Чтение 3–й страницы книги ~Серый Тюльпан~

- Ага. Сделает он тебе хорошее, как же, - проворчала Гита. - На кол посадит. За то, что в Поля ходила, хоть заповедано это, - и Гита неожидано игриво подмигнула Мелике. Она была рада, что та наконец успокоилась. - Забудь ты про старосту! Я тут кое-что получше сообразила!

- ??? - Мелика любознательно хлюпнула носом.

- Давай оживим того парня, которого, помнишь, возле плотины застрелили солдаты!

- Помню...

Мелике вдруг увиделось все очень отчетливо. Через кусачие заросли крапивы продирается мужчина, оголенный по пояс - у него потом вся кожа вспузырилась чесучими крапивными волдырями. Широкий лоб перевязан выцветшей засаленной тряпицей. Задыхаясь, мужчина бежит в лес, который один только и может скрыть от преследователей затравленное неистовство его движений.

Мелика вспомнила и шрамы, которые заползшими под кожу червями извивались на его резко очерченных скулах. Что они с ним делали, интересно? Пытали? И розово-красные следы от цепи на шее и запястьях (правда, их они разглядели позже, когда беглец был уже мертв - арбалетный болт пробил ему горло навылет, побег в каком-то смысле удался). И двоих всадников - по виду служилых людей - метущихся по глинистой насыпи плотины с гортанным хищным гиканьем. Один из всадников раскручивал над головой аркан, каким ловят скотину. А его приотставший товарищ на скаку делал заметки на восковой табличке - и как только умудрялся?

- Тот хоть красивый был. И сильный.

- А что нам толку с того, что он сильный? - прагматично поинтересовалась Мелика.

Она решила бить Гиту ее же оружием - "пользой", "толком", "рассуждением".

- Ну... Он будет нам обязан. И станет нашим рабом. Будет исполнять наши прихоти... - протянула Гита, мечтательно теребя бусы.

- Как же, как же! Станет он тебе рабом!. Мне папа говорил, что он из Крепости сбежал. Видать, не по нутру ему было в рабах ходить. И тебе он служить не будет, я думаю.

- Откуда тебе знать?

- Ниоткуда. Просто если его в Крепости держали, значит он был опасный. Может, ограбил кого-то. Или убил.

- Напугала, тоже мне! Да тут вот, - Гита обвела Поля широким жестом - каждый кого-нибудь да убил. Ты ж их не боишься...

В этот момент нить, соединявшая Гитины бусы, некстати лопнула и стекляшки разноцветным градом хлынули на землю. Отбарабанив по листу лопуха, бусины шустро бросились врассыпную.

Гита тотчас же принялась собирать.

Мелика тоже встала на колени и засуетилась, снося в ковшик ладошки несъедобные, несминаемые черничины, вишенки, волчьи ягодки. Но мысли ее были заняты совсем другим.

- Так что это получается, Гиточка?

- А?

- Получается, те, кто умерли, нам, живым, здесь совсем не нужны? Умерли - значит туда им и дорога? Пусть лучше там и будут? - серьезно спросила Мелика. - Выходит, справедливость есть?

- Справедливость? - рассеянно спросила Гита, она была поглощена облавой.

- Ну да. Выходит, хоть в жизни справедливости и нет, но в смерти справедливость очень даже есть?

- Ну ты как скажешь... Точно как Лид, Шилол тебя задери! - отмахнулась Гита.

Когда воспоминания оставили Фрита, он встал во весь рост и вынул из сумки флягу с терпким сладким вином.

Это вино называлось у варваров честным и выжато оно было из винограда, чьи лозы взросли на костях праведников. На вес серебра ценилось честное вино - что, впрочем, не удивительно, ведь и в стародавние времена, когда боги еще говорили с людьми запросто, праведников все равно было раз два и обчелся.

Следом из сумки вынырнула серебряная чарка для жертвоприношений - лишь ее взял в странствия Фрит из погрязшего в нечестии отчего дома.

Бока чарки были покрыты недурственной чеканкой - диким галопом гнали по серебряной пустоши ладные скакуны, гнали друг за другом, намечая бесконечный хоровод, своего рода круговорот коней в природе. Дно же чарки давно потемнело - ведь еще пра-пра-прадед Фрита унаследовал ее от своего деда (если, конечно, не соврал).

Лицо варвара враз посмурнело, будто кожа стала вдруг слюдяной - именно таким, по мнению Фрита, должно быть лицу мужа, обращающегося к господину Рогу.

Он медленно, чтоб не утерять ни капли, налил на дно чарки вина и, прошептав "прими!", плеснул вязкой винной сладостью в сторону западную. Затем окропил север, юг, восток. И пригубил из чарки сам.

Когда вино торжественно вползло в желудок, Фрит закрыл глаза и прислушался.

Теперь самое важное. Если птичий крик раздастся справа от него - значит, Рог принял жертву. Если слева - не принял.

Он ждал долго, пока не услышал со стороны дальнего оврага, заросшего нетронутыми битвой дикими злаками, перепелиный крик:

"Подь-полоть!", "Подь-полоть!"

Зов донесся отчетливо, но овраг, как ни крути, располагался от него слева...

"Наверное, вина господину Рогу мало. Что ж, и впрямь Эви заслужил большего!" - решил Фрит и аккуратно взрезал ладонь кинжалом. Хлынула кровь, которую Фрит аккуратно собрал в чарку. И тут же, не обращая внимания на рану, которая исправно кровила, повторил жертвоприношение - запад, север, юг, восток.

Но перепел снова возвестил: жертва Рогу не угодна.

В отчаянии Фрит отшвырнул чарку прочь.

Пожалуй, в тот миг не было никого несчастней Фрита под Солнцем Предвечным.

Ибо жертва эта свершалась ради Эви.

Больше всего на свете Фрит желал Эви хорошего посмертия. Чтобы Эви не пропал в Стране Теней, но возродился в Слепой Степи, где тысячи таких, как Эви, тысячи любимых коней Рога, его возлюбленные табуны, носились по сияющим неземным светом полям - вечно молодые и вечно сытые.

О, если бы Рог принял жертву, Фриту не о чем было бы беспокоиться! Он бы знал: Эви хорошо, он среди своих, ему не скучно, и он ждет его, Фрита, который придет за ним, в Слепую Степь, когда умрет сам - как это делали самые смелые и удачливые из его предков. И тогда Фрит с Эви будут вместе навсегда.

Но господин Рог был неумолим. Господин Рог требовал от Фрита заповедной жертвы, как будто знал - ради Эви Фрит свернет горы. А впрочем, ведь не даром говорят, что боги все знают?

Нет, Фрит не даст своему Эви сгинуть - это только варанцы не оплакивают своих коней и не заботятся об их бесхитростных душах.

Он, Фрит, не такой. Ради Эви он устроит настоящее царское жертвоприношение.

Слепая Степь, где пылят сладчайшим нектаром цветущие травы и где ветер можно пить, как воду, того стоит.

И пусть ради этого придется просидеть в проклятых, безлюдных Полях несколько дней - он сильный, он дождется. Ведь премноготерпие угодно богам. Тем более - и это Фрит чувствовал очень явственно - Рог тоже не откажется от большой жертвы и поможет ему.

Наверняка поможет.

Чтобы скрасить ожидание, Фрит достал из дорожной сумы "Хроники" и принялся читать, водя пальцем по строкам.

Грамоте он тоже выучился благодаря Эви. Когда в столице объявили карантин - вовсю свирепствовал сап и кони ложились целыми конюшнями - Фрит безвылазно торчал у окна случайной гостиницы. Он не спускал глаз с Эви, для безопасности которого он выкупил у хозяина гостиницы всю людскую, которую самолично превратил в сносный денник. Фрит бдительно следил за тем, чтобы никто не приближался к Эви - ни дети, ни бабы, ни доброхоты. Убийственная зараза рыскала повсюду и даже, говаривали, умела перелетать с места на место по ветру.

В одной комнате с Фритом жил энергичный немолодой виршеплет - завзятый книжный червь, имени которого Фрит почему-то не запомнил. "Если ученье - свет, то книга - светильник. Да-да, молодой человек! Светильник!" - талдычил Фриту сожитель, обуянный неутолимым преподавательским зудом... Когда стало ясно, что карантин продлится до весны, Фрит все-таки сдался. И выучил причудливый варанский алфавит, каковой, по уверениям гиазира поэта, являлся идеальным маслом для всякого светильника...

Они так постарались, собирая бусы, что даже вспотели.

К розовому, чистому лбу Мелики прилипла русая прядка.

Гита, на висках которой тоже блестели хрусталиками крохотные капли пота, подцепив двумя пальцами рюши на горловине своего платья, смыкала его туда-сюда, туда-сюда - для охлаждения.

Ветер, донимавший их все утро, как назло куда-то исчез. В поисках ветра Гита бросила взгляд назад, через плечо. И обомлела. Солнце стояло над горизонтом, возвещая близкий вечер. И куда только подевалось столько времени?

- Может домой? И есть хочется... - снова принялась канючить Мелика.

- А мне уже расхотелось. И потом, до темноты еще часа три.

- А вдруг тут раньше смеркается?

- Знаешь... Просто жалко вот так уходить... Без Тюльпана... Мы еще вон там не были, - Гита указала в сторону кручи, что спускалась к самой реке.

И они зашагали быстрей, перепрыгивая через не вытоптанные конницей куртинки тимофеевки и лисохвоста, перешагивая через тела и сломанные пики.

- А как он выглядит, этот Серый Тюльпан?

- Как обычный тюльпан. Только серого цвета.

- А листья серые?

- Да нет. Листья, наверное, зеленые, - неуверенно сказала Гита. - У всех тюльпанов листья зеленые.

- У всех тюльпанов зеленые. А у этого - серые, - задумчиво сказала Мелика.

- У какого - у "этого"? - бдительно поинтересовалась Гита.

Она не видела никакого тюльпана. Там, где стояла Мелика, ничего не росло.

Там, возле перевернутой телеги, лежал молодой, безусый парень, одетый в неброское, светло-коричневое платье, такое старое, что даже "дергачи" им побрезговали.

Взгляд юноши был неуместно восторженным, почти живым - в том смысле, в каком можно назвать "живым" лицо на портрете, написанном большим мастером.

Однако, на воина-профессионала тщедушный юноша никак не тянул - скорее уж на какого-нибудь гонца, молодого сопалатника, дальнего родственника разорившегося барона...

Гита пригляделась. В лице мертвого ни кровиночки. Заостренные смертью черты, нос острый и белый, как будто вырезан из куска дорогого мыла. Руки крестом сложены на груди. Рукава рубахи пропитаны кровью. Они стали бурыми и почитай затвердели - в груди мертвеца зияла широкая рубленая рана.

- Меч нечестивого вошел прямо в сердце, - тихим, не своим голосом произнесла Мелика. - И смерть пришла быстро.

- Эй, Мелика, ты чего верзешь? Трупа что ли никогда не видела? - нарочито грубо окликнула подругу Гита.

- ...Ее дух был восхищен и легок. Она пришла в Поля без оружия и умерла беззащитной, - Мелика подняла к небу тяжелый, недевичий взгляд и замерла.

- Мелика... котенок... - голос Гиты дрожал, ей вдруг стало очень страшно. - Почему ты все время говоришь "она", когда это никакая не "она"?

Но и без объяснений подруги Гита, подошедшая ближе, наконец заметила под мужским платьем мертвеца две залитых спекшейся кровью груди.

- Живому кристаллу ее души больше не светить в черной ночи человеков, - медленно проговорила Мелика, даже тембр ее голоса теперь изменился, стал низким, хрипотным. - Но человекам останется Тюльпан, пыльцой которого оборотился серый бархат ее нежности. Он напомнит про нее всем. И благоухание Тюльпана однажды сделает живым то, что было мертвым...

- Да где же он, где? - почти кричала Гита. - Где Серый Тюльпан? Почему я его не вижу?

Но Мелика ей не отвечала.

Она неспешно встала на колени перед покойницей, закрыла глаза, протянулась к ее развороченной груди и, остановив руку совсем близко от раны, сжала двумя пальцами нечто упругое, невидимое.

С явным усилием Мелика повлекла это нечто кверху.

И лишь спустя несколько мгновений обомлевшая Гита начала различать в руке у подруги, которою по-прежнему владел (хотя и безмолвствовал теперь) вещий дух, словно бы призрак цветка - серебристый и дымчатый.

Недораспустившийся, сизо-серый бутон, бахромчатые лепестки которого походили на язычки сменившего колер пламени, был совсем невелик, вдвое меньше самого малого из тюльпанов садовых, что оптимистически пестрели поселковыми палисадниками всего месяц назад. И стебель его, толстый и короткий, был сплошь покрыт какими-то неопрятными, липкими как паутина волосками - почти как стебель колдовской сон-травы.

"Ну вот... Такой ценный - и совсем некрасивый..." - разочарованно подумала Гита.

- Нам, по-моему, слишком везет, - сказала Мелика. Она была очень бледна, но, по крайней мере, больше не говорила чужим голосом. - Тюльпан вот нашли...

- А чего, нельзя?

- Наверное, нельзя! Сама рассуди - если б было можно, тут бы, при дармовщине, уже все наши толкалась...

- А может, мы просто смелые? Смелые и везучие?! - с вызовом сказала Гита.

- Вот я и говорю, что какие-то мы слишком везучие, - Мелика шла, прижимая к груди цветок, который окончательно обрел материальность и походил теперь скорее на дорогую безделицу, сработанную ювелиром из серебра, стекла и тусклого февральского утра.

- Ничего не слишком. В самый раз. Может, все-таки дашь посмотреть? - уже в третий раз спросила Гита, кивком головы указывая на цветок.

- Пока нельзя. Вот из Полей выйдем - тогда будет можно.

Гита не стала спорить с Меликой - после всего, что было, разве с ней поспоришь? Все-таки правильно она придумала Мелику с собой взять. Самой ей Тюльпан было не найти, прошла бы в двух шагах - и ничего не увидела. Верно Лид говорил - нецелованным надо быть, нецелованным. Как Мелика.

Вот уже и лесок замаячил - совсем близко. А там - бегом домой, благо под горку идти легче. Небось уже и стадо с косогора привели... При мысли о теплом парном молоке у Гиты сладко засосало под ложечкой. Молоко, творог, дырчатый спелый сыр - Гита замечталась об ужине и едва устояла на ногах, оскользнувшись на луже наемницкой кровавой блевотины.

Теперь они шли молча. Экономили силы - Поля оказались слишком уж обширными.

- Вот сейчас за этот холм зайдем - а там уже и дорога, - пообещала Гита.

Но она ошиблась. Никакой дороги за холмом не было. Лишь новые невеселые картинки.

- А вот наш меч стоит... Постой, но он же в другой стороне вроде остался. Так?

Найденный и покинутый меч, венчающий татуированную, пшеничноволосую башню, светил мертвенным зеленым светом, от которого на глазной сетчатке словно бы тухлая испарина выступала - так казалось Мелике. А Гите привиделось, будто меч издевательски подмигнул ей своим вредным зеленым глазом - в этот момент ею овладело почти непреодолимое желание забрать найденыша, забрать несмотря даже на отчетливое, невесть откуда идущее "нельзя".

- Неужели заблудились? - не сводя с меча глаз, спросила Гита.

- На то похоже, - апатично отвечала Мелика, но вдруг замерла, привстала на цыпочки и перешла на шепот:

- Смотри, там, кажется, кто-то есть.

В двадцати шагах от них возле трупа серого с черной гривой коня сидел мужчина в дурацкой войлочной шапке. Мужчина выглядел совершенно невозмутимым и вдобавок... читал толстенную книгу!

"Варвар что ли?" - подумала Мелика и на всякий случай спрятала Серый Тюльпан за пазуху. "Хотя... разве варвары умеют читать?"

- Отличненько. Вот у него дорогу и спросим, - резюмировала Гита, нехотя отрывая взгляд от притягательной зеленой жути.

- Милостивый гиазир! - крикнула Гита. - Э-гей!

Варвар обернулся и жестом пригласил девочек подойти поближе - мол, не слышно.

Те тотчас послушались - сказать по правде, обе были до судорог рады встретить в Полях живого человека. Книга и опрятный вид незнакомца тоже внушали доверие. По крайней мере, не дергач какой-нибудь с отвалившимся проказным носом.

- Извините, милостивый гиазир, - сказала Гита, ее дыхание было тяжелым от волнения. - Но вы не знаете случайно, как отсюда выйти? Нам нужно к дороге, что на Корсис.

- К дороге?

- Да, - хором подтвердили девочки.

- К дороге - в другую сторону, - варвар указал на северо-восток. - Но на вашем месте я бы мне не поверил, - недобро усмехнулся он.

- А вы кто?

- Я - Фрит. Торговец.

- Как-то не понятно, - меланхолично сказала Мелика. - Почему на нашем месте вам нельзя верить, если вы не колдун и не дергач, а торговец?

- На вашем месте, я бы точно подумал, что разговариваю с призраком, - совершенно серьезно сказал Фрит.

- Но вы же не призрак!

- Не призрак.

- Значит вам можно верить?

- Есть охота - верьте... Я указал вам верную сторону. Да что вам проку? Из Полей вам просто так не выйти.

- Это еще почему?

- Потому что это место - проклятое. Разве вам не говорили взрослые?

- Говорили. Только...

- Только мы в это не верим! - подхватила Мелика.

- Тогда ступайте, если не верите, - равнодушно сказал Фрит. - Все равно заблудитесь. Пропадете, когда стемнеет. Нужно знать лазейки, чтобы выйти. Так что доброго вам пути, ни во что не верящие!

- А если... А если мы верим? - осторожно спросила Гита. - Тогда что?

- Тогда можете остаться со мной. Мне еще рано уходить. Я хочу попрощаться с Эви. А потом мы пойдем все вместе. Втроем... Я знаю лазейки. Мои боги научили меня выходить из проклятых мест. Это не трудно, если твое сердце свободно от корысти, - объяснил Фрит.

- Я согласна. То есть, мы согласны! - сказала Мелика.

Фрит смог расположить ее к себе. Во-первых, он был похож на ее двоюродного дядю, разве что лицо у Фрита было бледным и безбородым. А во-вторых, глаза варвара хотелось рассматривать, рассматривать запоем - как платья благородных барышень. Какая-то в них была важная, красивая тайна, как во взгляде той девушки, возле которой... из которой рос Серый Тюльпан. "С таким как этот Фрит можно дружить, - неожиданно подумала Мелика. - Такому, как он, можно позволить... ну, например, поцеловать ладошку - как это делают в городе. Интересно, варвары умеют целовать ладошку?"

Гита посмотрела на нее с любопытством - с каких это дел Мелика, всегда такая осторожная, вдруг взяла да и согласилась?

Гита хитро заулыбалась и Мелика почувствовала неловкость. Пауза затягивалась. Ей начало казаться, что еще несколько секунд - и ее секретные мысли прочтет не только Гита, но и красивый варвар.

- Это... это ваш конь? - спросила Мелика, краснея.

- Мой, - сказал Фрит и его губы плотно сжались, а лоб прорезала морщина. - Был.

- Вам, наверное, его немножечко жалко, - участливо предположила Мелика, чтоб не молчать.

Фрит поднял на нее взгляд, который вдруг стал обжигающим. Мелике показалось, что она сморозила чудовищную глупость и варвар сердится - ведь она дерзнула заподозрить его в девчачьем малодушии.

- Скажешь тоже - жалко! - хмыкнула Гита и, напустив на себя опытный вид, кокетливо подмигнула Фриту, дескать, не судите строго. - Это же скотина, а не человек! Вот тебе жалко свинью, когда ты ешь парциду с базиликом?

Мелика на секунду задумалась. Вспомнила пряный вкус парциды. Вспомнила сладкий розовый пар, идущий из хлева, в котором только что закололи кабанчика. Вспомнила, как однажды свинья по кличке Шонка укусила ее за палец. Взвесила все это в уме и сказала:

- Нет, не жалко.

И неожиданно для себя добавила:

- А вот коня мне было бы жалко.

Взгляд варвара вдруг заострился на ее, Мелике, переносице. Он выпрямил спину, подвинулся чуть вправо и освободил место рядом с собой.

- Ты добрая девочка, Мелика. Иди сюда, - сказал он, похлопывая по земле ладонью.

- Кто, я? - испуганно переспросила Мелика и посмотрела на Гиту в поисках моральной поддержки.

- Ты-ты. Кто ж еще!

- Зач-ч-чем?

- Просто посидим. Я хочу с тобой рядом посидеть. Не бойся.

Мелика сделала неуверенный шаг в сторону варвара и снова обернулась к Гите, как будто и впрямь надеялась, что буде Фрит захочет, к примеру, овладеть ею прямо на брюхе мертвого животного, Гита поможет, заступится.

Тело плохо слушалось ее, но Мелика все же села, подобрав под себя грязные, исцарапанные ноги.