и во что обойдутся быки с
повозками...

Надрубал поднялся, отшвырнул ногой скамью, затянул перевязь.

- Теперь запомни. - По жесткому его голосу Горгий понял, что шутки
кончены. - Найдешь в Тартессе, в квартале моряков, канатную лавку купца
Эзула. Отдашь ему вот это. - Он протянул Горгию узкий ремешок локтя в два
длиной. - Скажешь: от Надрубала. Сделаешь, как велю, - на обратном пути