Костиному вмешательству поединок между змеей и подсвинком закончился в пользу
последнего. Приближались времена развенчания культа личности, борьбы с
абстракционизмом, волюнтаризма и кукурузы.
почти все вокруг, и Костя этой скудности не ощущал, тем более что печатное и
эфирное слово убедительно доказывало: дела у нас идут как нельзя лучше, а во
всем остальном мире, куда ни сунься - голод, безработица, бандитизм и разгул
расизма вкупе с реваншизмом. Верно ведь говорят, что слепой курице любая дрянь
пшеницей кажется.
Мясо ели по праздникам. Сало давали больным. Копченая колбаса, икра и
консервированные крабы уже появились в магазинах крупных городов, но среди
знакомых Костиной семьи не было никого, кто бы их покупал.
младшим, пока не превращалась в безобразное тряпье. Отечественная легкая
промышленность все еще лежала в руинах. Очередь на ее восстановление пока не
наступила. На толкучках, правда, хватало добротных трофейных шмоток, но стоили
они недешево.
же, как и они сами, нищеты. Перспектива получить собственное жилье была более
чем проблематична. В городке после войны почти ничего не строили. Выделяемого
по строгим лимитам кирпича и кровельного железа не хватило даже на возведение
райкома партии, так что пришлось разобрать некоторые второстепенные постройки,
в том числе и единственную в городе баню.
года ее возводили всем миром, да еще при участии пленных немцев, среди которых
нашлись мастера на все руки. Испокон веков здешняя многострадальная земля, до
которой разве что зулусы да ирокезы не доходили, не видала ничего подобного.
Здание было всего-то в два этажа, но его конек вымахал чуть ли не до маковки
самого высокого в городе строения - Покровской церкви, выдержавшей две мировых
и одну Гражданскую войну, не говоря уже о польской кампании и освободительном
походе. Могучая колоннада поддерживала внушительных размеров аттик, сплошь
покрытый барельефами на темы боевой и трудовой славы. В парадную дверь мог
свободно войти вьючный верблюд. Потолки и стены, обильно покрытые лепниной,
казались сводами карстовой пещеры. Из просторного, мощенного белым мрамором
вестибюля вверх вела широченная лестница, всегда застеленная красной ковровой
дорожкой. Даже в самых скромных кабинетах висели бронзовые многорожковые
люстры, похожие на паникадила, свет которых, впрочем, из-под высоченных
потолков едва-едва достигал рабочих мест.
тайком утверждали, что между копией и оригиналом столько же сходства, как у
знаменитого афинянина Перикла с великим строителем современности товарищем
Кагановичем.)
была достигнута. При виде этого архитектурного монстра невольно хотелось снять
шапку. Без нужды туда старались не ходить, да и по нужде тоже. Не верилось, что
обитатели столь величественного здания могут быть подвержены каким-либо
человеческим слабостям.
туалета. Обыкновенного ватерклозета с рукомойником. Хотя бы одного на два
этажа. И не было в том никакой вины проектантов, а тем более подневольных
зодчих. Просто никто из ответственных лиц, имевших отношение к строительству,
не посмел и заикнуться на столь срамную тему. Где же это видано, чтобы в храмах
нужники заводить? Что самое интересное - несколько лет никто не ощущал от этого
никаких неудобств или, по-нынешнему говоря, дискомфорта. Так бы оно все и
дальше шло, если бы однажды в городок не пожаловала делегация китайских друзей.
Те хоть и выдавали себя поголовно за бывших рикш и кули, в вопросах
физиологических отправлений стояли на классово неопределенных позициях, чем
несказанно смутили гостеприимных хозяев. И дабы не допустить подобного конфуза
впредь (ведь лагерь социализма неуклонно расширялся, и вскоре сюда могли
пожаловать уже не китайцы, а какие-нибудь шведы или хуже того - патагонцы),
решено было тот объект, куда и царь пешком ходил, все же построить.
победа. Уже на следующей неделе на задворках райкома между гаражом и конюшней
вырос дощатый скворечник на два посадочных места - одно для номенклатуры,
включая инструкторов, второе для технического персонала. Изредка туалетом
исхитрялись пользоваться и некоторые несознательные граждане, но им для этого
приходилось перелезать через забор, изнутри коварно измазанный солидолом.
перед отъездом сшил Костиной маме из старой шинели вполне приличное манто), и
освободившийся барак перестроили под жилье для остро нуждающихся. Мамиными
стараниями семье Жмуркиных досталась одна из двадцати шести его комнатушек. Все
двери выходили в длинный и темный коридор, загроможденный самодельными
буфетами, керогазами, помойными ведрами, бочками с квашеной капустой и
велосипедами, которые в этих краях назывались "роверками". Каждый жилец
мужского пола старше четырнадцати лет прикладывался к бутылке, некоторые
по-черному. Женщины, конечно, отставали, но не все и не намного. Среди остро
нуждающихся оказались два эпилептика, один шизофреник (правда, не особо
буйный), умирающий от пролежней восьмидесятилетний паралитик, цыганская семья,
принимавшая на постой каждый кочующий мимо табор, и недавно выпущенный на волю
знаменитый громила Фима Удав. Когда его забирали в последний раз, наученная
горьким опытом милиция заранее приготовила на запасных путях прочный
железнодорожный вагон. Фиму, столь же доверчивого, сколь и неукротимого в
гневе, заманили в его нутро посулами крупного барыша за разгрузку бочкового
пива. Прежде чем подвох раскрылся, дверь задвинулась и на засов была наложена
пломба. Так и отправили Удава грузовой скоростью в областной центр.
котов, не поддающееся учету количество грызунов и все виды благорасположенных к
человеку насекомых. Собак в то время под крышей не держали, но одна старушка
выкармливала в своей комнатушке кабанчика.
привязанностью, ни неприязнью. Да и говорить о чьем-то отдельном счастье или
несчастье в этом человеческом муравейнике не приходилось. Удачу праздновали
здесь всем скопом, а горевали коммуной. Каждый божий день и каждую чертову ночь
в бараке дрались и любились, пропивали последние пожитки и выигрывали в карты
бешеные деньги, плодили детей и делали криминальные аборты, гнали самогон и
травились уксусом. Кто-то поднимался вверх - переселялся в другой барак,
попросторнее и поновее, кто-то безвозвратно уходил вниз - в зону или под землю.
Освободившиеся места тут же занимали другие счастливчики, и барачный люд
постепенно выравнивался, нивелировался, превращаясь в одну большую семью, как
того и требовали заветы бородатых основоположников.
человеческих судеб в замысловатое полотно истории.
семилеткой. По зову партии и разнарядке сверху народ с привычным энтузиазмом
превращал тучные казахские пастбища в бесплодные пашни. Французская регулярная
армия под Дьенбьенфу капитулировала перед босым и голым партизанским воинством
(чем дала далеко идущий пример двум другим постоянным членам Совета
Безопасности ООН). Над Паннонской равниной, роняя кровавый дождь, пронеслась
осенняя буря пятьдесят шестого года. Самый многочисленный на планете народ
большими скачками устремился к лучшей жизни, давя по пути мышей, воробьев и
ревизионистов. Взлетел первый спутник, и отчалил первый атомоход. Нил
перегородила Асуанская плотина, а Суэцкий канал - тройственная агрессия;
Батисту. На Первомай Советской стране достался невиданный подарок - пленный
американский летун.
и, по-видимому, были предопределены объективными причинами, а попросту говоря -
стечением множества случайных обстоятельств. В ту пору хитросплетения
международной и внутренней политики были ему, грубо говоря, до фени. К
постановлению ЦК КПСС "О дальнейшем развитии колхозного строя и реорганизации
МТС" он относился точно так же, как и к провозглашению независимости Судана, -
то есть вообще никак. Весть о вводе в действие Каракумского канала, влетев в
одно его ухо, тут же вылетала в другое. Женевские переговоры по разоружению и
всеобщая забастовка мексиканских железнодорожников ничуть не трогали Костю и
потому проходили как бог на душу положит. К преждевременной смерти Мерилин
Монро, Жерара Филипа и Бориса Виана он был абсолютно непричастен, поскольку
ничего о них не знал. (Гораздо позднее выяснилось, что существуют отдельные
люди и целые государства, имеющие к Костиному уникальному дару стойкий
иммунитет. Ни ненависть его, ни любовь нисколечко на них не отражалась.
Насылать на этих выродков добро или зло было так же бесперспективно, как лечить
сифилис горчичниками.)
ничтожные, но лично для него первостепенные. Поэтому их крах был особенно
печален. Он с радостью пошел в школу, дабы побыстрее овладеть грамотой и
вечерами не отвлекать маму от шитья и стирки, но читать по слогам научился чуть
ли не позже всех своих одноклассников. Ему хотелось быть сильным и ловким, а он
так и не смог освоить премудрость подтягивания на перекладине и лазанья по
канату. Пацаны и даже некоторые девчонки нещадно колотили его в школе. Костя,
не умея дать сдачи, плакал по ночам от обиды. Он завидовал добротно одетым
детям, а сам таскал обноски. По-прежнему нежно любимого им отца народов не
только вселюдно хаяли, да еще и выбросили из усыпальницы. Зато уж презираемый
Костей главный хулитель процветал - шастал по заморским странам, стращал
кузькиной матерью империалистов и даже назначил точную дату прихода коммунизма.
Лысина его сияла, как нимб апостола, а жирное пятно на галстуке,
Корнев Павел
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Белогорский Евгений
Белогорский Евгений