Чтение 3–й страницы книги ~Правила игры~

искал взглядом свою вчерашнюю собеседницу. Она сидела на другом конце
стола, рядом с журналистом, и о чем-то говорила с ним. Потом Карна
перехватила мой взгляд и приветливо кивнула, но все равно продолжала
слушать этого писаку.
Мугид, как и в прошлый раз, сидел во главе стола. Старик подождал, пока
все позавтракают, а потом попросил нас следовать за ним.
Разбившись на группки и негромко переговариваясь, мы вышли из Большого
зала и спустились на первый этаж. Здесь старик отпер одну из дверей и
знаком пригласил входить.
Там была небольшая комнатка, с мягкими удобными креслами, неярким светом
и стенами, обитыми темным деревом. Кресла стояли полукругом, в центре же
возвышалось еще одно, разительно отличавшееся от остальных. Это был скорее
трон, с необычайно высокой спинкой и жестким сиденuем. Его вырезали из
цельного куска какого-то незнакомого мне камня; без обязательных
вычурностей, трон имел тем не менее особую притягательность и красоту,
красоту мертвого камня.
Старик велел нам рассаживаться по креслам, а сам устроился на троне,
расслабленно возложив обе руки на широкие ровные подлокотники.
Мое место оказалось между Карной и молодым журналистом. Тот посмотрел на
меня и подмигнул, словно намекая на что-то, ведомое только нам двоим. Я
презрительно посмотрел на него и отвернулся, сосредоточив все внимание на
повествователе.
- Господа, - проговорил старик ровным негромким голосом, обводя нас
спокойным взором. - Настала пора заняться тем, ради чего мы здесь
собрались. Вынужден предупредить вас о том, что история ущелья изобилует
довольно мрачными сценами. Именно поэтому мы установили для туристов
возрастной ценз, и поэтому же я настоятельно прошу вас: если кто-то
почувствует, что ему становится все тяжелее внимать мне, не стесняться и
сказать об этом. Я надеюсь на ваше благоразумие, господа.
Итак, если нет возражений, начнем.
Интересно, на что это похоже...

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЕРВОЕ

Похоже, мне суждено умереть не от вражеской стрелы и даже не от яда
завистника-отравителя. Меня убьет скука.
Талигхилл, наследный принц Ашэдгуна, недоверчиво покачал головой. Эта
проклятая жара вкупе с ничегонеделанием довели его до немыслимого: сегодня
Талигхилл сорвал свое раздражение на Домабе. Управитель загородного имения
молча выслушал резкие слова и, поклонившись, ушел, - но на душе у принца
остался едкий осадок. Он никогда не говорил такого Домабу, и прежде всего
потому, что управитель менее других заслуживал подобные слова. Это все
жара.
Принц потер виски и дернул себя за длинный тонкий ус - не полегчало.
Талигхилл вышел из беседки, которая ничуть не спасала от тошнотворной
жары, и направился к центру парка. Ярко-голубые и черные камешки,
выстилавшие дорожку, тихо похрустывали под его остроконечными туфлями.
Принц мельком отметил то, что листья на многих кустах и деревьях
пожелтели, а розы уже роняют высохшие лепестки, хотя зацвели совсем
недавно. Садовники не успевали выметать эти ломкие пластинки, и они
шуршали в раскаленном воздухе, поднимаясь, когда их задевал легкий
ветерок, и оседая в листве.
Считалось, пруд в парке был всегда. Он неизменно оставался сердцем
усадьбы, тем центром, от которого все исходит. Более постоянную вещь
Талигхиллу трудно было представить.
Теперь пруд высох почти наполовину, и флегматичные карпы, обитавшие в
нем, все чаще разрезали блестящую поверхность спинными плавниками. Ивы
тянулись к воде каждым листочком, но не дотягивались и только роняли их;
листва скапливалась у берегов, сбиваясь в бесформенные комки. От пруда
поднимался тяжелый запах застоявшейся воды и гнили.
Принц спустился к самому берегу, оставляя за собой неглубокие вмятины в
пока еще влажной почве. Он присел на корточки у воды и посмотрел на свое
отражение, едва подрагивающее на слабой ряби. Рослый тридцатилетний
мужчина с широко расставленными голубыми глазами, в которых застыла скука.
Черные волнистые волосы коротко острижены впереди, а сзади собраны в
пышный длинный хвост, перевязанный узкой полоской золотистой ткани.
Ястребиный нос над тонкими губами, под ними - острый подбородок, к
которому тянутся обвисшие - жара! - усы. На груди распахнут вышитый халат,
перехваченный поясом с бахромчатыми концами; натянулись на коленях белые
шелковые штаны, на правой штанине уже откуда-то взялось черное пятнышко.
Вот такие мы, наследные принцы. Приглядишься - и ничего особенного.
Талигхилл зевнул и в сотый раз за сегодня подумал о том, что было бы
неплохо чем-нибудь заняться. Но чем?! Читать древние свитки? Наслаждаться
очередной резиново-послушной наложницей? Ублажать чрево? Или - отправиться
по такой жаре на прогулку? Скажем, в горный охотничий домик?
Последняя идея показалась ему не такой уж неудачной. Вот только на сей
раз он не поедет в горы, нет. Сегодня есть дело поважнее. Нужно же
извиниться перед Домабом? Нужно. Но принцу казалось, что извинений будет
недостаточно и к ним было бы неплохо присовокупить какой-нибудь подарок.
Он не представлял себе, что подарить, но для того и существует рынок в
столице (куда, кстати, от усадьбы не так уж долго добираться). Значит,
решено.
Вот только на коне ехать неохота. Лучше уж в паланкине, все равно ведь от
телохранителей никуда не деться. Если из дворца Талигхиллу иногда
удавалось выбираться незамеченным своими охранниками (или он думал, что
выбрался незамеченным, чего, в принципе, было вполне достаточно), то с
усадьбой этот фокус не пройдет.
Он поднялся, бросил последний взгляд на мелеющий пруд и направился к
дому, попутно размышляя о том, не переодеться ли. Да ну, наверное, не
стоит, пятнышко не настолько заметно. И так уже почти полдень, успеть бы
вернуться до вечера. Можно, конечно, остаться на ночь в столице, но как-то
не хочется. Отец собирается с дипломатической миссией в Хуминдар - там
недавно поменялась власть, - и дворец на несколько ближайших дней
превратился во взбесившийся котелок с супом. Да и парит там больше, чем
здесь; вообще не дворец - а плотно заселенная пустыня.
Принц энергичной походкой пересек парк и вошел в дом. Заметив его ищущий
взгляд, откуда-то явился слуга и с поклоном замер перед Талигхиллом,
терпеливо дожидаясь приказаний.
- Скажи, чтобы готовили паланкин. Я отправляюсь в город.
Слуга смиренно кивнул и скрылся.
Талигхилл вышел на просторную веранду, опустился в кресло из туньского
бамбука и расслабленно вытянул перед собой ноги. Здесь было чуть
прохладнее, чем в парке, - наверное, за счет козырька крыши, далеко
выдающегося вперед. Тени от фигур львов и птиц, пришпиленных на самом краю
козырька, лежали в полузасохшем цветнике, вытянутые и помертвевшие. Принц
наклонился, взял со столика бокал с соком, отхлебнул. Теплая и невыносимо
сладкая жидкость проскользнула в горло, ничуть не утоляя жажды. Когда же
это закончится? Эта проклятая жара. Если бы отец не уезжал в Хуминдар, я
бы мог сам отправиться куда-нибудь на север, а так вынужден сиднем сидеть
в Гардгэне - только потому, что здесь необходимо присутствие кого-нибудь
из Пресветлых.
На веранду неслышно вошел Джергил, один из личных телохранителей принца.
- Паланкин готов, Пресветлый, - сообщил он, бесстрастно глядя перед
собой. По широкому лицу телохранителя струйками стекал пот - видимо,
Джергил тоже страдал от жары. Наверное, даже сильнее, чем принц, ведь
телохранитель был значительно крупнее и массивнее Талигхилла.
- Отлично, - сказал Пресветлый, вставая с кресла.
Он подошел к цветнику и вылил в него остатки сока, отстраненно наблюдая
за тем, как густые желтые струйки впитываются в потрескавшуюся землю.
Позади еле слышно сглотнул Джергил.
- Пойдем, нам предстоит долгий путь.
Талигхилл направился к застывшим у веранды носильщикам.
Те безмолвно встали на одно колено, опуская паланкин так, чтобы
Пресветлый мог в него забраться. Принц разместил свое вялое тело на
подушках, опустил занавеску и скомандовал:
- В Гардгэн. Да поскорее.
Паланкин мягко закачался, когда носильщики развернулись и легким
пружинистым шагом направились к выходу из усадьбы. Некоторое время принц
думал о том, что же подарить Домабу, но так ничего конкретного и не
выбрал. Плавные покачивания убаюкали Талигхилла, и он уснул...
- Вставайте, Пресветлый. Гардгэн.- Тихий, но настойчивый голос Джергила
вырвал его из пучин сна.
Телохранитель приподнял занавеску и легонько тряс Талигхилла за плечо,
чтобы тот проснулся. Сквозь отверстие в паланкин проникли яркий свет и
далекий ровный гул, свойственный городским улицам.
- Вставайте, Пресветлый, - повторил Джергил. - Мы уже под стенами
столицы. Куда прикажете дальше?
- На рынок, - сонно пробормотал Талигхилл. - И опусти наконец эту
проклятую занавеску, иначе я совсем ослепну!
- Слушаюсь.- Телохранитель исчез, а баюкающее покачивание возобновилось,
но принц уже не хотел спать. Он потер глаза, сел поудобнее и попытался
ухватить за краешек плаща тот сон, от которого его оторвал Джергил.
Черные лепестки, прилипшие к туфлям. Черные лепестки - как пепел.
Больше ничего вспомнить не удалось. Сходить, что ли, к толкователю снов?
Впрочем, он, как всегда, начнет говорить о Богах и знамениях, а по
существу так ничего и не скажет. Вот и назывался бы знаменателем снов, а
не толкователем. И потом, довольно сложно человеку, который не верит в
Богов, внимать подобным "провидцам". Даже если сам ты - Пресветлый и дар
твой - пророческие сны.