своими крошечными пальчиками. Женщина была у стола в другом конце фургона и
убирала апельсиновые корки. Та тщательность, с которой она предавалась этому
занятию, проявлялась во всей обстановке: каждый квадратный сантиметр фургона
был убран и отполирован до блеска.
повиновался. - А теперь садитесь. Тереза? Что-нибудь для джентльмена. Вы,
должно быть, продрогли.
божественным нектаром. Он осушил ее в два глотка, и Тереза немедленно
наполнила ее снова. Он снова выпил ее в том же темпе, и вновь перед ним
возникла новая порция. К тому времени, когда Пай уже усыпил обоих детей
своей колыбельной и сел за стол рядом с гостем, в голове у Эстабрука приятно
загудело.
них был менеджером предприятия, производившего кафель, а второй был коллегой
его брата. Ни один из этих двух людей не вызывал у него желания
познакомиться с ними поближе. Он принадлежал к людям того возраста и
социального положения, у которых все еще частенько случались рецидивы
колониализма, особенно в два часа ночи, и то обстоятельство, что в жилах
этого человека текла черная кровь (и, как ему показалось, далеко не она
одна), было еще одним доводом против выбора Чэнта. И тем не менее -
возможно, причиной тому было бренди - он заинтересовался сидевшим напротив
него парнем. Лицо Пая ничем не походило на лицо убийцы. Оно было не
бесстрастным, но, напротив, болезненно чувствительным и даже (хотя Эстабрук
никогда не осмелился бы признаться в этом вслух) красивым. Высокие скулы,
полные губы, тяжелые веки. Его волосы, в которых черные пряди смешались с
белыми, с итальянской пышностью ниспадали на плечи спутанными колечками. Он
выглядел старше, чем можно было ожидать, учитывая возраст его детей.
Возможно, ему было не больше тридцати, но сквозь обожженную сепию его кожи,
на которой оставили свои следы всевозможные излишества, явственно проступали
болезненные радужные пятна, словно в его клетках содержалась примесь ртути.
Точнее определить было трудно, в особенности, когда в глазах плещется
бренди, а малейшее движение головы рассылает мягкие волны по всему телу, и
пена этих волн проступает сквозь кожу такими цветами, о существовании
которых Эстабрук и не подозревал.
беспокоить сон детей, а отчасти из-за неудобства, которое он испытывал,
высказывая вслух свои тайные помыслы, Эстабрук заговорил шепотом.
нагрудного кармана джинсовой куртки пачку сигарет и протянул ее Эстабруку,
но тот отказался, покачав головой. - Это и привело вас сюда, не так ли?
подсказал Пай. Он поднес сигарету к губам. - Скажите честно.
каким вы меня представляли, то я выглядел бы как убийца, и вы бы сказали,
что у меня слишком подозрительный вид.
Чэнт подыщет вам кого-нибудь другого. А если вы все-таки хотите нанять меня,
то самое время рассказать, что вам нужно.
чем успел овладеть собой и остановиться, он уже начал рассказывать свою
историю, напрочь забыв о том, как он собирался строить этот разговор. Вместо
того, чтобы. подробно расспросить собеседника, скрывая при этом свою
биографию, так, чтобы ни в чем от него не зависеть, он выплеснул перед ним
свою трагедию во всех ее неприглядных подробностях. Несколько раз он почти
было остановился, но исповедь доставляла ему такое облегчение, что он вновь
давал волю своему языку, забывая о благоразумии. Ни разу его собеседник не
прервал это скорбное песнопение, и только когда тихий стук в дверь,
возвестивший возвращение Чэнта, остановил словесный поток, Эстабрук
вспомнил, что этой ночью в мире существуют и другие люди, помимо его самого
и его исповедника. К тому моменту все было уже рассказано.
Надолго мы не задержимся.
расспрашивал его о том, где можно найти Юдит, а он монотонно сообщал ему
нужные сведения. И наконец, вопрос оплаты. Десять тысяч фунтов, половина по
заключении соглашения, половина - после его исполнения.
этим взглядом возникшее подозрение, что именно он виновен в их сиротстве.
таком деле сомнений быть не должно. Если хотя бы часть вашей души
колеблется...
человека, который убьет мою жену. Вы и есть этот человек.
ее смерти.
костра, который уже почти угас. - Человек убивает того, кого он любит, и
некоторая часть его тоже должна умереть. Это ведь очевидно, а?
первой. И я хочу, чтобы это произошло как можно быстрее.
туда?
дополнительную сумму на авиабилет. Решено. И больше мы никогда не увидимся.
конверт с деньгами. Пай принял его, не задавая вопросов и не благодаря,
потом он пожал Эстабруку руку, и непрошеные гости вернулись в безопасность
своей машины. Удобно устроившись на кожаном сиденье, Эстабрук заметил, что
рука, которой он только что сжимал ладонь Пая, дрожит. Он сплел пальцы обеих
рук и крепко сжал их, так что побелели костяшки. В этом положении они и
оставались до конца путешествия.
Глава 2
руках Джон Фьюри Захария. - Перережь себе глотку.
двое братьев, и вполне возможно, что именно они помогали ей опустошить его
дом) оставили аккуратную горку битого стекла на тот случай, если под
действием ее мольбы он решит немедленно расстаться с жизнью. В состоянии
оцепенения он тупо смотрел на записку, снова и снова перечитывал ее в
поисках, - разумеется, напрасных - хоть какого-нибудь утешения. Под
неразборчивыми каракулями, составлявшими ее имя, бумага слегка сморщилась.
Интересно, не ее ли это слезы упали здесь, когда она сочиняла свое
прощальное послание. Даже если и так, утешение невелико, а вероятность еще
меньше. Не тот она человек, чтобы плакать. Да и не мог он себе представить,
как женщина, сохранившая к нему хоть каплю симпатии, производит
всеобъемлющую экспроприацию его имущества. Правда, ни дом, ни то, что в нем
находилось, не принадлежали ему по закону, но ведь столько вещей они купили
вместе: она, полагаясь на его наметанный глаз художника, а он - на ее
деньги, шедшие в уплату за очередной объект его восхищения. Теперь все
исчезло, все, вплоть до последнего персидского ковра и светильника в стиле
арт-деко. Дом, который они создали вместе и которым они наслаждались в
течение одного года и двух месяцев, был обобран до нитки. Как и он сам. У
него не осталось ничего.
которая потакала его склонности к сотканным вручную рубашкам и шелковым
жилетам, не будет она и последней. Но, насколько он помнил (память его
простиралась в прошлое лет на десять, не дальше), она была первой, кто
отобрал у него все за каких-нибудь полдня. Ошибка его была очевидна. Этим
утром он проснулся с мощной эрекцией, но, когда Ванесса захотела
воспользоваться этим обстоятельством, он сдуру отказал ей, вспомнив, что
вечером ему предстоит свидание с Мартиной. Как она сумела выяснить, где он
растрачивает свою сперму, - это уж дело техники. Так или иначе, ей это
удалось. В полдень он вышел из дома, думая, что оставляет там обожающую его
женщину, а когда вернулся через пять часов, застал дом уже в том самом
состоянии, в котором он был сейчас.
сентиментальности. Так произошло и на этот раз, когда он бродил по пустым
комнатам, собирая те вещи, которые она почувствовала себя обязанной оставить