Чтение 3–й страницы книги ~Загон~

- Успеешь...

Андрея удручало то, что встречаться с Ильей, с этой царапиной, придется
не только на работе, но и, по-видимому, во дворе. Андрей не был сильным
психологом, не был даже и слабым, но какой-то внутренний голос настойчиво
твердил: этот лощеный - совсем не тот, за кого себя выдает. Или так: не
совсем тот. К тому же от Царапина пахло одеколоном - тем самым, из рекламы.

Извращенец, решил Андрей.

- Я не сразу на станцию пойду, - сказал он Илье. - У меня дела.

- Какие у тебя могут быть дела? - воскликнул Царапин.

- Какие надо.

- Ладно, я с тобой, - заявил он.

- Давай лучше без меня.

- Одному ехать скучно.

Андрей хотел возразить, но растерялся: такого давления он не ожидал. Ясно
же, что общество Царапина ему неприятно. Нормальному человеку должно быть
ясно. Этому же - нет.

- Не люблю алкоголиков, - сказал он, стараясь не отводить глаз;

- И я не люблю.

- А пьешь зачем?

- Чего пью?

- Одеколон пьешь, "чего"! Водка дешевле.

- Одеколон?! - изумился Царапин. - Ну ты... ну ты и дура-ак, Белкин. Это,
во-первых, туалетная вода. А во-вторых, я ее не пью.

- То-то вонища по всему конвертеру.

- Я ей пользуюсь, дурень. Брызгаю, понимаешь? "Пшик-пшик".

- В общем, я с тобой не поеду, - отрезал Андрей. - И в друзья мне не
набивайся.

- Я - к тебе? В друзья?! Да ты спятил.

- Вот и отлично.

Он поднялся на площадку и, махнув сменщику, вышел в коридор. Царапин
шагал сзади, и Андрей, чтобы потянуть время, завернул в туалет. Илья прошел
мимо.

Через несколько секунд лязгнули раздвижные двери. Андрей постоял еще
минуту, от нечего делать вымыл руки и направился к лифту.

Вечером помойка возле конвертера выглядела не так, как утром. Когда
включались прожекторы на заборах, за огромными отвалами протягивались
длинные острые тени. Все увеличивалось в размерах и будто отгораживалось от
внешнего мира.

Какая-нибудь консервная банка в куче хлама сияла ярче луны, а черный
пластиковый мешок превращался в переливающийся плащ Прекрасной Незнакомки.
Рокочущие измельчители становились похожими на гигантских жуков, но жуков
добрых; сидевшие в них операторы исчезали. Если же комбайн проезжал между
Андреем и фонарем, то в кабине на миг возникал силуэт водителя. Андрей давал
им прозвища: "вихрастая голова", "монашка", "толстолобик"... Прозвища
никогда не повторялись, ведь все силуэты были разными.

В первый месяц на конвертере Андрей подолгу наблюдал за работой
измельчителей. Здесь, на вечерней помойке, среди гуляющих теней, он ощущал
зарождение какого-то карнавала. Этот скрытый праздник был дорог еще и тем,
что о нем никто не знал. Праздник в отвалах мусора вызревал и в феврале, и в
марте - тогда еще невидимый, хоронящийся под серым снегом. Теперь, в конце
мая, он расцвел по-настоящему.

Выйдя из периметра освещения, Андрей начал различать внешние объекты, не
относящиеся к помойке: павильон станции, кабельные мачты и зарево над
далеким городом.

Было еще не очень темно, и у самой станции Андрей разглядел спину
Царапина. Справа, из надвигающегося мрака, появилась ползущая линейка -
двенадцать вагонов с желтыми квадратами окон. Царапин на нее успевал, и
Андрея это радовало.

Вскоре подошла следующая - к концу дневных смен линейки ходили чаще.
Андрей добежал до платформы и вскочил на подножку. Следом за ним, тяжело
дыша и перебрасываясь какими-то ненужными репликами, втиснулось еще человек
семь.

В вагоне мест не было, и Андрей остался в тамбуре. Он не помнил, чтобы
ему когда-нибудь удавалось сесть. Утром, вечером, днем - линейка всегда была
забита до отказа. Заводы и помойки простирались километров на сто, дальше
шли фермы и птицефабрики, а потом опять заводы. Город, как и Барсик, ел -
много, без перерыва. Ел и выплевывал пищу для Барсика, для тысяч Барсиков.
Выплевывал - и снова ел.

Мимо, гуднув и ошпарив ветром, промчалась электричка. Линейка еще не
разогналась, а второй поезд, почти такой же, уже прибывал в Москву. Они мало
чем отличались - разве что скоростью и комфортом. В электричках никто не
стоял, там были глубокие кресла с ремнями и встроенными мониторами. Экраны в
спинках показывали двадцать четыре общегосударственных и десять городских
программ, и стюардесса в любой момент могла принести стакан сока. Но за все
это нужно было платить - в отличие от бесплатной линейки.

Платить. Больное слово. Черам, как правило, платить было нечем. То, что
удавалось заработать, тратилось на самое необходимое и, хотя все жизненно
важные товары выдавались бесплатно, у каждого человека найдутся потребности,
не входящие в гарантированный минимум. Каждому есть, о чем помечтать:
женщинам - о помаде и всяких одеколонах, детям - об игрушках и пирожных,
мужчинам... да мало ли о чем! Бесплатных наборов хватало для того, чтобы не
умереть, но для того, чтобы жить, их было недостаточно.

Андрей не очень хорошо представлял, на что он копит, но так делали все
работающие, они все копили, и он копил вместе с ними. Возможно, когда
наберется крупная сумма, он отправится в круиз или купит сетевой терминал,
строгий чемоданчик с кнопками. В кино и новостях терминалы показывали так
часто, что, казалось, исчезнут они - исчезнет и весь мир.

- Бибирево-12, - объявили в динамике. - Следующая - Бибирево-6.

Андрей протолкнулся ближе к дверям и уперся ладонью в теплое стекло.

Линейка тормозила не как электричка, а рывками. Вагонные сцепы поочередно
грохотали - волна лязга катилась от головы состава к хвосту, и лишь только
она стихала, за ней тут же начиналась другая.

Содрогаясь и скрипя, поезд наконец встал. Гася остатки инерции, пассажиры
влипли в переднюю стенку тамбура, при этом Андрею наступили на ногу.

Обменявшись с какой-то блеклой женщиной неприязненными взглядами, он
вышел на улицу и осмотрел правый ботинок. Подошва была цела - при
исчерпанном лимите она просто не имела права отрываться. В принципе, Андрей
мог себе позволить новые ботинки, но покупать - значит тратить. А чем больше
тратишь, тем дальше отодвигается вожделенный терминал. Или все-таки круиз...

Проходя мимо гуманитарной лавки, Андрей потоптался у витрины. Ничего
интересного - те же крупы, консервы и хлеб. В соседней секции возвышались
штабели из литровых пакетов молока и двухсотграммовых упаковок вязкого,
кислого сыра.

Через перегородку лежали глыбы мороженой мойвы и банки с сублимированным
мясом. Продукты можно было брать в неограниченном количестве, но помногу
никто не брал. Бесплатные холодильники все использовали в качестве обычных
шкафов, иначе месячного энерголимита не хватит и на три недели.

В отделе мебели и одежды ассортимент слегка поменялся: там появились
симпатичные голубые дождевики и - еще одна мечта Андрея - телемониторы
"Хьюлетт, Паккард & Кузнецов". Однако весной он предъявлял в лавке лимитную
карточку слишком часто, и на хороший монитор не рассчитывал. С этим, как и с
новыми ботинками, придется обождать до осени.

Андрей поцокал языком и направился к блоку из четырех панельных высоток.
Поворачивая за угол, он неожиданно услышал стон - вроде жалобный и чуть ли
не предсмертный, но в то же время громкий. Звук доносился с детской
площадки, густо обсаженной кустами. Свет от фонарей над гуманитаркой сюда не
доходил, а лампочки у подъездов то и дело перегорали - лампочки поступали
тоже из гуманитарки.

Садик был черен и непроницаем, как лужа гудрона. Где-то в противоположном
углу хлопнула входная дверь, и Андрей только сейчас заметил, как здесь
пусто. Любителей ночных прогулок во дворе было немало, но сегодня они все
куда-то подевались.

- Помогите! - раздалось из-за кустов. Голос был женским и довольно
приятным.

- Что с вами? - спросил Андрей, не двигаясь с места.

- Помогите... мне плохо!

- А что случилось?

На площадке помолчали, потом ответили:

- Помогите мне. Мужчина вы или нет? Или вы кисель в носках? .

Андрею стало стыдно, и он уже перекинул ногу через куст, когда на улице,
как раз в освещенном прогале перед витриной, показалась оранжевая патрульная
машина.

- Стойте! Полиция! - крикнул он, выдергиваясь из цепких ветвей. - Не
уезжайте!

Он с треском вырвал брючину и помчался к гуманитарке, но патруль уже
скрылся за поворотом. Андрей беспомощно побродил по тротуару и пошел назад.
Когда он вернулся, за кустами уже не стонали. Встревожившись, Андрей попер
напролом, но на детской площадке никого не оказалось.

В песке лежало забытое кем-то ведерко и пластмассовые формочки в виде
утят, однако женщины, звавшей на помощь, словно и не существовало.

Поднимаясь в лифте, Андрей все обдумывал эту нелепую историю, вертел ее в
голове так и сяк, пока не наткнулся взглядом на порванную штанину. Запасные
брюки у него были, но их он назначил парадными. Лимита по карте могло
хватить еще на одну бесплатную пару, но если его израсходовать, то придется
сидеть на полном нуле до середины июня.

Зайдя в квартиру, Андрей на ощупь разыскал коробку со швейными мелочами.

"Чрезмерно разумный", - почему-то вспомнил он и рассмеялся.

- Да уж, чрезмерно! - сказал Андрей вслух. Он снял штаны и, положив их на
стол, включил свет. Отматывая остатки дармового электричества, зажужжал
счетчик.