бывало и раньше, даже еще и заметней. А думал он при этом все же о работе,
только не о том эксперименте, которым непосредственно занимался, а о
проблеме в целом.
поведении Аркадия, когда все не очень-то нормально выглядит, если
посмотреть со стороны?
мной поссорился. Он нарочно затеял сцену: по-моему, просто хотел выставить
меня из лаборатории, - выпалил я одним духом, чтобы поскорее с этим
разделаться.
поинтересовался, часто ли я остаюсь в лаборатории по вечерам. Я ответил,
что вообще часто, но в последнее время несколько реже. И замолчал. Вдруг
на меня опять накатила слабость, все перед глазами поплыло. Линьков,
по-моему, это заметил, но что ж ему было делать? Служба есть служба. Он
спросил: а как Аркадий? Я сказал, что Аркадий и в последнее время почти
все вечера просиживал в лаборатории.
наоборот... Но мы с ним занялись одной проблемой - наполовину в порядке
личной инициативы... Ну, вот и...
работа? Чем же тогда объяснить, что вы как раз в последнее время реже
оставались в лаборатории?
частых отлучек?
друг от друга...
угнетенном состоянии. К чему эти категорические заявления насчет
невозможности самоубийства, когда тут же выясняется, что мы с Аркадием за
последний месяц мало виделись, даже в ущерб совместной работе, и что
накануне смерти он вел себя довольно-таки странно, а я понятия не имею
почему, да еще и пытаюсь утверждать, что это-де вполне нормально. Я-то сам
все равно был уверен, что Аркадий не мог покончить самоубийством, но если
ничего не можешь доказать и все выглядит как раз наоборот, то уж лучше не
трепаться и не делать всяких торжественных заявлений. Конечно, Линьков тут
же заметил, хоть и очень мягким тоном, что, возможно, как раз за этот
месяц в жизни Аркадия произошли какие-то важные перемены, оставшиеся мне
пока неизвестными, и я ничего не мог по существу возразить. Сказал только,
что ведь все же знаю Аркадия не первый год, да и этот последний месяц мы с
ним работали с утра до вечера вместе каждый день, а то и вечер, так что
вроде бы я должен был заметить, если что серьезное...
спросил: - А вы с ним часто ссорились? Не только в последнее время, а
вообще?
мной. Он вспыльчивый, резкий, если что ему не понравится, он немедленно об
этом доложит, без всяких церемоний, - в полном соответствии с истиной
объяснил я.
прочим заметил Линьков.
обижались.
это.
мелочи легче забываются, когда все заинтересованы работой на полном
серьезе.
Линьков, - а пока я хотел бы выяснить вот что. Значит, у вас создалось
такое впечатление, что Левицкий нарочно затеял с вами ссору, чтобы
выставить вас из лаборатории?
сего, будто спохватился в последнюю минуту, что нужно от меня отделаться.
этом сказали в последнюю минуту?
меня орать, что я ему все записи перепутал и что не будь у него
дублирующих кратких пометок в записной книжке, так я бы ему месяц работы
погубил, что я это либо умышленно делаю, из мещанской злости, на которую
он раньше, правда, не счел бы меня способным, но вот поди же... либо у
меня мозги теперь не тем заняты, чего он тоже от меня никак не ожидал. Это
был довольно некрасивый намек на мои отношения с Ниной; я, признаться,
рассердился и тоже несколько повышенным тоном ответил, что насчет
мещанских чувств, мол, чья бы корова мычала... ну, и так далее. Сейчас я
был совершенно уже уверен, вспоминая эту сцену, что Аркадий нарочно
старался меня посильнее разозлить, чтобы я пулей вылетел из лаборатории,
и, конечно, своего добился. Но мне уж очень не хотелось объяснять Линькову
насчет Нины и всего прочего, а потому я ответил неопределенно, что,
дескать, точно не помню, но вроде бы я заранее Аркадия не предупреждал о
своих планах на вечер.
просто очень хотел почему-то остаться в лаборатории один, - добавил я.
представляю, кто мог прийти к нему в лабораторию вечером.
сотрудниками?
не годилось. Во-первых, ни одна из наших сотрудниц Аркадию даже
приблизительно не нравилась, а, во-вторых, если б такое свидание и вправду
было намечено, то Аркадий не стал бы так уж упорно скрывать от меня этот
интересный факт своей биографии. То есть он не стал бы бахвалиться,
конечно, и не назвал бы имени - это элементарно, однако, я уверен, он дал
бы мне понять, просто из мальчишеского самолюбия (которого у Аркадия
всегда хватало!), что, мол, он уже свои дела устроил преотличным образом и
не очень-то переживает из-за всей этой истории с Ниной.
было Аркадию в институте свидания устраивать.
наконец Линьков. - Даже если Левицкий и собирался с кем-то встретиться, то
встреча эта, видимо, не состоялась. А если кто и был у него в лаборатории,
то все равно пока нет ни малейших оснований предполагать, что произошло
убийство.
преспокойно на диван, не пытаясь позвать на помощь? Вот в это уж
действительно трудно поверить на уровне простейшей житейской логики.
несчастный случай, - все факты указывали на то, что Аркадий сам,
добровольно проглотил смертельную дозу снотворного. Никакого другого
истолкования всем этим фактам нельзя было подыскать. И все же... нет,
ничего я не мог с собой поделать!
Линькову. - Слишком я хорошо знаю... знал Аркадия. Не мог он покончить
самоубийством!
некоторые детали", а я направился к своей лаборатории, хоть меня прямо
ноги отказывались туда нести.
который утром, еще ни о чем не зная, взял в проходной, с трудом шагнул
через порог и стал тут же у двери, не зная, что делать. Комната была
пуста, чиста, и всю ее пронизывало быстрое слепящее трепетание солнечных
бликов и теней листвы, видимо, ветер на улице усилился. Я стоял и смотрел
на диван, где недавно лежал Аркадий, такой спокойный, почти довольный и от
всего уже страшно далекий, и так мне было тошно и жутко, что словами не
передашь.
коридорчику-тупику то и дело проходили люди, кое-кто останавливался у
порога, пробовал со мной заговаривать, я, не оборачиваясь, почти
механически отвечал: "Да, правда... Нет, не знаю. Ничего мне пока не
известно... Нет, меня тут не было... Ребята, ничего я не знаю и ничего не
понимаю. Да, потом, наверное, выяснится..." - и прочее в том же духе.
пороге собственной лаборатории, на виду у всех? Да и Нина вряд ли особенно
медлила:
сразу кинулась меня разыскивать. Она почти втолкнула меня подальше в
комнату, захлопнула дверь и стала прямо передо мной.