слишком расплывчато и, по сути, бессодержательно.
других бюро таких, как я, именуют "dream-man". Мы у себя из принципа и
патриотизма пользуемся, как правило, только русским, и пытались в самом
начале работы, когда контора еще только создавалась, перевести это
наименование на родной язык. Получился "снивец". Слово привилось, но в
другом значении: так у нас теперь называют всякого не-специалиста,
которого мы встречаем в Пространстве Сна, в ПС, иными словами - всякого
спящего по природной потребности, а не по заданию. Вместо этого слова
возник лексический метис: "дрим-опер", а также - несколько позже -
"дрим-драйвер", это более высокая ступень, нечто вроде капитана, и
"дрим-инспектор", где-то, по-моему, между майором и подполковником. Что же
касается "дрим-мастера", то это уже генеральский чин. Эти словесные мулы и
работают. Еще более употребительным стало обобщенное "дример". Хотя
"снивец" у нас порой и для своих употребляется - в качестве
пренебрежительной клички; когда вам случится возвратиться с задания без
нужного результата, будьте готовы к тому, что именно так вас и окликнут.
улице, не исключено - в том самом доме, что и вы, и даже - в квартире за
стеной. Правда, выхожу редко. И дома бываю далеко не всегда.
звучало. Потому что в Пространстве Сна, где я выполняю задания, времени в
нашем привычном понимании просто не существует. С этим фактом вам еще не
раз придется сталкиваться. То, что мы считаем прошлым или будущим, там
существует совместно. Время там, если можно так выразиться, развернуто на
плоскость - как можно, допустим, развернуть на плоскость трехмерный куб.
Поэтому именно там, в Пространстве Сна, возможно получать наиболее
вероятные, то есть соответствующие действительности данные и о том, что мы
называем прошлым (это история), и о будущем (в нашей терминологии оно
именуется Шестым измерением Континуума).
есть обычная научная работа; просто она проводится в непривычных,
необычных условиях, в которых многие наши представления не работают, зато
действуют некие другие закономерности, неприменимые в привычном нам мире -
Производном Мире, мире яви. А по этой причине методика нашей научной
работы и обстановка, в которой она проводится, больше похожи на работу
военного разведчика или полицейского сыщика. Наши задачи решаются не в
кабинетах, не на бумаге и даже не на платах компьютеров - хотя без них,
разумеется, мы не обходимся, как не обходятся без них во всех других
областях жизни.
научных целей; подряжаемся на контрактной основе производить какие-то
действия в Пространстве Сна. С непременным условием: если они не являются
для кого-то вредными. У нас существует что-то, смахивающее на клятву
Гиппократа у медиков - хотя, как вы уже видели, к этому благородному
искусству я, например, не имею никакого отношения.
работа по соглашению. Институту нужны деньги, а что касается меня - я тоже
от них никогда не отказываюсь, если можно подработать, ничего не
преступая.
ПРОГУЛКА НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ
миролюбивым человеком. И жалеют. Они полагают, что я серьезно болен -
потому что время от времени приезжает институтская "скорая" и меня увозит.
Однако болезнь тут ни при чем. Наш Институт беден транспортом. Он научный,
но не бюджетный, вообще не государственный - хотя юридического владельца у
него тоже нет. Некое странное положение между небом и землей - или,
точнее, между сном и явью. Так что с деньгами у нас туго. А то его
отделение, в котором я числюсь...
"скорая" просто всегда бросается в глаза, а когда за мной присылают
непрестижный "Фольксваген" или я раскочегариваю свою пожилую, видавшую
виды "десятку", это как-то не задевает ничьего внимания.
пообещали несколько ясных, жарких дней, я не утерпел. Только что я
справился с одним заданием, не очень сложным - но не из самых простых, не
с тем, о котором уже рассказывал, - и получил отгулы. Быстро собрал
рюкзачок, вытянул машину из консервного гаражика, в котором она коротает
дни, и, на ночь глядя, ударился в бега.
облюбованные мною местечки, где никто не мешает жить. Не мотели, не дома
отдыха и даже не избушки на курьих ножках. Просто деревья. Ручеек - не
безудержный болтун, но и не вовсе немой. "Серебро и колыханье сонного
ручья" - каково сказано? Чем дальше, тем больше мне хочется жить в этом
стихотворении, и потому места, похожие на него, я отыскиваю, запоминаю и,
когда удается, пользуюсь ими. Конечно, в сухую погоду: в мокреть туда на
колесах не доберешься, а времени для такого отдыха у меня чаще всего
бывает в обрез и жаль тратить его на дорогу.
эти места только чтобы освободиться от тупого давления чужих излучений и
полей, настроить свою струну по камертону природы, а совершив это -
слушать, как растет трава и секретничают камыши. Не нужно ни читать, ни
мыть посуду (мои обычные ночные занятия в городе), зато можно вспоминать,
и снова видеть "ряд волшебных изменений милого лица".
захотелось расслабиться в неспешном, необязательном разговоре. Ну, ладно.
вылезая, прислушался, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог
бы испортить мой отдых. Никем и не пахло. Тогда я выбрался, подошел к
знакомой сосне и несколько минут постоял в обнимку с деревом.
Чувствовалось, как сосна понемногу высасывает из меня тоску и недоумение
существования, постепенно замещая их чувством покоя и единства со всем,
что существует во вселенных - этой и той, другой. Потом сел, прислонившись
спиной к стволу, шершавому и грубому на ощупь, но исполненному
доброжелательности в глубине, закрыл глаза и попытался ввести свои
ощущения в ритм ощущений дерева, его восприятии. Они просты и подлинны, и
я часто жалею, что Великий Спящий, создав деревья, не завершил на этом
творения, но зачем-то его продолжил и создал нас - суетных, нелепых,
противоречивых и опасных. Я сидел; время стало исчезать, теряться, я
перестал чувствовать его движение (ощущение, хорошо знакомое по работе),
вошел в его неподвижность и всеобъемлемость. Чувство счастья стало
подниматься над землей, словно бы я сидел на морском берегу в пору
начинающегося прилива; вот меня залило уже по пояс, по грудь, скоро-скоро
захлестнет с головой - и можно будет общаться с миром, единым в едином
времени, общаться не по заданию, когда все подчинено цели и не может течь
в своем природном, исконном направлении, когда ты волей-неволей вынужден
искажать картину бытия своим даже не вмешательством, но уже одним
присутствием, - но дышать с ним одним дыханием, с вмещающим все и более
чем все миром. Прекрасно...
замер, добравшись едва до горла. Я насторожился. Приглушенно, едва слышно
звучал неподалеку чей-то голос.
удивился: кто и с кем мог разговаривать здесь, где присутствие человека
совершенно не ощущалось (а в сиюминутном состоянии я учуял бы его и за
километр)? Медленно-медленно я вернулся к способности размышлять и сразу
же понял. Виноват был я сам. Приемничек в машине, столь же древний, сколь
и она сама, иногда не желал работать ни за какие блага (его, по совести
говоря, уже давно пора было выкинуть, но я не люблю выбрасывать вещи:
никогда не знаешь, в каком мире и в какой ситуации снова встретишься с
ними, таящими обиду); иногда же он вдруг начинал действовать сам по себе -
возникало у него такое настроение, что ли? - потому что после безуспешных
попыток я, случалось, оставлял его включенным. И вот сейчас он вместе с
машиной тоже решил, наверное, показать, как хорошо им тут - и не нашел
другого способа. Трогательно, конечно, со стороны машины. Но это
бормотание мне мешало. И не оставалось ничего другого, как подняться,
сделать несколько шагов и призвать болтуна к порядку. Я так и сделал,
протянул руку к панельке, но, по старой привычке, попытался разобрать - о
чем это он там: всегда полезно знать, от чего отказываешься. Ну, что же
там за мировые потрясения?
Гру..." - остальные слова склеивались в перестоявшую кашу.
Груздь, краса, гордость и надежда на райское будущее и завоевание мирового
автомобильного рынка! Хотя, кажется, не автомобильного, а какого-то
другого.
народу. Пусть они и волнуются. Черт, эта музыкальная шкатулка что - яснее
не может? Я попробовал поправить настройку. Отдельные слова стали
прорезаться, словно изюмины в гурьевской манной. "Сон... третьи сутки...
Зыков Виталий
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Василенко Иван
Никитин Юрий
Апраксина Татьяна