Чтение 3–й страницы книги ~Великий маг~

пять уровней сложности, пять различных вариантов концовок да к тому же еще не скатись в примитивную бульварщину!..

Этот роман я задумал сделать инвариантным, что намного сложнее, это уже уровень мастера, но я прекрасно знаю, что уровня мастера я достиг давно. В этом романе я собирался сделать первую развилку от выезда из отцовского замка, так сказать, классический камень с надписью, вправо - будет то-то, влево - то-то, а прямо - о камень навернешься, но потом, как обычно в таких случаях, пришла идея, нахлынула, залила поверх ушей, и я с самой первой главы придумал, как можно пустить два взаимоисключающих варианта хода событий, а потом каждый из них разветвится еще на три или пять дорожек, каждая из которых будет неминуемо вести либо к женитьбе, либо к гибели... но и там оставлю тщательно упрятанный логический ход, чтобы можно вывернуться, то есть в одном случае не жениться, в другом - не погибать, а снова на коня и с шашкой на врага... Инвариантность, ессно, ценится в этом мире выше, чем прямой вариант, когда читатель не может сделать шаг вправо или влево, потому все начинающие тут же сразу пытаются проявить себя в таком варианте, но это все равно, что новичок выходя на помост, пытался бы взять рекордный вес чемпиона мира. Потому те трезвые, которые понимают необходимость тренировок или повышения мастерства, как ни занудно это звучит, все же учатся делать прямые романы. Они пользуются стабильным спросом, инвариантность - это для эстетов тем более путь этот для автора чреват, ибо платят за прямой роман и инвариантный одинаково. Выигрыш здесь совсем малый, а состоит он в том, что инвариантные охотно берут и "прямые" читатели, причем проходят только по одному разу, и эстеты, которых совсем немного. Это уже потом "прямые" читатели начинают пробовать другие варианты пути, с изумлением обнаруживают, что вот таким способом можно пройти еще интереснее, удовольствие от прочтения книги еще больше, говорят о своей находке приятелям, те сообщают о своих открытиях, и вот следующую мою книгу уже ждут, а едва выходит из печати, расхватывают... Барбос поел, поспал, принес мне мячик и посмотрел вопросительно.

- С ума сошел, - сказал я раздраженно.

- Не видишь, я работаю? "Не вижу, - ответил он преданным взглядом.

- Ты же бог, бессмертный бог, ты все можешь и умеешь, значит, играешь и сейчас, только игры твои мне непонятные, мой обожаемый повелитель, сотрясатель Вселенной".

- Ра-бо-та-ю, - повторил я раздельно и украдкой от Барбоса посмотрел на часы. До прихода Кристины час, но в голове ни одной творческой мысли. А те зрительные образы, что перед воспаленным взором, можно оправдать только двухнедельным зноем, когда ни дождя, ни свежего ветра. Заставил себя думать о таинственных планах, что принесет Кристина, это я так сказал себе, что о планах, но в воображении снова огонь ее обнаженной фигуры, ослепительно белая полоска поперек высокой молодой груди, белый треугольник на оттопыренных ягодицах, длиннющие ноги... Черт, да у меня, сколько бы ни перебирал в памяти, не было такой эффектной женщины. В смысле, не держал в руках раздвинув ей ноги. Такие только в кино, на обложках журналов мод, на рекламных плакатах, призывающих посетить Монте-Карло...

Озлившись, заставил себя смотреть в экран. Этому начинающему я насовал полную сумку советов, но если встречу еще или же другого, подобного, скажу сразу: начинайте писать хорошо - и у вас появится армия добровольных помощников. Безвозмездно и счастливо будут вылавливать все баги, неточности, несоответствия еще до сдачи рукописи хотя какая к черту рукопись, уже и на этом этапе у вас будет преимущество. Я, к примеру, не только отдаю роман троим новым друзьям, с которыми сошелся на этой ниве, но и выставляю отрывок, так сказать, демоверсию в Интернете. Спокойно начинаю следующий роман, а этот, тестируемый, просматривают на предмет соответствия эпохе оружия, одежды, орденов, обычаев, наперебой указывают на слабости сюжета, но здесь я согласен со знаменитым: "Суди, дружок, не выше сапога!", хотя, конечно, вслух такое никогда не скажу, каждый имеет право высказывать свое мнение, как и я имею право его игнорировать. Сегодня текст... говоря по старинке, а на самом деле видеоряд, не шел. В мозгу крутится какая-нибудь нелепость типа: а в чем придет Кристина, и я, озлившись, занялся патчами. Патчи - это просто рутинная работа, исправление выявленных дыр, ошибок, прорех, слабых мест. Обычно их выявляют читатели, что не добавляет удовольствия, но создание литпроизведения не только творчество, но и рутинная работа, которой, понятно, больше.

Закончил давно начатый крупный патч на двести гигабайтов для "Тех, кого не ждут" и за полдня составил заплатку в три гига для "Красных листьев". Надо бы еще две, для последних романов, читатели уже сообщили о замеченных багах, один сразу же прислал хорошо сделанного бота, даже подсказал хороший вариант с модом, надо поблагодарить бы емэйлом, а то и привлечь на добровольных основаниях для вычитки... но с патчем пока погожу. Подожду, когда багов наловят больше. Тогда уж и шарахну. Не люблю гнать патч за патчем вдогонку. Да и не солидно, вредит репутации Сразу видно, гонит майнстрим в погоне за бабками и спешит срубить капусту, сдает в издательство сырое, а потом еще и за патчи деньги берет... Вообще-то за патчи я никогда деньги не брал, это все скачивается с моего сайта абсолютно бесплатно, но в какой-то мере гады правы: если не мне, то провайдеру все же какие-то копейки в карман падают.

ГЛАВА 5

Звонок, открыл дверь, она вошла горячая, как разогнанный проц без кулера, безукоризненное лицо без следов косметики, только умелая татуашь, сунула мне папку.

- Привет! Здесь некоторые проекты, прикидки, типовые договоры... У вас холодную воду еще не отключили?

- Н-нет...

- Тогда я воспользуюсь?

- Да-да, конечно, - сказал я торопливо.

Вообще-то любому гостю по правилам этикета надо прежде всего показать, где туалет и ванная, а если туалет с какими-то прибамбасами и наворотами, то и подсказать, как ими пользоваться. А то несчастный гость то не умеет запереться, то никак не вытащит бумажку, то из воды - только кипяток... Кристина на пути к ванной ухитрилась сбросить шорты, ее трусики такие же ослепительно белые, как и ее кожа там, под ними, уже видел, помню, хрен забуду. Вода зашумела, донесся легкий вскрик, смех, но я сумел заставить себя удалиться в комнату. В папке, что она принесла, оказалось не только с десяток листов, но и лазерный диск, слава богу. Я погрузился в чтение, стараясь, чтобы рожа не слишком уж выказывала страстное нетерпение все бросить и... ну да, пойти к ванной, побеседовать, стоя в дверях, о... конечно же, о некоторых проектах, прикидках типовых договорах. Многие из старшего поколения так и не смогли сжиться с мыслью, что их постоянно видят, наблюдают, снимают, запечатлевают. Раньше это было только на улицах, в людных местах, на вокзалах да у входа на стадион, а теперь скрытые телекамеры стоят даже в квартирах. Молодежь, понятно, приняла как естественность, а старшие долго то и дело вздрагивали, чувствуя на себе ощупывающие взгляды телекамер. В туалетах старались встать так, чтобы заслониться от возможного наблюдения, у себя дома перестали

расхаживать нагишом и ковыряться в носу, а ложась в постель с женщиной, снова начали гасить свет, как делали, по слухам,наши деды. Одно время, говорят, даже резко снизилось число перверсий. Одно дело, если болен и ничего не можешь сделать со своей предрасположенностью к гомосексуализму, другое - если балуешься от сытости, ищешь новых ощущений. Этим пришлось, в большинстве, отказаться, ведь большой разницы, собственно, нет, трахнешь ты в анус женщину или мужчину, но в последнем случае попадаешь на особый лист... Вернее, в особый файл. И пусть в обществе громогласно провозглашена свобода всех этих отношений, но надо считаться и с глубоко скрытым неприятием гомосеков, так что многие решили не портить карьерку ради пустяковых вообще-то забав... Она вошла в комнату, свежая, легкая. От нее пошла волна ароматных запахов.

У меня в ванной таких нет, явно принесла с собой, зараза...

- Уже просмотрели, Владимир Юрьевич?

- Знакомлюсь, - буркнул я.

Она снова в одних трусиках, что не трусики вовсе, а ниточка для поддерживания олвейса, и, конечно, без лифчика. Омытые холодной водой тугие груди напряглись, застыли, как вырезанные из мрамора, даже не колышутся, как обычно, отвлекая от великих мыслей. Я вперил глаза в лист бумаги, но видел всем существом, как она села напротив, легкая и прохладная, смотрит на меня же изучающе, как я... должен смотреть на бумаги. В этом какой-то подвох, не могут такие эффектные женщины быть доступны таким, как я. Нет, понимаю прекрасно, что самый великий человек на свете - я, но понимаю так же трезво, что остальное людство до понимания такой простой истины еще не доросло, и потому у какого-нибудь банкира или хозяина большого рынка больше шансов заполучить таких женщин, покупая их внимание "мерсами", особняками, виллами в экзотичных морях, бриллиантовыми колье... Кристина внезапно расхохоталась.

- Я пока в лифте ехала, разговорилась с одним...

- Ну, - сказал я саркастически, - это называется разговорилась? Я знаю и другие синонимы...

- Да нет, в самом деле разговорилась. Вы хоть знаете, кем вас считают даже ближайшие соседи?.. Да и вообще все жильцы дома? Я спросил с интересом, каждому любопытно, когда говорят о нем:

- Кем же?

Она сказала с удовольствием:

- Собачником! Я пожал плечами.

- Ах, как вы меня удивили. А я кто?

- Писатель, - ответила она уверенно.

- Сильнейший... хотя непонятно, почему.

- В этом мире много непонятного, - добавил я, - Горацио.

- Но все-таки... всего лишь собачник! Вас это не задевает?

- Нисколько, - ответил я и снова опустил взгляд на бумаги.

- А не хотелось бы, чтобы все указывали на вас пальцами... ладно, пусть взглядами и перешептывались за спиной: вон идет знаменитый писатель Владимир Факельный?

- Нет. Она покачала головой, в глазах растущее недоверие.

- Вот уж позвольте сказать, что вы, дяденька, брешете Такого быть не может.

- Можете проверить меня на любом детекторе лжи, - сказал я совершенно искренне.

- Мне это до фени

. Снова она не поверила, но мне по фигу. Я-то знаю, что я намного больше, чем писатель. Настолько намного, что с той высоты разница между писателем и собачником просто незаметна. Кристина сказала с улыбкой:

- Владимир Юрьевич, я же умная женщина... Я насторожился.

- И что из этой гипотезы следует?

- Что со мной можно держаться как угодно глупо.

Это был намек, даже легкое обвинение, что я держусь не так, как правильно, а на меня это действует, как красная тряпка на быка..

- Да?

- переспросил я.

- Тогда, Кристина, очень прошу, не поленитесь дозвониться до сантехника. Что-то на кухне кран начал протекать! Позвоните, хорошо? А то, когда звоню я, телефон всегда занят.

Она удивилась:

- Да там всего-то делов - прокладку поменять! Дайте ключ... в смысле гаечный, я сама все сделаю! Или и ключа нет? Как же вы живете?.. Всегда вызываете специалиста?

- Жизнь слишком коротка, - сказал я, - чтобы самому делать то, что за деньги сделают другие. И вообще у меня руки растут из того же места, что и ноги.

Она упрекнула:

- Вы слишком часто говорите парадоксами! Вас трудно понять.

- Парадокс, - объяснил я мирно, - это истина, поставленная на голову, чтобы

на нее обратили внимание. Вам чего-нибудь принести?

- Зачем тащить сюда кровать?

- удивилась она.

- Давайте сперва о деле. Я просто уверена, что вам очень нужно встретиться с читателями. Если так уж в лом, как вы изволите выражаться, то надо дать виртуальное интервью... Сейчас вошли в моду чаты. Устроим чат с посетителями. Вот сегодня ко мне сами обратились держатели крупнейшего сервера фантастики...

- В жопу, - ответил я лаконично.

Она отстранилась, посмотрела на меня из-под высоко вздернутых бровей, изогнутых, как лук Робин Гуда.

- Простите... куда? Мне кажется, я не расслышала.

- В анус, - пояснил я.

- В анальное отверстие. Да не вас, а этих держателей...

Она вспыхнула, на щеках появились красные пятна. Удержалась, сказала ядовито:

- Я, кажется, говорила уже, что если вам надо для творческого отдохновения, то можно и меня, но в данном случае вы, кажется, не понимаете, на какие ухищрения приходится пускаться авторам, а также их литагентам и даже издателям, чтобы устроить вот такой чат! Это же прямое общение автора с читателями! Всякий раз продажи резко возрастают. Ваше имя начинают упоминать чаще, а это ведет к добавочным прибылям...

Я отмахнулся и повторил лениво:

- В анус. По самые... э-э... ограничители. На фиг я буду выплясывать перед тупыми обывателями "Всей-всей фантастики"?.. Я пишу книги. Этого достаточно. Там я разговариваю с читателями подробно, открыто. Она сдерживалась уже с явными усилиями. Да и у меня, если честно, кровь уже поднялась в голову, а низменную эротику выдуло свежим и холодным ветром соплеменных. А ее торчащие груди - всего лишь хорошо развитые молочные железы, меня этим фиг возьмешь и фиг собьешь. Кристина же сердито посверкала глазами, произнесла раздельно:

- Я - ваш литературный агент. Я - на вашей стороне. Но, чтобы я могла проводить более успешно нашу политику, я должна лучше понимать ваши мотивы... которые кажутся весьма странными. Вы можете объяснить ваше нежелание участвовать в литературной жизни? Я зевнул, потянулся, хрустнули кости.

- Объясняю. На пальцах. Я не стремлюсь нравиться. Не заигрываю с читателем. Тем более с тупейшими обывателями, которыми заполнен сервер "Всей-всей фантастики". Разговаривать можно с кем угодно, но только не с обывателями. Обыватель слышит только самого себя, такого начитанного и одухотворенного, все знающего и понимающего... Да, я их ненавижу. Я им, сволочам, не прощу, что они Галилея на колени поставили!.. А еще Бруно и Д'Артаньяна сожгли. Нет, это Жанну Д'Арк сожгли... Она отпрянула, смотрела с таким видом, словно собиралась вызвать психиатра.

- Да здоров я, - буркнул я устало.

- Думаете, Галилея на колени ставила неграмотная чернь? Да черни по фигу, какая Земля на самом деле, хоть квадратная. Всех нестандартных травили, как и сейчас травят, именно образованные обыватели! Культурные, мать их... Даже высококультурные, всех бы... да нельзя, на них мир держится. Просвещение, культура - без всяких подковырок, на них. Без всякой иронии они - Хранители Культуры. Беда лишь в том, что защищают культуру, как от уничтожения, так и от развития. Все защищают: культуру, науку, моральные ценности. Это хорошо, что защищают и не дают разваливать. Но хреново, что с тем же рвением тащат на костер и тех, кто пытается развивать дальше. Вот потому, дорогая, я и не буду разговаривать с ними. С кем угодно другим могу и буду, но с ними - нет.

- А с другими почему?

- Другие в какой-то степени способны усвоить. А эти - нет. Вспомните, принципиально новая культура, называемая христианством, зародилась и даже развивалась вовсе не среди высокообразованных и культурных римлян! Или греков. То же самое и с исламом. А я, лапочка, вовсе не хранитель культуры и всяких культурных традиций. Я - создаватель новой культуры, нового мышления, новых взглядов... и вообще - нового. Она подумала, подумала, подвигала бровями, сказала решительно:

- Пойду-ка поищу у вас сок. Отыщется? Отыщется, - ответил я небрежно и порадовался за своевременный визит в супермаркет.

- Вам какой? Она подумала, сказала нахально:

- Апельсинового, конечно, не найдется?

- А вот найдется, - ответил я.

- В двери, слева. Два пакета! Литровых. А мне заодно, если можно, конечно... чашечку кофе.

Она поколебалась, ведь горячий кофе в холодильнике отыскать трудно, надо готовить, но ушла, а я, в отместку, опустил глаза и старался не смотреть ей вслед. Но перед глазами удалялись ее длинные загорелые ноги, а сверху двигались из стороны в сторону снежно-белые сочные ягодицы. Барбос подхватился и воровато прокрался за нею следом. Уже знал по опыту, гости обычно его балуют, добиваясь расположения. А женщины... ясно же, что это не первая, переступившая этот порог, а утром спросившая, как меня зовут, женщины - особенно. Ну что мне, в самом деле, делать в этой тусовке, тускло всплыла брезгливая мысль. Там собираются действительно милые, обаятельные люди. Они хорошо и остроумно говорят о культуре, писателях, обсуждают новые книжки, новые течения майнстрима, варианты черного пиара... но мне тошно сними, у меня никогда не будет с ними общего языка! С кухни раздалось быстрое жужжание кофемолки. Ага, разобралась с этим хозяйством быстро. А я полчаса горбатился с инструкцией, больно навороченная теперь бытовая техника. То ли дело - комп, все понятно, как говорят, интуитивно. Так вот, возвращаясь к баранам, те образованные обыватели, что живут сегодняшним днем, полагая его единственно правильным, упорно и умело защищают его, а защищать всегда легче, это знаем из опыта всех войн, потери один к четырем, высмеивают все нестандартное, а изменения принимают в узких рамках "от и до". Не изменения даже, а крохотные вариации. Апгрейдики. Но чтобы сменить телегу авто, апгрейда уже мало, пришлось отказываться от старых дорог. В то же время прекрасно понимаю, что в обществе этих людей жить приятнее и лучше, чем в обществе себе подобных. Те милые и образованные обыватели тем и хороши, что в рамках. Неважно - рамки благопристойности или узость взглядов. Я же сказал "жить", а это значит, что, выходя на прогулку с собакой, предпочитаю общаться вот с такими культурными обывателями, у которых породистые медалистые шавки, чем с пьяненьким слесарем, который тоже вывел своего блохастого полкана. Но когда дело касается более серьезных дел, то эти культурные и обаятельные - гораздо большая угроза, чем пьяненький слесарь. С тем все ясно, а эти такие милые, такие пушистые, и все на свете знают - действительно знают!

- что так и тянет не просто общаться с ними и войти в их круг, но и принять их систему взглядов, ценностей, принять их отношение к событиям в мире, их оценку. К счастью, помимо моей железобетонной стойкости, есть еще одна подпорочка моей непримиримости. Я успел застать ломку предыдущих взглядов и ценностей культурного обывателя. Это сейчас это общество милых и пушистых полагает, что оно защищает "вечные ценности".

Ха, во времена моей юности эти "вечные и неизменные" были совсем иными. И кто-то же их ломал, сцепив зубы, выслушивал насмешки и обвинения со стороны тех милых и пушистых, был изгоем в обществе! Из кухни послышались легкие шаги. Она шла босиком, но я не уловил привычного шлепанья подошв, а по этому полу ходили голые женщины, ходили, чего скрывать, это же понятно, у Кристины такой подъем и такая форма ступни, что идет... черт, как же идет! Она опустила на стол поднос с двумя чашками кофе и крохотными бутербродами. Груди на какое-то время зависли над горячим кофе, кончики сразу зарумянило, увеличило в размерах и покрыло мелкими бисеринками. На заднем плане мелькнуло золотистое тело Барбоса. Облизывается, гад. Украдкой скользнул на свою лежанку, будто не покидал ее со вчерашнего вечера. Я взял чашку, Кристина отнесла поднос на кухню, еще раз дав мне возможность оценить ее дивную фигуру, вид сзади или с зада, что для моих глаз вернее. Даже в зад, если быть уж точным клинически. Я прихлебывал кофе, когда эта дивная фигура возникла в дверном проеме, но я заставил себя не отрывать глаз от коричневой поверхности в чашке. Верхним зрением, как стрекоза, я видел, как это совершенство село напротив.

- Как кофе?

- спросила она.

- Терпимо, - ответил я великодушно.

- Что-то не так?

- Да нет, пить можно.

- А что нужно сделать, чтобы пить можно было с удовольствием? Я подумал, хотел сказать, что можно чуть крепче, но тогда придется и дальше пить повышенной крепости, ибо Кристина, похоже, собирается делать его и впредь, расширяя рамки литагента-редактора-смотрителя за сексуальным тонусом, сказал вынужденно:

- Да нет, в самый раз. Можно даже чуть-чуть слабее. Я наращиваю постепенно, самый крепкий пью уже к ночи. Она удивилась:

- А как же спите?

- Как бревно, - ответил я откровенно. Она бросила на меня быстрый взгляд, мол, со мной бы не лежал бревном, а я ответил тоже взглядом, что хрен тебе, лежал бы, если бы захотел. Прошел тот возраст, когда из-за комплексов делаем не то, что хочешь, а чего от тебя ждут.

- Ладно, - сказала она, - журналистов не жалуете, с читателями тоже не общаетесь... Это я усвоила, хотя так и не поняла. Ну да ладно. И на всякие съезды и междусобойчики, что устраивают издательства и всякие комитеты, не ездите, тоже понимаю, хоть и с трудом.

В вашем-то возрасте ехать в Питер, жить в гостинице... Но почему здесь, в Доме писателей, вы не захотели подойти к Драгопольскому? ли позволить ему подойти? Мне рассказали о том случае, он ждал только намека... Я помялся, не зная, как объяснить на пальцах, как выразить трудное.

- Я не хочу влиять, - сказал наконец. Ее глаза расширились, я сказал торопливо:

- Влиять, как полагаю, неспортивными методами. Этот Драгопольский пару раз на своих тусовках отзывался обо мне нелицеприятно. Или заявлял, что меня не читал и читать не будет. Если я сейчас с ними перекинусь парой слов о сегодняшнем вечере, о погоде, а то еще и попьем кофе за одним столом, то ему будет несколько труднее...

ну, хоть на полпроцента, говорить обо мне то же самое. Чуточку неловко, что ли, говорить, что я дурак и скот, если за минутным разговором убедился, что я вообще-то умею говорить, а не бросаюсь с лаем.

Она слушала с непониманием, возразила:

- Так это ж хорошо!

- Нехорошо, - ответил я.

- Я не хочу никого перевербовывать на свою сторону таким макаревичем.

- Но почему? Почему, если шанс подворачивается сам? Да все бьются за это! Вот тысячи учебных пособий с лекциями и диаграммами, как привлечь внимание! Как создавать дополнительные шансы, чтобы на свою сторону еще одного человека, еще одного... А вам эти возможности сами лезут в руки! Я пожал плечами.

- Объяснить такое трудно, понимаю, - сказал нехотя.

- Просто прими это.

- Но кто оценит ваше бла-а-а-агародство? Да никто просто не поймет! Даже я не понимаю, а я на вашей стороне! О вас знаете уже какие слухи?

Я отмахнулся:

- Плевать. Я сам свое бла-агародство, как ты говоришь, ценю достаточно высоко. И перемена в мнении о моей персоне пары сотен или тысяч милых и пушистых того не стоит. Хрен с ними! Я все равно их изменю, хотят они того или не хотят. Вернее, не их, они уж е конченые, но их дети... это уже мои! Она смотрела с непониманием, как я начинаю лыбиться, скоро захохочу.

- Кристина, - сказал я весело, - тебе трудно поверить что я в самом деле придерживаюсь такого образа жизни который декларирую?.. Но это так. Поверь, работать будет легче.

- Я не понимаю, - сказала она с некоторым раздражением, - зачем эти добавочные трудности.

- Это моя пещера, - объяснил я.

- Какая пещера?

- Или гора, если хочешь. Думаешь, я первый, который попал в эту ситуёвину? Да всякий, который хотел кардинально изменить мир, уходил вот в такую изоляцию. Только раньше в пещеры, леса, пустыни, как всякие

христосы, будды, мухаммады и тысячи других подвижников, а сейчас люди покрепче.

Я могу и в центре города отгородиться от милых и пушистых, от которых не мог отгородиться Христос или Будда. А я вот могу! Звякнул телефон, я посмотрел на Кристину, не стал голосить, а дотянулся до трубки.

- Алло?

- Володенька, - послышалось из мембраны торопливое, - у тебя есть дистрибутив Ворда?

Стыдно признаться, но я ухитрился запортить...

- Нет проблем, - заверил я.

- Если хотите, могу даже установить. Он сказал еще виноватее:

- Что вы, что вы, Володенька!.. Я и так вас напрягаю. От дел отрываю. Я уж сам как-нибудь одним пальцем. Только бы не забыть, в какую директорию он, мерзавец, вписывает сам себя, чтобы от меня спрятаться...

По умолчанию, гад, всегда пользуется этой уловкой. Когда к вам можно?

- Да хоть щас!

- Спасибо, Володенька!

- Не за что, - ответил я. Он еще рассыпался в благодарностях, называл меня спасителем, в самом деле беспомощный при самых пустяковых сбоях в компе. Кристина унесла чашки, я слышал, как на кухне полилась вода, зазвенела посуда. Эта красотка даже умеет мыть чашки? И кофе приготовила тютелька в тютельку. Наверное, это входит в

ритуал, чтобы любовницы миллиардеров сами готовили боссу кофе, и того, в постель.

Когда в прихожей раздался звонок, Кристина сидела за тем же столом, с задумчивым видом грызла карандаш, иногда что-то черкала в проекте предварительного плана. О чем, еще не знаю, не заглядывал, мешают нависающие над листом бумаги острые яблоки грудей... какие к черту яблоки, целые дыньки! Как только начинаю смотреть на бумагу, глаза просто выворачивает, у меня там мышцы за пару часов накачались, как у штангиста икры за полгода.

Ее молочные железы и сейчас, когда я пошел открывать дверь, смотрели алыми сосками на лист. Томберг вошел, высокий и костлявый, в длинной обвисшей майке и трениках. Я сделал жест в сторону комнаты, где все мои диски, хотя Томберг и так знает, где что у меня лежит. Он сделал пару шагов и остановился в дверном проеме так резко, будто стукнули в лоб. Кристина вскинула голову, улыбнулась ему по-голливудовски широко и многообещающе. Томберг преодолел ступор, проблеял:

- Э-з... простите... Володенька, что ж вы не сказали, что у вас гости?.. Я бы не тревожил... или хотя бы галстук...

Я отмахнулся:

- Галстук в такую жару? Не смешите. Щас я найду этот проклятый Ворд... Да вы присядьте пока.

Кристина сказала ему доброжелательно:

- Я не гость, мы работаем. Так что не стесняйтесь.

ГЛАВА 6

Она со вздохом откинулась на спинку кресла, распрямляя натруженную спину, закинула руки за голову. Дыхание застряло у Томберга в гортани, а выпученные глаза прикипели к белейшей полоске поперек ее груди. Вот уж действительно снежная белизна, радость для глаз в такую жару. Я рылся в дисках, ибо Ворд слишком мелкая прога, что бы этому текстовому редактору кто-то выделил отдельный к он где-то в бесчисленных "Офисах", "Суперофисах", "Ультраофисах" и всякого рода реаниматорах и загрузочных дисках. Кристина сказала легко:

- Давайте я вам налью холодного пепси? Или лучше квасу? Томберг взмолился:

- Да что вы... да зачем... да не стоит утруждать... Кристина легко поднялась, глаза Томберга тоже поднялись, как приклеенные к ее груди, но дальше пришлось смотреть в спину да на двигающиеся ягодицы, расчерченные узкой полоской трусиков. Я слышал, как хлопнула дверка холодильника.Кажется, даже слышал учащенное дыхание Томберга. Кристина вернулась с литровой бутылкой тоника и тремя высокими стаканами.

- И мы с Владимиром Юрьевичем освежимся, - сообщила она с улыбкой.

- Жарко...

- Жарко, - торопливо сказал Томберг. Он ухитрился покраснеть, Кристина наполнила стаканы, один придвинула к Томбергу, сам вряд ли решился бы протянуть руку. От ее кожи пахло свежестью.

- Вы писатель?

- спросила она благожелательно.

- Что ж вы, как старший собрат, не повлияете на него в положительном смысле? Он поднял на нее робкие интеллигентные глаза, тут же уронил взгляд, ожегся о красные вздутые соски. Повлиять?

- переспросил он растерянно.

- Вы полагаете, на него можно повлиять?.. Это хорошо бы, конечно,но, боюсь, это невозможно... Ничего нет невозможного, - возразила она.

- Трудно - другое дело. Дальше у них пошел обычный треп про особую роль литературы. Здесь доля правды есть, но вся беда, что это только доля, да и та относится целиком к России. Только к России. Да наша российская литература уникальна, хотя не знаю, хорошо ли это. Она резко отличается от всех-всех, даже от европейской, хотя наши князья и даже цари вроде бы переженились с Западом, а наши светочи литературы из болот гнилого Запада не вылезали. Итак, на Западе, как мы помним - Запад мы всегда лучше помним и знаем, - литература начиналась с бродячих менестрелей, что шатались от одного замка к другому, пели героические и прочие слезовыжимательные песни. Им бросали со стола жирную кость, а расчувствовавшийся феодал жаловал даже монетку. То есть кто умел сочинить песнь, что зажигала сердца сильнее, тот получал кость жирнее, а монету - толще. Его провозглашали бардом года. Феодалы приглашали его наперебой, а под его песни то хлюпали носами, то скрежетали зубами и хватались за мечи, то снова рыдали над несчастными Тристаном и Изольдой. В России же литература пошла совсем от другого источника: от монахов, что переписывали святые писания. Они-то и стали первыми русскими писателями со своими "Откровениями", "Деяниями святых", "Видениями мучеников". То есть первыми писателями было духовенство. От того наша литература и доныне зовется духовной. Или одухотворенной, вариант - духовная пища. Западная на самом же Западе именуется - entertainment, то есть развлекаловка. Западная, как даже козе понятно, обращается к сердцу и гениталиям читателя, а русская - к его душе и уму. Потому тоже понятно, почему русская литература так благосклонно встречается всеми высоколобыми в мире, а западная - всеми слесарями и недоразвитыми подростками. Так же понятны и крохотные тиражи русской и огромные западной: тот же процент соотношения умных людей и... остальных. Потому в России с ее засильем духовенства и его борьбой супротив скоморошества просто немыслимо было появление таких, чисто развлекательных авторов, как Вальтер Скотт или Дюма. За что теперь и расплачиваемся. Оказалось, что развлекательную литературу с удовольствием читают даже самые что ни есть высоколобые, хоть и морщатся, так положено, в то же время очень трудно заставить слесаря прочесть Достоевского или хотя бы Астафьева. Сегодня западная литература усиленно старается хоть как-то одуховниться, но и не потерять читателя. То есть ее бегаюий я стреляющий с обеих рук мышцастый кинг-конг теперь время от времени еще и рассуждает, даже цитирует что-нибудь умное, а вот наша сурьезная и очень уж духовная литература все еще брезгует опускаться до простого читателя. И потому наши авторы старой закалки сейчас читают свои вещи жене и собаке, а также своему отражению в зеркале. При всей симпатии к этим людям я все же посматривал на них с брезгливой жалостью. Чтобы поучать народы, надо хотя бы понимать, в каком мире живешь. И среди каких людей. Что толку, если напишете гениальную вещь, но та помрет вместе с вами? Это пустоцветство. Книга должна давать плоды, то есть сеять разумное, доброе, вечное. Или же разрушать неразумное, недоброе и сиюминутное. Более того, ее должны прочесть как можно больше людей. Потому свои идеи надо подать не только умно, но и в яркой увлекательной форме. Чтобы семена плодов все же запали как можно в большее число голов. И дали всходы. Диск наконец отыскался, а я подумал, что чересчур ушел в эмпиреи. В оправдание могу сказать совершенно честно, что на пропаганде и сеянии Высокого тоже можно заработать. И неплохо. А это все же благороднее и чище, чем впятеро больше зашибать на продаже водки или сигарет. Томберг уже почти перестал стесняться, ибо речь зашла о любимой литературе, Кристина умело поддерживает разговор, незаметно провоцирует, а он горячится, доказывает, робкий голос обретает нотки трибуна. Нет, в самом деле - положение писателя в России уникально. Если везде в мире, особенно на Западе, это всего лишь развлекальщик, то здесь "поэт в России больше, чем поэт". Но-прежнему русская литература, как и двести лет назад, пронизана морализаторством, а литература без морали уже и не литература, по строгим канонам. Нет, все, конечно, предпочитают непритязательную западную литературу, но попробуй и сам такую напиши, тут же сморщат носы - фи, одна развлекуха... Западной это можно, а русской - нет. Русская должна быть духовной. Но сделаешь духовную, скажут - неинтересно и возьмут точно такую же западную, классом намного ниже. Но - им можно, а ты, отечественный писатель. до такого уровня опускаться не должен! Конечно, читать я тебя не буду, говорит читатель, любая духовность скучна, мне бы побольше экшен с голыми бабами и пистолетами, но ты так не пиши, это будет "а ля Запад", и вообще отечественному писателю нельзя опускаться до их преподлейшего уровня!

- Основа литературы - язык, - гремел разошедшийся Томберг.

- Кто не владеет языком в совершенстве, тот не смеет даже смотреть на следующую ступеньку... Я держал в руках диск, с любовью и жалостью пускал отполированной поверхностью

зайчик на розовую лысину этого милого монстра. А по мне - самые несчастные люди как раз те, кто вытютюливают фразы, добиваясь самого точного, сверхточного, необыкновенно точного звучания фразы, предложения, слова. Безукоризненно

правильного. Изысканного, эстетического. Эти люди сродни тем, кто на досуге вырезает из дерева кнутовища или изготавливает хомуты. Они могут встречаться с такими же изготовителями хомутов, общаться в тесном кругу эстетов, сравнивать свою продукцию... нет, это не продукция, продукция - это компьютеры, экскаваторы, а хомуты - уже искусство. И чем дальше мы уходим от века телег, тем это искусство становится все изысканнее, тоньше, элегантнее, эстетичнее. Наконец уже совсем будет прервана связь не только с практическим назначением хомутов, но потеряется и смысл, и вот тогда это будет изготовителями хомутов возведено в ранг Высшего Искусства! И все-таки... все-таки мне почему-то совсем не хочется заниматься вот таким искусством, которое понимают только сами творцы. Не хочу филигранить отдельные слова, ибо завтра на смену этим словам

придут другие, а вот сюжеты останутся. И пусть делать упор на сюжет считается ширпотребом, а упор на точные слова - искусством, но мне как-то плевать на сегодняшнее мнение доморощенных искусствоведов мне ближе такие ширпотребные строгатели хитовых боевиков, как Гомер или Шекспир, сюжеты которых знаем и сейчас, а язык обоих давно забыт.

- Кристина, - плавно вклинился я в интеллектуальную беседу, - Петр Янович - мастер-многостаночник. Он не только пишет, как вы уже поняли, но и сам делает оригинал-макеты. А теперь уже и печатает тираж сам в своей квартире! У него навороченный