специалист, я котировался, наверное, выше и, думается, не без оснований: все
последние годы я занимался вопросами пиротехники в научном учреждении, знал
не только теорию, но и современную практику этого дела, и не только у нас; к
Лидумсу же такие вещи попадали лишь когда принимались на вооружение, то есть
не сразу. Конечно, с одной стороны, современная практика была вроде и ни к
чему, когда речь шла об истории тридцатипятилетней давности, Лидумс
прекрасно понимал это, и потому-то мое присутствие его, вероятно, обижало; с
другой же стороны я, как специалист, действительно находился сегодня в
лучшей, чем он, форме - и это его тоже не радовало. Зная его характер, я
понимал, что ревность эта пройдет, полковник с нею справится, но понимал я и
то, что справится он с нею не сразу, и поэтому надо быть внимательнее и
щадить его самолюбие.
Сулейманыч (так мы его звали в молодости, потому что нордическое имя его
отца не всегда ложилось на язык) - пусть Сулейманыч вспоминает, если ему
охота...
II
курс молодого солдата - период родовых схваток, в которых появляется на свет
военный человек. Бывает, роды проходят легко, без осложнений и даже без
больших болей - но, случается, младенец идет ножками вперед, и все сразу
затрудняется; он хочет на свет (хотя ныне и существует гипотеза, что
младенец рождаться не хочет, и очутившись в этом мире, горько плачет от
сожаления и ужаса; однако гипотез много, а истина одна, и чаще всего она
лежит где-то над ними), - итак, он хочет, но неправильное положение мешает
ему, мучается он сам, мучается роженица, и тем, кто помогает при родах, тоже
приходится нелегко. Наверное, военный человек в Акимове тоже рождался из
неправильного положения, и было это болезненно... Произошел тот случай на
физо (так сокращенно именовалась среди солдат физподготовка). На физгородке
было много незамысловатых турников: врытые в землю два столба и перекладина
из дюймовой водопроводной трубы, отшлифованная до полной гладкости шершавыми
ладонями военнослужащих срочной службы; таким же способом были сооружены и
параллельные брусья, а с толстой балки, соединившей поверху два высоких
столба, свисали кольца, канаты и шесты. В тот день предстояло освоить канат.
Солдаты занимаются физподготовкой не в гимнастических трико; ремни и пилотки
лежат на земле, сохраняя место их владельцев в строю, две пуговки воротничка
расстегнуты, все остальное - по форме. По команде сержанта каждый должен был
(занятия шли на скорость) бегом приблизиться к канату, взобраться по нему,
дотронуться до поперечного бревна - не просто дотронуться, но лихо хлопнуть
по нему ладонью, - соскользнуть вниз, пробежать к "кобыле" (так
непочтительно именовался благородный гимнастический конь), перепрыгнуть, и
рысью - обратно в строй. И все шло нормально, пока очередь не дошла до
рядового Акимова.
нравилась ему с самого подъема. Такие дни бывают у каждого; теперь принято
истолковывать их по-научному, как дни совпадения нулевых фаз трех ритмов
человеческой жизни: физического, интеллектуального и эмоционального; так это
или не так - кто знает, однако принято считать, что при таких совпадениях
человеку лучше воздерживаться от активных действий, потому что скорее всего
все пойдет наперекос и хорошо еще, если обойдется без серьезных последствий.
Но даже теперь ваш начальник цеха или командир роты не станет считаться с
этим; а в те времена о ритмах ни у кого и представления не было, у Акимова
тоже. Он просто чувствовал тогда, что вся жизнь ни к черту не годится и по
многим причинам в отдельности, и по всем ним, вместе взятым. Армия приучает
человека ощущать реальную ценность собственной личности, таких понятий, как
дисциплина и долг. Но к этому человек приходит не сразу, и далеко не сразу
исключает из своего лексикона, даже мысленного, слова "настроение" или
"расположение духа". А может, дело еще и в том, что, начиная служить в
армии, о героизме которой за многие годы было и еще наверняка будет сказано
'немало, человек (в первую очередь - с романтическим складом характера) ищет
способ как можно скорее продемонстрировать те запасы героического, которые,
конечно же, таятся в нем. Не сразу, далеко не сразу начинает он понимать,
что высший героизм, быть может, заключается в том, чтобы приказы не
обсуждать, а выполнять - беспрекословно, точно и в срок, как сказано в
уставе. Так или иначе, в лазаний по канату Акимов не усмотрел в тот день
ничего героического, и когда "К снаряду!" скомандовали ему, он, вместо того,
чтобы пуститься бегом, позволил себе не согласиться с сержантом Лидумсом в
такой форме:
круглые, что в обычной обстановке замечалось не сразу, засветились, как
доведенный до белого каления металл.
явственно слышалась угроза. Акимов повторил сказанное и еще прибавил:
служил еще слишком мало, и к тому же разница возрастов, пролегшая между
ними, означала не одно лишь биологическое сержанта, так же, как три лычки на
его погонах означали не только старшинство уставное; Лидумс воевал, а
рядовой - нет; а те, кто хлебнут войны, понимают службу если не до самого
конца (а кто понимает ее до конца?), то, во всяком случае, куда глубже
новобранцев - так что для сержантов той поры, прослуживших в армии без
малого десяток лет, в том числе четыре военных года, справиться с таким
завихрением было делом пустячным. И вот сержант Лидумс тем голосом, какого у
него доселе никто и не слышал, и каким (подумалось Акимову позже) он
поднимал свое отделение в атаку, скомандовал:
весь взвод, состоявший из таких же, как он, зеленых новобранцев, салаг - на
полковом жаргоне. Ни в одном взгляде он не встретил признания или одобрения;
никто не собирался поддержать его; солдаты (образование четыре класса даже у
тех, у кого и ни одного класса не было: меньше четырех классов военкоматы в
те дни никому принципиально не писали, потому что четырехклассному
образованию быть полагалось; гражданская специальность - чаще всего
сапожник, потому что призванные из колхозов парни как-то стеснялись, отвечая
на этот вопрос, говорить писарю "колхозник" и предпочитали заявлять
"сапожник", поскольку кое-как привести в порядок свою немудреную деревенскую
обувь каждый из них умел, а среди призывников ходили слухи, что сапожникам
служить легче, меньше приходится топать в строю. В службе же они, успевшие
уже пройти практическое воспитание жизнью, искали не романтических ощущений,
а возможности скоротать положенные годы с минимальными для себя
осложнениями. Даже не проникнувшись еще мудростью уставов и знанием службы,
они уже прекрасно знали, что идти на открытый конфликт с начальством - себе
дороже, что лучше не пререкаться и делать как можно меньше, чем поднимать
голос и в результате сделать даже больше, чем предполагалось первоначально;
с ними тоже приходилось повозиться, прежде чем они становились солдатами не
только по форме, но и по содержанию, однако это уже другой разговор)- так
вот, солдаты эти смотрели на Акимова, как на любопытное, но не очень
привлекательное явление природы. Сержант, напрягшись, стоял перед рядовым; и
этой доли секунды хватило Акимову, чтобы понять: не Лидумс, а бита. Армия
стояла перед ним, стиснув на мгновение зубы, -
спорить... Руки его сами собой легли по швам, грудь выкатилась и он застыл в
строевой стойке.
по команде падал на землю вновь.
быстро сдался и побежал. Стыдно было, что он пытался воспротивиться.
командиру роты, поскольку взводный был в тот день дежурным по части. Капитан
Малыгин, наверное, должен был наказать рядового. Он не сделал этого. Капитан
Малыгин понимал людей, и уже раньше успел заметить, что Акимов - из тех, кто
строже всего карает сам себя, пусть и не всегда тут же на месте
происшествия. Командир роты знал, что наказание полезно не во всех случаях,
и что кроме взысканий, перечисленных в Дисциплинарном уставе, существует еще
множество других мер воспитания. В наказании всегда содержится искупление:
ты поступил неверно, тебя наказали - значит, вина искуплена, можно забыть о
ней, вычеркнуть из жизни. Эта все та же старая схема: согрешил - покаялся -
спасся, можно грешить снова. В забвении таится возможность рецидива; капитан
же не желал, чтобы Акимов забывал, он хотел, чтобы стыд за поступок остался
у рядового на все время службы, а может быть, и на всю жизнь; Малыгин,
кстати, уже тогда не исключал возможности, что оба эти срока совпадут - не
потому, что жизнь окажется короткой, но потому что служба может выйти
долгой. Он знал, что из таких вот, романтически настроенных, выходят потом
хорошие командиры, надо только, чтобы романтика и проза службы, по первому
впечатлению так противоречащие друг другу, сплавились воедино до той
степени, когда в простом "Слушаюсь!" звучит энтузиазм самоотречения и
самопожертвования. Так или иначе, маленький, кривоногий и плосколицый
философ я психолог службы гвардии капитан Малыгин своего добился: стыд
остался в Акимове если и не на всю жизнь - она еще не кончилась, подводить
итоги было как будто рановато, - то, во всяком случае, по сей день.
III
Орловский Гай Юлий
Лукин Евгений
Березин Федор
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Шилова Юлия