Чтение 3–й страницы книги ~Аз Бога ведаю!~

- Старуха?! - взъярилась княгиня, схватывая со стены зерцало. - Ужо вот я тебе!..

Замахнулась на Гоя да и остолбенела: старец стоял с ее посохом в руке и глядел через плечо взглядом острым, молодым, соколиным!

И таким знакомым! Токмо где видела, когда - никак не вспомнить...

- Кто же ты есть? Чей посланник? - теряя самообладание, спросила княгиня.

- Известно чей!.. - недовольно пристукнул посохом гость. - Был знак Владыки - на восходе солнца взять тебя и увезти на реку Ра. Ужель ты думаешь, приятно идти далеким путем с княгиней строптивой?..

- Кто сей Владыка? Кто вздумал мною управлять? Или не ведает мой норов? Я же княгиня, жена Великого князя!

- Все ведают твой норов, - пробубнил Гой. - Никто не спорит: ты княгиня... Да как бы ни было - ты внучка Рода.

Княгиня рассмеялась и бросила зерцало на постель.

- Ах вот кто прислал тебя!.. Ну полно, Гой. Ступай. А дедушке сему, Даждьбогу, скажи: мол, его внучка Перуну поклоняется и требы воздает. Минули веки Рода! И Русь сего кумира отринула, как колыбель мужалый отрок.

- Слыхал я, будто ты мудра, - вздохнул старец. - А ты на самом деле глупа, как всякая бездетная жена, сварлива. Ох, горе мне с тобой... Великий волхв Валдай мне сказывал, ты будто бы Вещим князем была избрана и просвещена. Да где ж тот свет в твоих очах? Темна ты, матушка, и дух в тебе изгойский... Чего бы ты ни измыслила, кому бы требы ни возносила, все одно - внучка Рода, и до последнего часа ходить тебе под его десницей. Богов отринуть можно, да крови не отринешь. Ну не серди меня, старуха!

И снова глянул соколом!

- Ужели я старуха? - она пролепетала.

- Да ведь не молодка! Инно по другому бы говорил с тобой...

Соколиный взгляд достал глубин души, и ровно когти впились в сердце. Усмиренная княгиня промолвила:

- Не время мне ходить на реку Ра, Киев оставлять не время. Муж мой в походе. Бояре возмутятся... Мне Русью надобно править.

Гой - старец погрозил посохом:

- Я вот тебе, управительница!.. Жена на престоле! Вот уж тьма несусветная! Ну и жену избрал Вещий князь!.. Покуда ты под сенью знака Рода - престол не пошатнется. Знать надобно! Чему Олег учил?..

- Как же рубежи? - уже беспокойно спросила княгиня. - Каждое лето по семужью то печенеги, то хазары землю воюют. Прознают, нет княгини - на Киев исполчатся!

- Ох, слепота! Ох, тьма-тьмущая! - загоревал Гой. - Слышала ли ты от Вещего Гоя о тропе Трояна?

- Будто бы слыхала...

- Так вот, едва ступим на сию тропу - Русь заключится в обережный круг. У супостата и помыслов не будет. А пойдут, так сгинут, как обры.

- Не подослан ли ты хазарами? - вдруг усомнилась княгиня. - Уж больно выманить из Киева хочешь!

- Довольно! - ударил посохом Гой. - Возьму за косы да силою умчу! Отвечай мне, добром пойдешь или тащить тебя?

Княгиня вскинула очи и отшатнулась: ярое соколиное око старца горело огнем. В сей миг сложит крылья, падет камнем и унесет в когтях...

Уж не тот ли сокол, что к звездам летал, пущенный юным ловцом когда-то?..

Не выдержала княгиня, подломилась:

- Признаюсь, старче... Нельзя мне из Киева уходить! Кто встретит мужа из похода? Кто обласкает, взор его утешит?.. Знаю - наложница Креслава! Она, злодейка! Молода, красна!.. А я - старуха! С какими думами идти на реку Ра?

- Так я и знал! - сверкнул очами птичий данник. - Ты не хазар боишься. И не пустой престол причина... Запомни: Креслава - плоть земная, ей свой удел. Пусть тешит князя, на то она и наложница. А ты - жена! И рок тебе иной.

- Рок? Мой рок? Ужели час настал?.. Но я стара, - душа княгини захолодела от неясной тоски и страха. Рука сама собой потянулась к рубищу - сенные девки одевались краше...

- Давно бы так, - вымолвил старец. - Притомила ты меня, матушка...

- Каков же мой рок? - несмело спросила княгиня. - Ты пришел, чтобы исполнить... Ты знаешь судьбу мою? В чем же суть рока моего?

- Ну уж не мужа тешить, - хмыкнул Гой и, помедлив, добавил: - А княжий род продлить... Иль не жена ты князю?

- Что изрек ты, старче?! - вскричала и взмолилась княгиня. - Не ослышалась я?! Мне княжий род продлить?!

- Тебе, тетеря глухая, - проворчал птичий данник. - Не ты ли жаждала зачать наследника? Не ты ли взывала о сем ко всем богам и всем кумирам жертвы возносила?.. Теперь же эвон что слышу - минули веки Рода! Без веры богов тревожила, без сердца требы возносила...

- Без веры! - искренне призналась княгиня, стараясь схватить руку старца. - Потому и отринула! Сколько же можно просить богов о чаде?

- Вот и дождалась, - сказал Гой. - Жребий пал на тебя.

- Да поздно! Поздно! - закричала она. - Я стара! И чрево мое - пусто! Неплодородно!

- Исполнись веры, - строго вымолвил старец. - Чем старше мед, тем и хмельней, сие давно известно. И всяк ручей иссохший весной водой полнится и загремит... Возьми свой посох и ступай за мной.

Боязливой рукой она коснулась посоха.

- Неужто вещий сон - знак продления рода? И посох мне явился...

- Не ведаю и ведать не желаю, - проворчал Гой, доставая из котомки железный пояс. - Я всего лишь Гой и птичий данник. Мне Вещий князь не открывал суть вещих откровений... Своих забот полно! Эвон вся русская земля хлябью стала, птицы небесные вязнут. Мое дело - увязших на крыло поднять... Подойди-ка ко мне, гусыня старая!

Княгиня, ликуя и страшась, ступила к старцу, и тот ловкой рукой опоясал чресла княгини железным поясом и не велел снимать.

Сей запрет означал, что отныне чрево княгини Ольги принадлежит только богу Роду, коего теперь в Руси называли - дедушка Даждьбог.

И священную реку Света, Великую реку Ра теперь именовали - Волга, что значило лишь бегущую воду, то бишь, ничего не значило...

Хоть видом стар был птичий данник, но скор на ногу и проворен. Вел он княгиню через Киев неведомым путем - через окно, собачьими ходами, сквозь клуни и хлевы: хотел миновать чужого глаза. Не заметила она, как оказалась в чистом поле, за городской стеной, на берегу Днепра. Здесь Гой по-птичьи свистнул, потом соловьем залился и наконец заскрипел дергачем. Из ракитника прибрежного кони явились, убранство чудное: седла пуховые, потники из павьих хвостов сотканы, а заместо грив - крылья птичьи.

- Чудные кони! - только и молвила княгиня. Старец подсадил в седло и за бока не преминул ущипнуть.

- Какие есть! Других не припасли.

И мчались эти кони, ровно птицы, едва легкими копытами земли касались, но Гой все одно нахлестывал их перовой плетью и оком соколиным в небо косился, ровно кого-то поджидал... Весь день и ночь напролет скакали они с холма на холм, от излучины речной да к омуту, от омута - к порогу. А то вдруг кони взмывали над водой и воздухом летели - захватывало душу! По лесной же стороне неслись меж дерев, ровно зайцы - ни веточки не шелохнули. Сторожкие оленицы лишь очи пучили, вздрагивая не от топота копыт, а оттого, что вылизанные оленята бодали вымя, приложившись к сосцам.

К утру лишь притомились сии кони, да на пути уж восстал богатый боярский двор - величавый терем о множестве окон, и все на воду глядят. Не знала княгиня, чей это дворец такой есть в ее княжестве, и потому спросила Гоя. Тот же махнул пером:

- Моя избушка! Эвон, покосилась, скривилась вся... Да я ведь и не князь, а птичий данник, мне и косой довольно!

Гой соскочил с коня, забывши о княгине, стремглав бросился на двор и давай с овина снопы снимать да молотить зерно и рассыпать его всюду. Едва петух крикнул и солнце взошло - весь двор и красное крыльцо, и даже гульбище с сенями было осыпано хлебом.

- Ты что же творишь, старче? - подивилась княгиня. - Зачем рожь посеял там, где не пашут?

- Не сею я, а дань плачу, - ответствовал старик, выжимая пропотевшую рубаху. - Господ своих жду, вот-вот явятся, а у меня с осени недоимки.

- Чудно здесь все... Не свычно, как во сне. Эй, старче, где ныне я? Сдается, не на земле...

- Се верно, - подтвердил старик, занимаясь делом. - Ты сейчас покуда меж небом и землей. То бишь нигде. Сказать, ты примерла - не правда, но и живой назвать нельзя.

Тут в небе послышался далекий лебединый крик, и Гой, отбросив цеп, достал снопы заветные - весь колос золотой! - околотил их о колоду и околотью той наполнил деревянную чашу. Потом в терем кинулся, принес полотенце расшитое и с чашей встал под небом.

- В сей миг, светлейшие! Добро пожаловать! Поспел, все обрядил по чину. Уж не судите строго!

И зоревое небо в тот же час украсилось высоким лебединым клином. Гой шапку прочь и трижды поклонился земным поклоном. Лебеди вычертили над двором светлый круг и опустились на землю. Пернатый сей народ вмиг заполнил все пространство окрест, а птичий данник предстал перед лебединым князем и, кланяясь, подал ему чашу с золотым зерном:

- Отведай, господин! Откушай, князь светлейший! И дань возьми, как прежде брал: от колоска по зернышку, по горсти от снопа. А боле уж не дам, не обессудь!

Лебединый князь поклонился Гою и не спеша вкусил зерна - всего и клюнул раз, но доволен остался, взбил крылами и словом птичьим возвестил свой народ, что можно дань имать. Лебеди стали склевывать рожь и кланяться Гою, мол, век тебе здравствовать. Пусть не скудеет твоя нива.

- Ну и чудно! - иного слова княгиня сыскать была не в силах. - Невиданно, чтоб птицам дань давали...

- Заладила! Чудно, чудно... - заворчал старец. - Живешь в Руси уж столько лет и не видала. Пора бы очи-то открыть! Ужель ты мыслишь, что мир таков, каким ты его зришь? А он есть и такой! Сущий в ином виде на одном и том же месте. Не править миром след, а в него вживаться. Тогда и не покажется чудно... Мне недосуг! Жди меня, да рот-то закрой. Лучше отверзни очи шире.

Тут птичий данник чинно удалился и с почтением ко князю лебединому обратился:

- Не возьмешь ли с собой, господин, женку-княгиню? Уж она тиха да скромна невиданно, не обременит ни тебя, ни стаю твою. Ей вскорости надобно пред Великим волхвом предстать. А путь к нему токмо тобой и знаем.

Князь гордо держал свою голову и помалкивал. И тогда старец угождать ему словом стал, хвалить-нахваливать.

- Ты, батюшко, летая над землей, соединяешь то, что вовек не соединится - две Великих реки! Ты Свет по земле разносишь, чтоб во Вселенной было вровень Света: несешь его на Север, а с Севера - на Юг. Так пусть жена сия пойдет с тобой по Пути твоему. Облагодетельствуй человечье племя, что тебе стоит? Жене сей надобно наследника зачать. Престол-от русский может опустеть... Возьми уж, господин. Сам бы свел, да крыльев нету, и Путь твой Птичий мне не ведом.

Кивнул нехотя владыка лебединый, - дескать, так тому и быть, возьму, - отчего птичий данник просиял и вывел из конюшни своей трех вороных жеребцов с огненными копытами: один под седлом, два подводных, - и велел княгине скакать за лебединым клином. Да так, чтоб не отстать, не потерять из виду, поскольку князь пернатый уж больно строптив и невесел - в великой печали возвращается к родным местам. Потерял он жену свою, княгиню в битве с хазарками над устьем реки Ра, и быть ему теперь вдовцом до следующей весны.

Лишь белые птицы простились с Гоем и взмыли в небо, княгиня на коня вскочила, но птичий данник взял под уздцы и глянул соколом.

- Езжай, Дарина! Мы свидимся еще.

И плетью нахлестал коня.

Понес ее вороной с холма на холм, сигая через реки малые, прорыскивая поля широкие и леса темные, а всадница того и не ведала, ибо не могла отвести взора от птичьего пути. В руке держала не ременную плеть, но медный посох с золоченой змеей, да им же и резвила коня. А в мыслях токмо одно: откуда сему старцу известно ее имя? Ведь и сама почти забыла, что звалась Дариной...

Не зрела она и того, как ветер встречный выглаживал морщины, складки на властном лице, и как отвевал седые пряди из густых косм да сдувал медную зелень с посоха, роняя эту пыль на землю и дерева. А следом всходили травы, кроны распускались, от серебристых волос ковыль степной седел и воды морщились на речных плесах.

Так минул день, другой; на третий конь вороной под княгиней истер об оземь свои огненные копыта и пал замертво. Да тут же обратился в искристый шар, что летают над землей в грозовую пору, унесся к облакам... Но лебеди все мчались и мчались без устали: верно, крылья их были покрепче конских жил и порезвей огня. Переседлала княгиня второго коня, однако день минул, и этот конь сжег копыта свои, потом и третий скользнул в тучи шаровой молнией.

И побрела княгиня пешей, едва волоча тяжелый посох. Клин лебединый давно исчез из виду и лишь призывный клик их указывал путь. Но скоро и он пропал: слушай, не слушай - лишь птицы малые щебечут. Было уж отчаялась княгиня, заметалась, закружилась меж холмов, и тут узрела перышко, лебедем оброненное, а за ним - другое, третье - так по белым меткам и угадывала путь. Долго она шла - посох на вершок истерся, прежде чем оказалась на берегу морском.

У воды взволнованной увидела она чудные хоромы: стены все из резного узора - рыбы да птицы меж собой переплелись, а кровля из чешуи золотой и серебряной. Под самыми стенами зыбились на волнах лебеди белые и дань имали, на сей раз рыбой. В белой лодке, космы распустив, старуха стояла и бросала птицам мелкую рыбешку. По виду да по одежде - сама княгиня: плащ синий в серебре, сапожки чешуйчатые посверкивают, запястья рук же вьюнами золотыми окручены. Давала старуха дань, однако при этом переругивалась с лебединым князем, с обидой говорила:

- Мне токмо и дел - возить княгинь через моря!.. Своих хлопот не счесть. Вода открылась, пора пахать да икру метать. Вот ежели отсеюсь рано, тогда и свезу. А так, и весла не подыму!

Князь лебединый и строжился, и покрикивал, и крылом бил, волнуя воды - старуха на своем стояла:

- Эка невидаль - княгиня! Я и сама не из простых. Мой батюшка - царь морской. Знать, я царица по наследству. А кто она, твоя княгиня? Отец ее, изгой, в Плескове перевоз держал. Мне все известно! Не Вещий Гой, так кто б она была?.. Сия княгиня с малолетства к веслу приучена, так пусть сама плывет. А лодию я дам...

Разгневался на старуху птичий князь, на берег взошел и, шею вытянув, забил крылами. А данница птичья не сробела и, греби прихватив, вышла на поединок. Стали они биться - берег морской чешуей покрылся и пухом. Лебедь дрался крыльями да клювом, старуха веслами, будто крыльями, и долго они не могли одолеть друг друга. Наконец лебединый князь изловчился и сшиб старуху наземь, вскочил на грудь и покрыл ее крылами.

- Твоя взяла, веревочная шея, - сдалась старуха. - Свезу уж княгиню...

Покуда лебеди имали дань плотвичкой да корюшкой мелкой, их данница сеть выметала в море и поймала рыбину большую - белугу. Запрягла ее в ладью - дуга с бубенцами, хомут, седелка, только вожжей нет, - княгиню усадила и понужнула рыбину:

- Поехали, матушка! Н-но!

Белуга хвостом ударила, заревела истошно и помчала ладью по волнам. Лебеди же поднялись в небо и потянули за море, а старуха норовит вперед их поспеть, грозит кулаком птицам и рыбу острогой покалывает, подгоняет:

- Н-но, н-но, родимая! Вынеси! Уж вот я покажу тебе, веревочная шея, кто скорей за море улетит!

Княгиня прилегла на дно ладьи, укрылась кожушком из рыбьей кожи и заснула: укачала зыбь, заворожил бубенчик под дугой. Но когда очнулась - ночь кругом, ни моря, ни звезд на небе, и клина лебединого не видно. Бежит ладья посуху, белуга ревет, скачет по земле с боку на бок.

- Где же мы? - спросила княгиня.

- А волок, матушка, волок, спи давай! - старуха погоняла рыбу. - Чем дольше сон - путь короче.

Не заметила княгиня лукавого старушечьего глаза, поддалась искусу, перевернулась на другой бок и вновь заснула. Пробудившись же на заре, увидела она, как бушует вокруг лодии стихия морская, волны горой ходят, темная пучина, ровно пропасти. В небе тучи черные, от лебедей ни звука, ни перышка.

- Верно ли плывем? - испугалась княгиня. - Не сбились ли с пути птичьего?

- А разве не видать лебедей-то? - беззаботно спросила старуха.

- Не видать! Буря черная кругом!

- Знамо, обогнали мы шею веревочную! - похвасталась птичья данница. - Передом идем! Н-но!

- Знаешь ли дорогу? - засомневалась княгиня. - В такую непогодь не летают птицы!

- Где им летать? - засмеялась царица вод. - Одной мне и можно по бурному окияну плыть!

- Стой, старуха! - велела княгиня. - Не поплывем далее, покуда птиц не увидим. Нам след лебединого Пути держаться!

- А где он, Путь то сей? Кто его знает?

- Куда же мы плывем?!

- Известно куда - за море! Н-но, тяни, родимая! Ох и любо мне на волнах покачаться!

Княгиня ударила посохом да пробила днище ладьи, вода потекла.

- Останови ладью! На берег возвращайся!

- Ты больно-то не постукивай тут! - возмутилась старуха. - Ладья и так ветшалая. Ишь, госпожа какая! На слуг своих стучи, а на меня не смей!

- Всяк, кто в моих землях живет - слуга мне! - заявила княгиня. - Делай, что ведено!

- А я не в землях живу - в море! - старуха засмеялась. - И ты мне не указ!

- Что в землях, что в морях - все одно на Руси! А я - Великая княгиня!

Старуха острогу бросила, засмеялась так, что с плаща ее синего чешуя посыпалась. А белуга тем часом закружила по волнам, то ли играя, то ли тоже смеялась.

- Великая?! - стонала птичья данница, царица вод. - Се ты - Великая? Ох, умру!.. Да ты жена безмудрая! В Руси живем, то правда, но токмо не подвластны вам, Великим! Мы ж Гои, владычица земель! И сами по себе давно живем. Мы есть, и нас вроде бы нет! Какое дело князьям до нас? Слепые же, не зрят! И вспоминают, когда тошно станет и не способно править далее. К слову, как тебе сейчас. Наследника-то нет! А где возьмешь, коли отвергли Рода и не рожаете, как прежде. Бог не дает дитя! Чего ему давать? Кому? Кто говорит, что бога нет? Да ты хоть поняла, где ныне существуешь?

- Меж небом и землей! - княгиня возмутилась. - Ты бы гребла, а не учила! Эвон волны бьют! Возьми кормило! Ведь опрокинет нас! Инно вот я тебя!.. Да знаешь ты, куда везешь меня? А ежели утопишь?!

- Полно лютовать-то, матушка, на, черпай воду, - сказала со вздохом старуха и ковшик подала. - Не то и впрямь потонем... Знаю я, куда ты и зачем помчалась по Птичьему Пути. Так не выжигай чрево свое злобой, иначе не зачать тебе наследника и под чарами Великого волхва. Вот уж тогда горе будет на Руси!

Оборот такой словно подломил княгиню; взяла она ковш, стала черпать, а старуха вдруг призналась:

- Не обессудь уж, княгиня, пытала я тебя. Урок такой мне даден был... И зрю теперь, ослепла ты, матушка. Не только молодость как солнце закатилась, но взор померк. Ты власть познала, а вся прочая мудрость сквозь пальцы утекла.

- Ослепла я? - княгиня огляделась. - Да нет же, вижу: море бурное и тьма на небе...

- Была бы зряча, грозить не стала - сама б по-зрела Птичий Путь. Да и нужды бы не было ступать на тропу Траяна, - йгаруха понужнула белугу. - Ох, власть земная! Все очи выела тебе... Коль темнота в глазах и море чудится рекой, а речка - окияном. Позри окрест себя! Я ж очи отвела тебе!..

В тот миг увидела княгиня - ладья бежит по волнам вслед за лебединым клином, небо чистое, высокое, и не море бурное окрест, а речка едва лишь рябится под ветерком, и вода светлая, солнечная - каждый камешек на дне сияет.

- Незряча, матушка, незряча, - старуха горевала - И что в мире творится? В который раз светлейшие князья приходят на Русь править, а минет срок короткий, глядишь, и взор померк. Свет угасает... Кто гасит свет в князьях? Ты же княгиня, просвещена была. Признала я тебя, как увидела. Водил тебя Вещий князь сиим Путем. И на тропу Траяна ты ступала вкупе с ним. А сколько теперь дорог-путей знаешь небесных? Два только: Млечный, коим с небес сошла, да Последний, которым отправишься, когда час пробьет. Третий-то Путь, который между ними, тебе уж и не ведом, и не зрим. Тропы земные прелестней стали, чем тропа Траяна... Ужели власть - такая заразная хворь, что способна и Свет разить? Пустая моя головушка, седьмой век живу на Птичьем Пути, а ума не набралась. Внять не могу, отчего в князьях ни Свету нет, ни памяти - беспутство лютое творится. На что уж князь Олег! Был Вещим Гоем, а мир покинул, как дурак. Ему-то ведома была тропа Траяна. Нет Русь по ней вести, а он изрочился и стал судьбу пытать... Владычество и власть - стезя худая, коль Вещего князя на земные пути свела. Чего вы ищите на этой стезе? Богатства и утехи? Чести и славы? Да ведь на небесной тропе сего добра довольно каждому. И труда-то нет - нагнись и подыми... Теперь уж Олега не спросить, так я тебя спрошу: как же утратила ты дух просвещения, матушка-княгиня?

- А боги постарели, - призналась она. - Коль Род стал дедушкой, Даждьбогом, то силу свою утратил. Перун по нраву мне, Он молод, громовержец, и удал. И зрим, когда гневится в небе. А Род - где он? В чем суть его? Незрим, как и тропа Траяна. И потому ступать по ней мудрено и хлопотно. Земли не видно под ногою и крикнуть хочется: "Где я стою? Где я?" А крикни, так народ услышит, бояре возмутятся... Пристало ли князьям вести за собой Русь Тресветлую неведомо куда?

- Зришь ли, матушка, где ныне стоишь? - спросила старуха. - На каком Пути?

- Места я узнаю, - огляделась княгиня. - Должно быть, плывем мы по реке Ра к истоку...

- Беда, беда, - старуха простонала, погоняя белугу. - И тяжко же бродить в; потемках. Вот от того и бьете лбы!.. Да ты же на тропе Траяна! Вот темнота! Вот чудь слепая! Ужель не чуешь: под тобой не хлябь земная, а твердь небесная?... Н-но, н-но, белуга! Чего зря реветь? Наддай, уж так и быть, свезем княгиню в Храм. Авось прозреет...

Между тем путь по тропе Траяна продолжался и был нескончаем. Он, был и короток и долог, ибо всяк, кто вставал на него, одолевал Пространства ровно столько, сколько мог или должен был одолеть. И ни шагу более. Путь этот был им легок и тяжел одновременно, потому как проходил через жизнь между началом ее и концом, а значит, связан был с земным путем, и персть земная отягощала ноги. Зато не нужно было на тропе Траяна искать бродов, долин меж неприступными горами и прямиц - всего того, от чего страдал и к чему привык человек, ступая по земле.

Одним лишь птицам был ведом сей Путь без всякого труда, науки, просвещенья, ибо они носили на своих крыльях Свет.

Чем ближе был исток священной реки Ра, тем скорее разреживался клин лебединый. Птицы разбивались по парам, прощались с князем до осени и опускались на светлые воды. Так незаметно разлетелся клин по заветным местам, по заводям да плесам, и только оставшийся без пары птичий князь еще долго летел в одиночку, указывая путь, да и он скоро притомился, сел на воду и поплыл рекой.

Тут вдруг посередине реки очутилась - телега, завязшая между берегов. Тщедушный конек рвал постромки среди буйных струй, а три молодца, три развеселых Гоя стояли подле и смеялись, хлопая себя по ляжкам. Между тем запруженная Ра взметнулась выше берегов, потоки выплескивались на сушу.

- Эй, Гои! - крикнула старуха. - Ах, недоумки! Зачем Путь заслонили? Отворите немедля!

- Да рады бы! - еще шибче засмеялись те. - Телега вот застряла. Мы ни при чем!

- Да вы же реку запрудили!

- Нешто беда великая? Пусть дух переведет. Ей эвон сколь бежать еще - до самого Хвалынского моря!

- Ох, злодеи, ох, балбесы! - разохалась старуха. - С рекою вкупе вы прервали Время! Вспять его обратили! Ужель и вы ослепли?

- Вот горе - вспять обратили Время! - захохотали Гои. - Ну и пускай потечет назад. Вот уж смеху будет! Ложишься спать сегодня - просыпаешься вчера!

И "ха-ха-ха" да "ха-ха-ха..."

- Я вам сейчас задам! - застрожилась старуха и замахнулась древком остроги. - Долой телегу с брода!

Молодцы затылки почесали.

- Мы и не прочь. Да руки все изрезаны! И занозились - страсть!

При сем они потянули к старухе перевязанные тряпицами ладони.

- Где ж так изъязвились?

- Кикимору ловили!

- Неужто и поймали?

- Эвон, на телеге! Под рогожкой!

Старуха сдернула рогожку с воза - Кикимора вскочила на ноги, стрельнула шальным красным оком, видать, утечь хотела, но старуху увидела, съежилась. И лик ее белый, непокорный, и червленые космы до самых пят - все позеленело от страха. В ноги повалилась:

- Владычица! Помилуй!

- Почто сбежала от меня? - сурово спросила старуха. - Или не справедлива я? Уроком непосильным обременила?

- Прости, благодетельница! - взвыла Кикимора. - Ей-ей, не повторится! Чтоб мне воды не зреть! Чтоб на коряге удавиться! Возьми назад! Не дай Гоям потешаться надо мной!

- А ежели лукавишь?

- Ни-ни!

- Ну, гляди, - сдобрилась старуха. - Нарушишь слово - отдам тебя земным князьям. У них там в Киеве одна забава есть - диковинным гостям заморским показывать все наши чудеса. Пусть выставят на позор тебя!

Тут Гои уже возмутились и закричали наперебой:

- Строга ты, владычица! И коварна! Мы не дозволим, чтобы послы заморские смеялись и тешились над девой. Она - полонянка наша! А ну кто из нас захочет жениться? Хоть она и колется, и длани режет, как осока, да все жена.

- А ну-ка не перечить мне! - отрезала старуха. - Кикимора сия служанкой мне была, одежды по утрам подавала во дворце.

- Была служанкой, да нынче нашей добычей стала! - снова развеселились Гои. - Ты хоть и царствуешь над водами по Птичьему Пути и мы твои холопы, но все одно: добыча есть добыча. Отнимешь - Совесть тебя съест.

Кикимора потупилась и молчала - кроткая девица...