числе приглашенных на первый просмотр отснятых эпизодов. На экране по
порядку возникали подробности этого нелегкого странствия. Сначала все шло
хорошо, сопровождающий съемку голос Хейделя звучал уверенно и бодро.
Кругорамные объективы заставили нас долго блуждать в угрюмых дебрях
окаменевшей бесконечности. Мы с захватывающим интересом прослеживали путь
смельчака, проложенный в лабиринтах ущелий среди отвесных стен, уходящих в
туманные пропасти, внимательно слушали подробные описания и пояснения,
улыбались остроумным замечаниям и репликам. Хейдель весело ругался, если
обвал преграждал путь, смеялся от радости, если встречалось что-нибудь
интересное, шутил, находя забавным пришпоривать Паука пятками в тот
момент, когда лапы машины скользили над пропастью, срывались, прогибаясь
от тяжести. И мы понимали, что ему было страшно. Мне запомнилась его
последняя реплика: "Провалиться мне на месте, если я не нашел вход в
преисподнюю!.." Это относилось к огромному провалу в скалах, откуда тяжело
поднимались клубы желтоватого пара. Развернутый зев провала окружали
базальтовые столбы, похожие на грубо высеченные фигуры великанов. Даже на
нас, сидящих в просмотровом зале, мрачная неподвижность каменных стражей
произвела гнетущее впечатление.
стены расселины, покрытые пятнами странных натеков. Спуск продолжался
очень, очень долго, километры... Наконец расселина превратилась в
исполинский каньон, дно которого уходило все дальше и дальше в недра
планеты. Теперь Хейдель говорил лишь по необходимости, коротко и сухо.
Видно, окружающая обстановка мало располагала к остротам: за каждым
поворотом таились мрак и неизвестность. Но что это? Перед нами открылась
поразительно ровная, отсвечивающая маслянистыми бликами поверхность.
Неужели вода?! Меркуриологи заволновались, они не верили своим глазам.
тридцать два и восемь десятых по Цельсию.
и мы увидели хоровод слабофосфоресцирующих быстрых теней. По залу прошло
движение, кто-то взволнованно кашлянул, кто-то крикнул, чтобы срочно
позвали биологов. На крикуна нетерпеливо зашикали.
могу определить, что это такое.
водопадами, они тянулись до бесконечности, прозрачные и мутные, теплые и
холодные. Шум в зале нарастал, отовсюду слышался говор и шепот. Вода!
Много воды! Теперь наша станция не будет испытывать водяной голод. Вместе
со всеми я тоже находился в состоянии радостного возбуждения. Я слышал
приглушенный смех и едкие замечания по адресу меркуриологов, и мне было
чуточку жаль их: они буквально на днях сделали окончательный вывод о том,
что планета совершенно лишена природных вод, и теперь, понятно, пребывали
в положении пророков, уличенных во лжи. Сидевший рядом со мной
врач-психиатр Хайнц Фидлер тронул меня за рукав. Он догадался, что я
ослабил внимание, и сделал предупреждающий жест:
Хейдель слез с Паука и прошел метров на десять вперед. Теперь он был
отлично виден во весь рост. Тяжелые башмаки его скафандра, подкованные
острыми шипами, разбрызгивали жидкую грязь. Иногда он останавливался и
долго глядел перед собой под ноги, словно разыскивая что-то, и, ничего не
увидев, двигался дальше вдоль грязевого потока. Но вот он быстро нагнулся,
погрузил руки в темную жижу и резко выпрямился. В его руках извивалось
неведомое существо, похожее на длинного червя. К сожалению, хорошо
разглядеть червя не удалось: Хейдель перебрасывал его из руки в руку,
словно тот жег ему ладони, и наконец отбросил в сторону.
захламленного какими-то полусгнившими пнями. Черные космы обнаженных
корней на фоне мрачного пейзажа выглядели неприветливо, зловеще.
Интересно, откуда на Меркурии могли появиться эти трухлявые останки
деревьев?
выполнил приказ.
хаосе огней и пятен, но постепенно глаза стали различать подробности
диковинного зрелища. Гнилушки сделались прозрачными, точно стеклянные
глыбы: они источали приятный зеленый свет и... двигались. Внутри каждого
пня виднелись большие гроздья изумрудных шариков. Шарики время от времени
вспыхивали изумрудными огоньками, тускнели и вспыхивали вновь. И все это
мерцало и ползало среди бесформенных пятен бледно-светящегося ила. Темный
силуэт скафандра придавал картине еще более фантастический вид. Хейдель
неподвижно разглядывал неведомые существа, копошащиеся у его ног. Долго,
очень долго простоял он так, не двигаясь с места.
нечеловеческое. Вспыхнули голубые лучи, и зеленые призраки мгновенно
исчезли. Все те же корявые неподвижные пни... Но Хейдель... Что он
собирается делать? В его руках появилась коричневая груша... Он вывинтил
предохранитель из грушевидного баллона и замахнулся... Фидлер привстал с
кресла и подался вперед. Грохот, рваное пламя...
скафандре молча стоял и смотрел на изуродованные взрывом коряги. Кое-где
расплывались оранжевые пятна. Уцелевшие "пни" быстро меняли окраску. Они
словно покрывались металлической чешуей, в гуще переплетенных "корней"
проскакивали искры. Шатаясь, точно пьяный, Хейдель направился вдоль
берега. Он шел, пока не споткнулся о камень. Сел, обхватил голову руками.
О чем он думал?
sehen! [Множество трупов... Мертвые могут смотреть! (нем.)]
который обычно служил меркуриологам как камнерез, и направил его короткий
ствол в сторону озера. Там, куда упиралась трасса голубых огоньков, темная
жижа бурлила в облаках испарений, несчастные "коряги" корчились в
предсмертной агонии. Расстреляв весь энергетический запас, Хейдель швырнул
"Килот" в грязь...
настолько все были потрясены увиденным.
Хейделя биоизлучениями колоссальной мощности. Будь на нем металлический
шлем - этого бы наверняка не случилось.
неизвестной нам биологической формации?..
червей", как вы понимаете, не может быть и речи. "Горячими" они были лишь
потому, что раздражали каким-то облучением нервные окончания в кожном
покрове руки Хейделя, вызывая тем самым ощущение ожога. У грязевого облака
Хейдель жаловался на жару в теплонепроницаемом скафандре - отсюда вывод:
либо - "коряги" и "горячие черви" - существа сходной природы, либо - что
более вероятно - "черви" представляют собой развивающееся потомство
"коряг". Далее: обитатели озера не проявили ни малейшего интереса к
появлению человека, их единственная реакция на непривычно яркий свет была
весьма красноречива: полная неподвижность. Свет погас, раздражитель исчез
- и жизнь вернулась в свою колею. После того, что мы наблюдали, у нас есть
все основания полагать, что жизнь эта не имеет ничего общего с
деятельностью разумных существ.
необъяснимыми дальнейшие поступки Хейделя. Я так и не сумел определить
границу, откуда поведение его начинает обретать неустойчивый характер.
задумчиво ответил Фидлер. - В самом деле, уставший, страдающий от ожогов
человек легко теряет контроль над собой. Вспомните, с какой злостью
Хейдель выкрикнул: "Свет!" Свет вспыхнул, и "коряги" замерли. Эта игра в
прятки незадачливых, отталкивающего вида существ разъярила его еще больше.
Раздражение - плохой советчик, и в ход пошла взрывчатка...
поступком и преступной воинственностью своих предков. Ведь не случайно
вырвалась у него эта ужасная фраза на родном языке.
заинтересованный неожиданным поворотом в рассуждениях Фидлера.
взрывом животных его расстроенная психика получила импульс к тому, что
накопленные из источников истории трагические картины стали как бы
реальностью. Это явилось толчком к перестройке самосознания по схеме
наследственной памяти. Несчастный! Случаю угодно было оживить в нем ту