Умру -- все со мной вместе уйдет. Кому передам?
-- Прости, мама, ему еще жить и жить. Не позволю пустяками голову
забивать. Наука вас не признает...
-- Тем для нее хуже. Может, когда и захочет признать, к ведунам
повернуться, да не слишком бы поздно. Боюсь, успеют нас извести...
-- Все равно не разрешаю. Я сама теперь ходить за ним стану.
-- Поступай как знаешь. Гляди токо, не я, ты мальчонку не испорть.
-- За девять лет не испортила и дальше как-нибудь справлюсь.
-- Дурное дело -- нехитрое. "Как-нибудь" -- это мы все умеем. А надо бы
крепко подумать, промашки не дать.
Андреевна согнулась, бессловесно подвигала губами и, осторожно стуча
клюкой, отошла к кровати. Галя хотела что-то сказать. Поняла бесполезность
любых слов -- все будут не к месту. Подоткнула причмокнувшему во сне Стрижу
одеяло. Потушила свет. И на цыпочках в темноте двинулась к раскладушке.
Кровати долго скрипели под обеими, но скрип не мог убить обидной тишины,
которую еще подчеркивал доносящийся с дальнего выпаса звук одинокого медного
колокольчика.
2
Славик проснулся, как всегда, сразу, свесился с кровати, высмотрел в
утреннем полусвете раскладушку, припомнил весь вчерашний день. Тихо
засмеявшись, решил, по привычке наскоро искупнуться -- пока мама спит.
Выскользнул за дверь. Зажмурился от солнца. И так, с закрытыми глазами,
путаясь в грядках, перебежал огород. На миг стало знобко от вида воды, но он
пересилил себя, шагнул с берега.
Когда ныряешь "солдатиком", нет потери ориентировки, которая появляется
при прыжке "ласточкой". Тело неторопливо опускалось, и Славка держал инерцию
-- почти парил, минуя то холодные, то теплые струи. Дна не достал: что-то
цапнуло за левую ногу, обвилось вокруг бедра.
Первым чувством была гадливость, первым движением -- отшатнуться. Но
неизвестное переползло на пальцы другой ноги. Славка дернулся, закричал,
вода ворвалась в горло... Какой-то молнией озарения он понял, что если
сейчас закашляется, то все, конец. Эта мысль пришла быстрее страха. Стриж
успокоил руки, готовые замолотить по воде в попытке выметнуть тело вверх,
убедил себя, что попал в водоросли, что забарахтаться -- значит, неизбежно
запутаться. Успел отогнать предательское сомнение: в этом месте на твердом
песчаном грунте никогда не росли водоросли.
Обрывками, все сразу (но Славка каким-то чудом их различал) пронеслись
чужие, Колькины или Римкины, слова: ...затягивает -- ныряй глубже и уходи...
на водорослях делай меньше движений... не мельтеши, не паникуй...
Он осторожно сгруппировался, присел в воде. Не обращая внимания на резь
в глазах, широко раскрыл их, увидел колышущиеся клетки, разлохмаченные нити,
стал медленно высвобождать ногу. В памяти всплыл еще один совет, бабкин:
"Пиявку от себя не оторвешь. На куску развалится, а все будет кровь сосать.
Ее таким сильным скользящим ударом, вдоль тела..." Стриж провел ладонью по
бедру, сдвигая с себя захлестнувшие лодыжки нити. И только тогда, подтянув
коленки, бешено заработал руками...
Бабка Нюра шагнула за калитку по своим делам. И вдруг охнула,
схватилась за сердце: "Стриж!"
Галя выскочила из дому, на ходу застегивая халатик, ринулась через
огород с коротким сдавленным криком: "Сынок! Славик!"
Следом за бегущими женщинами на берег, бросив удочки, торопливо
приковылял Трофимыч.
Мальчик лежал наполовину в воде, рука оскальзывалась на размокшей
глине, не было сил окончательно оторваться от затягивающей черной глубины.
Пока мать и бабушка с двух сторон подхватили его, выдернули на траву -- и
хлопотали, и щебетали над ним, Трофимыч зашел в воду, долго шарил,
изумившись, вытащил обрывок сети:
-- Надо ж, горе-рыболовы! Бредень сорвало, чтоб им все крючки на их
удочках поразги-бало!
Поднял мальчика на руки, понес во двор.
До Славика не сразу дошло, отчего плачет мать, закаменела в углу
бабушка, неуклюже суетится обычно угрюмый, неторопливый и немногословный
колхозный счетовод. Даже болтушка Римка притихла, свесившись через плетень
между надетыми на колья горшками. Но стоять молча Римка не умела,
перемахнула на их сторону, плетень заходил ходуном, и Славка догадался, что
сейчас бабушка недосчитается любимого глечика. Так и есть! Черепки
разлетелись по земле, один на излете толкнул Славку в бок.
-- У, скаженная, носит тебя! -- незлобиво замахнулся на нее счетовод.
-- Ничего, к счастью, -- возразила Андреевна. Римка осмелела, подсела к
Славке:
-- Бачь, дирки в очерете? -- Она показала аккуратные круглые отверстия
в камышовой крыше сарая.
-- Ну и что? Обыкновенные ласточкины гнезда.
-- Це так. А як хто жилье ластивкы порушить, то ихню хату пожежа
спалыть. Поняв?
-- Неправда.
-- Тю на тэбэ! Хочешь, побожусь?
-- Да ну, скажешь тоже! Бабушка, чего она врет?
-- Почему врет? Старые люди говорят, нельзя ласточек разорять, а то они
вернутся с искрой в клюве и пустят под стреху огонька. Веришь, не веришь --
кому охота пробовать?
-- Но этого же не может быть!
-- Не знаю. Сама никогда не проверяла. И тебе не советую
-- Сказочки! -- пробасил счетовод, ища поддержки } Гали. -- Чего,
Андреевна, ребенку голову морочишь?
Галя промолчала. А у бабки Нюры вообще не было настроения спорить.
Ребята тихо поднялись и улепетнули в по садку.
День отошел быстро, вечер наступил душный, грозовой. Славик с матерью
спали на сеновале. Сквозь открытую чердачную дверцу светили выпуклые катышки
звезд, словно кто-то в небо, как он в порог, наколотил блестящих гвоздиков.
Когда все заснуло и чернота ночи стала такой, что ее можно было
зачерпнуть ладонью, когда даже собаки перестали перебрехиваться, а ветер
доносил из-за Серебряной балки лишь мерный рокот работающего трактора, возле
сарая мелькнула неразличимая тень. Чиркнула зажигалка, блеснуло за кадушкой
с колодезной водой...
Андреевна в этот момент без сна ворочалась на лежаке -- всю жизнь не
переносила перин! -- ив которых раз вспоминала сегодняшнее утро. Не
нравилась ей история с сетью. Как ни крути, не нравилась. Слишком очевидная
случайность -- застрять не ближе не дальше того места, где обычно купается
Стриж. Было еще какое-то беспокойство, путавшее мысли. Ах да, глинище... Она
так и не успела сходить посмотреть тропник. Мальчик не мог ошибиться. А коли
все по его словам, то совсем не просто выглядит уничтожение Шишкова. Во
всяком случае, не та получается картина, какая сохранилась в людской памяти.
Выходит, немец-то не застал в деревне партизан, вывел на расстрел к глинищу
стариков, детишек и женщин, всех подчистую, чтоб не предупредили. А
разведчикам устроил засаду на подходе, неплохо, гад, представлял себе их
путь. В те же самые часы окружил фашист и выбирающийся на запасную базу
отряд. Там тоже никого в живых не осталось, среди многих - ее весельчака и
балагура Петра. Наверняка одна рука сработала... И некому теперь сказать
правды.
Воздух был тяжелым, недобрым. Громыхал гром. Тлели, высвечиваясь из
темноты, щели в ставнях и вырезы сердечками... Погаснув, оставляли перед
глазами цветные пятна. Грозу без дождя специально, кажется, подкинуло для
тяжелых мыслей...
"Чего доброго, мальчонка испугается грома, -- подумала бабка Нюра. --
Сиганет с чердака спросонок..."
Она вышла на крыльцо. И увидела, как вдруг поднялась столбом
раскаленная вода в кадушке, рванулась во все стороны, и сразу в нескольких
местах загорелись прошлогодние подсолнечные стебли, натыканные для сушки за
проволоку у стены. Огонь вскинулся, лизнул слежавшийся камыш крыши.
Андреевна ахнула, забыв клюку, заковыляла к сараю, закричала на ходу
Галю и Славку. Прошла целая вечность, пока они наконец выглянули из черного
провала дверцы посреди пылающей крыши. И тут, к своему ужасу, бабка Нюра
поняла, что приставная лестница, никогда не отнимавшаяся от чердака,
валяется внизу. Осознав это, бабка Нюра буквально сиганула к ней и подняла
одновременно с кем-то другим, кто кинулся на помощь. Уже приняв у земли
Стрижа и согнувшись от тяжести, она увидела отлетевший от ноги круглый
ровненький комочек, из которого торчали распотрошенные пух и солома --
разоренное ласточкино -гнездо. Еще она уловила, как председатель
подхватывает на руки Галю, кто-то, колотя по металлу, жалобно кричит:
"Горим!", бегут со всех сторон люди с ведрами, где-то ударили в рельс,
образовались цепочки сельчан, и от разных колодцев поплыли по рукам ведра с
водой. Люди на пожаре организовываются стихийно. Кто-то выводил из коровника
Зойку, кто-то разгонял гогочущих уток. Чтоб пламя не перекинулось на хату,
поливали водой крыльцо и дверь. Расшвыряв народ, примчались на лошадях
пожарные, полезли на крышу с баграми, двое стали к насосу, а Римка и Колька
с ребятишками покатили к речке разматывающийся шланг.
Неожиданно Галя, неведомо как оказавшаяся посреди цепочки, сломала
ритм, пропустила передаваемое ведро, и оно упало, облив,, ноги. Глядя в одну
точку перед собой, молодая женщина деревянно зашагала к месту, где стоял
полуодетый Кондратенко. Люди немедленно сомкнулись, продолжали деловито
хлопотать соседи, с криками носились вокруг огня ласточки, всхлипывал насос,
а ей виделся другой пожар -- в Шишкове, куда пришли обманутые тишиной
разведчики. Виделись внезапно вспыхнувшие хаты, немцы в засаде, а когда все
уже кончилось -- остановившийся в свете пламени Кондратенко по кличке Драч.
Он был в поношенном немецком мундире, с вражеским автоматом на шее, фашисты,
проходя мимо, дружески скалили зубы и хлопали его по плечу... Сейчас на
Антоне Трофимовиче сетчатая майка поверх брюк, пиджак внакидку, самодельные
резиновые "вьетнамки" с ремешками между пальцами, -- и только в позе, в
отставленной по-строевому левой ноге подлое тогдашнее торжество, да те же
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Акунин Борис
Никитин Юрий
Гуревич Георгий
Шилова Юлия