Дюма-отца), как в первый понедельник апреля 1625 года в маленький
городишко Менг, не найденный мной на современных картах Франции, но тем не
менее прославленный рождением в нем ныне малоизвестного автора "Романа о
розе" Жана Колпенеля Менгского, въехал знаменитый литературный герой на
кляче столь необыкновенной, кажется, поразительно желтой масти, что она
вызвала смех и удивление толпы зевак у гостиницы "Вольный мельник", на
всякий случай вооруженных чем придется, ибо происходило это событие в
полное смут и разбоя время короля Людовика XVII, что величал себя
Справедливым, хотя был просто капризным, а подлинно правил Францией
коварный, умный и жестокий кардинал Ришелье (герцог Арман Жан дю Плесси).
гасконского дворянина д'Артаньяна, впоследствии капитана-лейтенанта первой
роты королевских мушкетеров, чьи мемуары, опубликованные в 1701 году,
блистательно и вольно использовал для своего романа несравненный Дюма,
существовал сверстник, действительный современник, который на самом деле
въехал в тот же первый понедельник апреля 1625 года, но не на кляче желтой
масти, а в почтовой карете, забрызганной дорожной грязью, не с длинной и
грозной шпагой, успешно заменявшей тому образование, а со степенью
бакалавра, способной стать острее шпаги, и не с напутствием благородного
отца, а в сопровождении почтенного родителя, второго консула городка на
юге Франции, носящего название Бомон-де-Ломань, и въехал сей современник
д'Артаньяна не в Менг, а в портовый город Тулон, где тоже встретил пеструю
толпу людей, которые собрались, однако, не по поводу появления всадника на
кляче редкой масти или прибытия грязноватой почтовой кареты, а просто, как
обычно, толкались вблизи порта с его ящиками, тюками, корзинами, досками,
бочками, шумного из-за разноязычного говора, ругани, скрипа и грохота
телег, душного благодаря острым запахам ворвани, рыбы, жареных каштанов,
фруктов и все же чем-то волнующего из-за дыхания моря, моря, не виданного
прежде молодым бакалавром.
всевозможные береты, кепи, шляпы с перьями и без перьев, порой виднелись
издали заметные чалмы правоверных мавров, побывавших в Мекке, а изредка
над всей этой пестротой проплывал замысловатый женский головной убор,
напоминая парусник, рассекающий морские волны.
пассажиров почтовой кареты к гостинице "Пьяный шкипер" с ржавым якорем над
входом вместо вывески, а пошли прямо в порт, где у набережной сгрудилось
несметное число лодок, шлюпок, фелюг и рыбачьих суденышек и в солидном
отдалении от них на рейде стояли со спущенными парусами несколько каравелл
и других парусников.
которое могло бы за недорогую плату пересечь Средиземное море и доплыть до
Египта, не перевернувшись в пути.
владельцев фелюг и возбудило в них столь беспокойные чувства, что они
окружили второго консула из Бомон-де-Ломань, галдя, толкаясь и наперебой
предлагая свои услуги. Все эти люди в фесках, принесенных завоевателями из
Османской империи, с дубленной всеми ветрами коричневой кожей и продувными
физиономиями.
нему, беря его на абордаж, и он отчаянно защищался, довольно беспомощно
размахивая короткими руками.
Доминик Ферма, так звали второго консула, не остановил свой выбор на одном
из египтян, который лучше других объяснялся по-французски и менее других
походил на морского разбойника, хотя, несомненно, был им, заломив за
доставку двух французов в Александрию тысячу пистолей - цену совершенно
разбойничью.
мешка золота! И пусть сам святой Доминик подтвердит мою правоту, - воздев
руки к небу, возгласил тучный француз.
расчетлив и скуп, не взяв с собой даже слуги.
дуновением ветра и любуясь морским простором, небесной синевой и
белокрылыми чайками, срывающими пену с морской волны.
с одинаковым изяществом и по-латыни и на древнегреческом, а также на
французском и испанском языках, и, как с похвалой отзывались о нем знатоки
светской поэзии, писал так, словно подолгу жил при дворе самого императора
Августа или при дворах католических королей в Париже или Мадриде.
вспомнилась строчка из восьмой песни "Илиады":
вїоїзїрїаїсїтїаїлї сївїеїтїоїнїоїсїнїыїй..."
ослепляющей красоте стихии и рождающей возвышенные чувства, стихи,
сочиненные не на французском, а на древнегреческом языке, потому что наш
поэт весь был полон мечты о путешествии в Александрию к могиле великого
Диофанта, загадочную надпись на могильном камне которого он мечтал сам
прочитать и перевести, ибо, по слухам, ее надо было решать как
математическую задачу.
обрамляя задумчивое лицо, удлиненное тяжеловатым носом, но освеженное
девичьими нежными губами с пробивающимися над ними усиками, а большие
умные глаза смотрели как бы сквозь рассматриваемый предмет. Так, по
крайней мере, показалось юркому французу с плутовским взглядом и
притворной улыбкой, который подошел к юному бакалавру и не мог понять
восторга поэта перед морем и чайками. Кивнув в сторону метра Доминика
Ферма, окруженного владельцами фелюг, он произнес:
путешествия, быть может совместно с вами, сударь?
юркий француз поежился и стал оправдываться приказом своего хозяина
отыскать в порту возможных попутчиков.
продолжал настаивать на тысяче пистолей, якобы названной им по велению
самого аллаха, а срывающийся фальцет второго консула Бомон-де-Ломань
выкрикивал, что морской разбойник пытается выманить у него в четыре раза
больше, чем допустит сам господь бог!
королевской гвардии, с нарядной шпагой на боку и с изысканной вежливостью
произнес:
произнесенные слова сделали участниками вашего спора многих, в том числе и
меня, могущего предложить вам решить ваш спор так, чтобы каждый получил бы
или отдал то, что желает.
Маркелов Олег
Круз Андрей
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Доценко Виктор
Березин Федор