четверть километра. Спрыгнул на землю, побежал к нему. Вижу, старик уже
умудрился доползти до своего прежнего места, где и лежит в своей прежней
позе. Остановился я, посмотрел-посмотрел, повернулся, пошагал своей
дорогой. В стороне череп, наполовину занесенный песком, через сотню шагов
еще одно распростертое тело. Издали определил, что женщина и что мертва -
лежит лицом в землю.
обращают внимания на умирающих. А те и не ждут внимания.
дома и крыши, крыши до горизонта. Что-то зловещее в раскинувшейся передо
мной панораме.
безжизненная планета, где единственное большое поселение таково, что люди
уходят оттуда, предпочитая существованию в этом городе смерть в пустыне.
Иакаты, разведать насколько возможно новый для нас мир. Это обязанность.
довольно запущенный и некомфортабельный. Среди трехэтажных кирпичных
зданий иногда попадались четырехэтажные с украшенными карнизами и
подъездом, но тоже обветшалые. Удивляло, правда, отсутствие заводов и
фабрик, складов и мастерских - вообще каких-то свидетельств
производственной деятельности горожан. Двигаясь бодрым шагом, я оставлял
за собой перекресток за перекрестком, но нигде не попадалось ни одного
магазина. Немногочисленные прохожие шли праздно - в том смысле, что ни у
мужчин, ни у женщин не было в руках сумок, в которых им бы нести
приобретенные по дороге домой продукты или другие покупки. И никакой
жестокости в лицах. Пожалуй, только вялость и равнодушие.
знал лишь устный язык Иакаты, они мне ничего не говорили. Впрочем, судя по
несложным и часто повторяющимся символам, на планете было принято не
слоговое или иероглифическое письмо, а буквенное, которое нетрудно
изучить.
мужчина в рост, сложивший на груди руки. Вокруг на скамейках с десяток
горожан. Сказал себе, что позже, когда сквер опустеет, смогу, если не
найдется лучшего, здесь переночевать. Правда, мне представлялось, что я
все еще на какой-то старой окраине, что вот-вот откроются новостройки,
административные и торговые здания, кишащие народом, гостиницы, театры и,
главное, предприятия, где люди работают, производят. Однако все тянулись
по бокам жилые дома со следами обвалившейся штукатурки, а под ноги
стелилась все та же выбитая мостовая, где участки разрушенного покрытия
перемежались с плотно утрамбованной землей. Прохожих не прибавлялось, их
лица были неоживленными, и не исчезало разлитое кругом ощущение
безразличия и потерянности.
знакомства. То было украшенное колоннами и фризом здание с двумя очень
длинными одноэтажными флигелями. Окна центрального массива все были
заложены кирпичом, но флигели смотрели живыми глазницами. У входа в левый
стояла, чего-то ожидая, группа местных жителей. Подошел, спросил.
Оказалось, музей. Поскольку под фризом по архитраву шла рельефная надпись
в одно слово, я, надеясь, что иакаты так и пишут, как произносят, запомнил
последовательность восьми составлявших ее символов.
переходного вроде строений полудеревенского типа, сараев, заборов, садов.
Я стоял посредине, и мостовой, вернее, того, что от нее осталось, дальше
не было. К югу полого лежало неподвижное штилевое море, которое из-за
ровности, из-за покоя казалось чем-то вроде безграничной мелкой лужи, а
впереди и справа к северу сразу от моих ног начиналась и уходила вдаль
пустыня. До самого горизонта.
совсем чистым и холодно-перламутровым, как у нас оно иногда светит в
средних широтах не в середине дня, а ближе к вечеру, рождая у человека
чувство отчуждения и одиночества. Тихо. Со стороны пустыни легкий, но
устойчивый ветерок нес мелкие песчинки. Затем, осматриваясь, я увидел
метрах в трехстах от себя темно-красную стену, а за ней здание без окон с
очень толстой, расширяющейся книзу трубой - наподобие каупера. Если б туда
от города вела дорога или хоть тропинка, можно было бы думать, что это
наконец завод, производство.
песка.
представлялся тот скверик. Но кружным путем, взяв на первом перекрестке
правее. Опять хотелось есть - я искал взглядом магазин или ресторан, не
зная, чем буду расплачиваться за еду, если она найдется. Попалась на глаза
очередь у входа в трехэтажный дом. Время от времени дверь отворялась,
оттуда выходило с десяток человек, а новая группа входила. При этом
ожидавшие на тротуаре выглядели совсем унылыми, а те, кто выходил,
пооживленнее и самодовольными. Стал в конец и, переждав две порции
впускаемых, вошел в просторное, с низким потолком помещение. Около дюжины
столов, все занятые, за исключением одного, к которому мы и устремились.
Вышло так, что я обогнал пожилого мужчину, за которым стоял. Тотчас
появилась женщина, подала каждому по большой миске, наполненной густой
серой массой. Несколько ложек убедили меня, что это тот же хлеб, что я ел
у крестьян. Но не испеченный, а в виде каши.
не осталось места. Вероятно, входить полагалось десятками, а я оказался
одиннадцатым в партии. Бедняга потолкался возле нашего стола и отошел в
сторону.
опустошила миски одновременно. Платы или каких-либо талонов никто не
спрашивал. Последний доел, мы встали, направились к двери. Пожилой субъект
тоже вышел. Я ощущал перед ним неловкость и обрадовался, когда он, не
глянув в мою сторону, побрел прочь.
точнее, украинское "едальня". Звучание его я на иакатском знал -
"буконад". Это позволило мне понять еще семь букв местного алфавита.
лучах солнца. Настроение после обеда улучшилось, город не казался таким
мрачным.
"клубнику" - не только ягоду, мятую и раздавленную, а все растение со
стеблем и листьями. Один подавал с прицепа, а двое заталкивали охапки в
толстую желтую трубу, конец которой прямо из тротуара торчал на полметра.
Шествуя дальше, я убедился, что труб много, - почти на каждом перекрестке
- и понял, что видел такие же на первой улице. Тогда не обратил внимания,
а теперь вспомнил, поскольку отпечатались в сознании. Подошел к одной. В
глубине, во мраке что-то журчало и перекатывалось. Присмотрелся. Внизу
вращается глубоко нарезанный винт с широким шагом. Что-то вроде мясорубки.
Но огромной.
об этом. Хотелось найти какое-нибудь правительственное учреждение,
представиться, получить статус гостя. Инцидент после посадки корабля все
еще казался недоразумением, не верилось, что развитые городские жители
набросятся на меня, узнав, что я нездешний.
внимательнее приглядываться к вывескам и надписям. На стенах наиболее
частым был призыв-лозунг "Ешьте еду!", который представлялся таким же
несущественным, как "Летайте самолетами!". Нередко попадалась рекомендация
носить то ли какую-то часть одежды, то ли определенную материю. Здесь я
тоже не находил особого смысла, поскольку все прохожие выступали в
одинаковых по фасону и материалу коричневых куртках, брюках и юбках.
(Кстати, и мой костюм был светло-коричневым.)
несколько небольших плодов, бросил их в торчащее из тротуара жерло и
пошагал дальше. Я догнал его и спросил, где в городе помещается его
административный центр.
работу по обслуживанию населения. Какие-то ответственные руководящие лица.
никем никто... Каждый делает, что ему хочется.
попробовал.
кого-нибудь в свидетели моего поступка, отступил и поспешно ушел.
какой организации он работает. То был маляр или декоратор. Стоя на
невысокой лесенке, он подновлял на деревянной доске знакомый призыв
питаться пищей. Когда он повернулся, я узнал старика, которого лишил его
порции в столовой. Но маляр, не связывая меня со случившимся, неторопливо
сошел с лесенки и сказал, что не знает никакой организации.
Сертаков Виталий
Маркеев Олег
Гюго Виктор
Херберт Фрэнк
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей