Чтение 3–й страницы книги ~Анафема~

- ...пожалуйста.

- Мне тяжело это говорить, но для сияния Благодати, для воцарения царства Правды я вынужден иногда быть жестоким к братьям и сестрам. Не все заслуживают места в нашей семье. Некоторые лишь обуза для нас. Я долго размышлял...

Раба Евгения негромко вскрикнула и замерла. Наместник сначала подумал, что она потеряла сознание, но потом понял: девушка приготовилась к худшему. И ждет его решения.

- И я не смог спорить с Его благостью и добротой. Пусть решает Он, Предвечный, Пребывающий Вовне и Навсегда. Завтра в это же время ты, раба Евгения, придешь сюда. Я отведу тебя в молельню. Всю ночь и весь следующий день ты будешь молиться Ему, просить прощения и защиты. Ты не будешь ни есть, ни пить, будешь в голоде и холоде, умерщвляя свою плоть, чтобы освободить разум и прийти к Нему. Не бойся - ты будешь не одна. Я стану твоим проводником. Проводником и посредником, защитником и обвинителем. И как решит Он, Предвечный, Пребывающий Вовне и Навсегда, так и будет. Готова ли ты, раба Евгения?

Она ответила так тихо, что Легостаев скорее угадал, чем услышал:

- Я готова... готова на все... только, пожалуйста, не выгоняйте...

Наместник улыбнулся, чуть заметно кивнул головой. Все складывается просто отлично. Завтра его ждет прекрасное развлечение.

Сурово и повелительно он сказал:

- А сейчас оставь меня, раба Евгения. Я должен подготовится к завтрашнему молению. Ты тоже должна быть чиста телом и душой. Спроси у сестер - они помогут. Уходи.

С трудом переставляя негнущиеся ноги, девушка вышла из покоев Наместника.

Рукастые парни из "Сизифа" отделали комнату на "отлично". Легостаев не удержался и, несмотря на всю свою жадность, подписав счет, сунул мастерам по пятисотенной. Мастера просияли, прощальное рукопожатие получилось почти дружеским.

Раба Евгения весь день просидела в кельи рабы Виктории. Разговорчивая парикмахерша сначала отправила девушку в душевую, снабдив какими-то кремами, а потом долго возилась с ее волосами. Женя недоумевала: зачем наводить на себя красоту, если ей предстоит общаться с Предвечным? Наоборот надо, наверное, изгнать из мыслей все низменное и мирское, ощутить себя верной рабой Его, а не обычной женщиной. Но спорить с рабой Викторией, конечно же, не стала. Ей виднее.

Парикмахерша, провожая Женю, смотрела вслед с сочувствием. Она-то хорошо представляла себе, чем может закончиться ночь молитв в покоях Единственного. Не на своем примере, конечно, возраст не тот, Наместник - да воссияет Благодать на его пути! - предпочитает свеженькое, но та же раба Ира после такого же умерщвления плоти превратилась в собственную тень. Все время молчит, прячет глаза, соседки по келье говорят - она кричит и вздрагивает во сне. Зато более верной поклонницы у Единственного не было, наверное, никогда. Раба Ира ревностно служит ему, неистово, с полной самоотдачей выполняет любое послушание.

И еще - раба Ира никогда не ходит мыться с другими. С той ночи вообще никто никогда не видел ее раздетой.

И мужчины ее не выбирают. То ли боятся, то ли брезгуют.

Вернулась раба Евгения. Чистенькая, умытая, сверкающая.

- Да ты у нас красавица, девочка! Мужики, небось, так и вьются! - совершенно искренне воскликнула раба Виктория.

Сказала и осеклась: в Жениных глазах промелькнул стыд, смущение, но явственней всего в них читалось осуждение. Как можно сейчас думать о таких вещах! Ведь ей предстоит ночь наедине с Предвечным!

"Бедная глупышка! Такая молоденькая..."

Раба Виктория должна была задать Жене один вопрос, но не смогла.

"Спрошу, а девочка совсем в себе замкнется. И ко мне больше и близко не подойдет. Как же - в такой день ТАКИЕ вопросы! Жаль, что я ничего не могу объяснить... Лишь бы Единственный не разгневался".

Перед ночью умерщвления плоти старшие сестры обязаны выяснить, не начались ли у кандидатки месячные? Мол, истекать кровью во время слияния с Предвечным - верх кощунства и признак мирских слабостей.

Что ж - хорошее объяснение.

Вечером Наместник снова вызвал к себе рабу Евгению. Обращенные сестры, собравшиеся вечерять в общем зале, проводили ее сочувствующими взглядами. Сама же девушка шла к покоям Единственного свободно и легко. Она почти поверила, что Наместник заступится за нее перед Предвечным. Ведь он обещал. Так и сказал: "Я стану твоим проводником, посредником и защитником".

Слово "обвинитель" Женя почему-то не вспомнила.

Наместник встретил ее почти ласково:

- Я ждал тебя, раба Евгения.

В торжественном церемониальном одеянии он показался ей высшим существом, недоступным и богоравным. Девушка упала на колени.

- Да воссияет... Благодать на... твоем пути, Единственный!

- Да воссияет! Я молился за тебя весь день, раба Евгения. И Предвечный разрешил принять твое покаяние. Готова ли ты?

- Я? О да! Да, Единственный! Я готова на все!

- Чиста ли ты телом?

- Да, Единственный!

- Чиста ли ты душой?

Раба Евгения замялась с ответом. Она чувствовала в себе готовность принять любую кару, любое наказание, быть рабой Предвечного, но одновременно ей хотелось служить и Единственному. Быть его рабой, полностью отдать себя служению.

- Я не... не знаю, Единственный.

- Хорошо, что ты честна со мной. Это тебе зачтется. Я буду просить Предвечного за тебя.

Легостаев повернулся, взял со стола высокий стакан.

- Выпей крупицу Благодати, раба Евгения! Она обострит твои чувства и очистит разум!

Девушка сделала несколько глотков, поперхнулась, пересилила себя и допила остаток. В принципе, ничего такого в стакане не было. Немного опиума, чтобы "очистить разум", кофеин и полграмма модного в частных "массажных салонах" растормаживающего наркотика "либидо", ЛБД. Больше не стоит, слишком дорогое средство.

- А сейчас - жди меня, раба Евгения. Я подготовлю комнату. Жди и молись.

Легостаев ушел в комнату, закрыл за собой дверь. Украдкой поглядывая на нее, раба Евгения почти в экстазе целовала пол, где ступали ноги Единственного.

- Встань и иди ко мне, - донесся приглушенный голос. Внутри комната оказалась совершенно пустой, только у дальней стены на небольшой подставке горели с десяток свечей. Окон в комнате не было. Дрожащий отсвет падал на гладкие голые стены, обитые твердым и холодным на вид материалом. Строители положили его так искусно, что, казалось, стены, пол и потолок не имеют границ, а плавно переходят друг в друга.

Единственный стоял посреди комнаты, глаза его сверкали отраженными огоньками свечей. Раба Евгения хотела привычно упасть на колени, но он властно остановил ее:

- Запомни, раба Евгения, меня здесь нет! В этой комнате только ты и, если твои мысли очищены, если тело не отягощает их, - Он, Предвечный, Пребывающий Вовне и Навсегда. Я - лишь твой проводник. Делай точно, что я говорю, не раздумывая, но не пробуй отвечать или противиться мне!

Женю охватила странная дрожь, по телу побежали мурашки. Несмотря на прохладу, девушке вдруг стало жарко.

- Я... никогда... Ой! - раба Евгения испуганно вздрогнула, вспомнив, что не должна отвечать. - Я готова!

- Хорошо! Помни, здесь ты проведешь всю ночь и весь день, плоть твоя подвергнется испытаниям, ты будешь лишена воды и пищи.

- Готова! Готова! Да!

Легостаев видел: у девушки начинается религиозный экстаз. Или, точнее, она думает, что религиозный, - на самом деле ее охватывает обычное сексуальное возбуждение. Хорошая психологическая подготовка и немного ЛБД - вот и все, что нужно.

- Сними обувь!

Раба Евгения не раздумывая ни секунды бросилась выполнять приказание. Мягкие спортивные туфли - повседневная обувь Обращенных - полетели в угол комнаты вместе с носками. Холодный пол жег обнаженные ступни, но видно было, что это заводило девушку еще больше: она неосознанно переступала ногами, словно танцевала.

Наместник с жадностью разглядывал ее. Ноги у рабы Евгении были не особенно маленькие и изящные, но ухоженные. Легостаев подумал, что если и все остальное соответствует, то... Он не на шутку возбудился и, чтобы не выдать себя дрожью в голосе, на секунду отвернулся от девушки.

- Раздевайся!

Раба Евгения широко открыла глаза и в первый момент отчаянно замотала головой. Ведь она до сих пор ни разу не раздевалась перед мужчиной. Дома, поддавшись увещеваниям матери, Женя берегла себя для замужества, а после... Ни в институте, ни здесь, в семье Обращенных мужчины на нее не заглядывались.

- Ты хочешь усмирять свою плоть теплой одеждой?! Боишься холода?! Снимай!

Девушка вспыхнула. Какая же она дура! О чем думает? Неужели в этой комнате есть место для стыда перед мужчиной? Тем более, если он не просто мужчина, а - Единственный. Тот, которому она готова доверить себя целиком, без остатка. Доверить самое ценное...

Раба Евгения покраснела еще больше, осознав, что мысли ее далеки от чистоты. Прав Единственный - она недостойна ни жалости, ни прощения.

Дрожащими руками Женя потянула через голову балахон. Легостаев с жадностью пожирал глазами ее плоский живот, полные бедра, узкие плечи. Только вот ноги подкачали, не кавалерийские, конечно, но все-таки коротковаты. Жаль. Ну да ладно. В наше время глупо верить в идеал.

Девушка сбросила одежду и замерла в нерешительности, ухватив пальцами резинку трусов. Холода она не чувствовала - наоборот, на теле заблестел пот - но дрожь не унималась.

- ...это снимать? - тихо спросила раба Евгения.

- Все снимать! До конца! - грозно сказал Наместник. "Да уж, - подумал он, - и побыстрее. Странная у них в Курске мода на нижнее белье. Антисексуальная".

Возбуждение полностью завладело Женей. Она сбросила трусики, сорвала лифчик, не совладав непослушными пальцами с заклинившей застежкой, и застыла. Лишь руки, которые она не знала куда девать, продолжали двигаться: то порывались прикрыть неприлично обнаженную грудь, то вытягивались по швам, то пытались спрятаться за спиной. Как будто бы жили своей жизнью.

- Подними руки в стороны!

Легостаев с удовольствием рассматривал ее полные груди с большими сосками. Нет, все-таки класс девочка! И темпераментная похоже. Вон как завелась!

- Раздвинь ноги!

Раба Евгения послушно выполнила приказ. Легостаев подошел ближе, пряча возбуждение под маской суровости. С такого расстояния и ему стала заметна крупная дрожь, бьющая девушку, влажно блестевшие дорожки на внутренней стороне бедра.

Он усмехнулся.

"Девочка уже хочет!"

Женя осмелилась взглянуть на Единственного. В ее глазах горело желание, почти животная похоть. Но сама она считала, что просто готова ради него на все. Прикажи сейчас Единственный вскрыть себе вены или спрыгнуть с крыши, она сделала бы это не раздумывая. Наместник провел рукой по груди и животу девушки. В голове у нее помутилась, неожиданно для себя она застонала. - Из тебя выходит низменное, раба Евгения, не бойся. Верь в силу Предвечного и готовься. Испытания только начинаются, но если ты будешь сильной - все кончится хорошо. Терпи. Легостаев надел на руки девушки какие-то браслеты. И лишь когда он начал привязывать их цепью к неприметным скобам в стене, она поняла, что это - наручники. Негромко щелкнув, браслеты сомкнулись, больно сжав запястья. Раба Евгения с трудом подавила новый стон. Она так и не поняла, чем он был вызван - болью или...

Когда Единственный так же сковал ей ноги, Женя впервые обратила внимание на разгорающееся тепло внизу живота. Это было необычно и... приятно.

"Предвечный шлет мне Благодать!" - подумала девушка. Она не обратила внимания на странную дрожь рук Наместника, случайно коснувшихся ее щиколотки. Раба Евгения с удовольствием отдалась этому прикосновению. Ладони Единственного показались ей неожиданно теплыми и почему-то влажными.

Легостаев зашел девушке за спину, оценил изящную линию спины, как-то по-детски торчащие лопатки и крепкую попку.

- Ты готова умерщвлять свою плоть, раба Евгения?!

- Да! ДА!!! - почти выкрикнула она. Испугавшись, что слишком громко, Женя понизила голос до шепота, добавила почти неслышно: - Все, что скажешь...

- Готова терпеть боль, холод и голод?!

- Да!

Кивнув скорее себе, чем девушке, Легостаев скинул балахон, оставшись в одних трусах. За поясом у него торчала жуткого вида плеть. Женя ничего этого не видела, иначе вряд ли бы продолжала стоять так неподвижно, прикрыв глаза в ожидании чего-то необычного.

Да, это действительно было необычно. Даже скорее невероятно.

Что-то свистнуло, и на спину девушки обрушился обжигающий удар. От неожиданности и дикой, режущей боли она закричала в полный голос.

Удар повторился. Еще. И еще. Раба Евгения больше не кричала, со всей силы закусив губу, лишь стонала, вздрагивая всем телом после каждого удара.

Легостаев вошел в раж. Он бил девушку по спине, ягодицам, бедрам, ногам, сдерживая силу ударов, но не их количество.

После десятого Женя вдруг почувствовала резкий укол наслаждения. Словно что-то взорвалось внутри и с каждым ударом продолжало взрываться снова. Она застонала в полный голос, по прикушенным губам текла кровь, из глаз лились слезы. В экстазе она выкрикивала:

- Еще! Да! ЕЩЕ!!

Вдруг удары прекратились. Раба Евгения обмякла, крики чуть затихли.

Новый свист и... обжигающая полоса пролегла по ее груди. На коже вспух красный рубец, но змеиный язык плети не дал ей передышки. Он укусил еще раз, задев сосок, еще...

Женя кричала, захлебываясь слезами и словами, ей было хорошо и нестерпимо больно одновременно.

Легостаев сдерживал себя с трудом. Забить девушку насмерть совсем не входило в его планы, но ей так нравилось... Вон как орет.

"Тише... тише. Я же не палач!"

В Женином крике потонули какие-то шумы за дверью. Наместник даже не обернулся. Рабу Евгению сотрясал неизвестно какой по счету оргазм, она извивалась под ударами плети. Испещрившие кожу рубцы, яростно пылающие похотью глаза и нечленораздельные рычания сделали ее похожей на тигрицу.

Дверь за спиной Наместника вздрогнула от удара, прогнулась, но устояла. Запоры пока держали. Женя в этот момент с трудом простонала:

- ААШЕЩЕЕЕЕЕ!!!

Под чьим-то крепким плечом дверь подалась и, сорвавшись с петель, отлетела на полметра вперед, едва не задев Наместника. Легостаев в гневе обернулся, собираясь отчитать нарушителей. До сих пор никто не мог войти в его покои без разрешения, а уж в заднюю комнату - и подавно.

В подвал! На неделю! И не кормить!

Но он не успел сказать ни слова. Несмотря на возбуждение, голова оставалась ясной - Легостаев моментально все понял. И ему тут же захотелось исчезнуть. А еще - кричать, ругаться, биться головой о стены. Ибо это был крах. Крах всех его надежд и мечтаний.

Комната мгновенно наполнилась людьми. Бородатый крепыш в стилизованной под камуфляж незнакомой форме в долю секунды вырвал у Легостаева плеть, завернул руку за спину, заставив согнуться от боли. Сказал:

- Стоять, сука. Стоять и бояться.

Из-за двери то и дело доносились голоса: "Анафема! Всем оставаться на своих местах!", "Анафема! Спокойно, вы под нашей защитой", а то и просто: "Стоять! Анафема!".

Невысокий мужчина с неприметным лицом снял потертую кожаную куртку и набросил ее на исхлестанные Женины плечи. Потом окинул комнату презрительным взглядом и с нескрываемым отвращением произнес:

- Не двигаться, Легостаев. Вы в нашей юрисдикции. Я - старший контроллер Анафемы Артем Чернышев.

В наступившей тишине последний стон Жени показался особенно громким. Вид ее был страшен - в кровь искусанные губы, залитое потом лицо, жутко вспухшие полосы на гладкой белой коже. Девушка попыталась взглянуть на неожиданных гостей, подняла голову... и потеряла сознание.

2003 год. Из дневника Марины Астаховой

...14 Мая.

Весна. Хочу влюбиться. Вот прямо сейчас - взять и влюбиться! Чтоб Никита не слишком расслаблялся. А то он все думает, что я по нему сохну. Да нужен он мне! Тьфу! Вот еще... Договорились же тогда обо всем. Решили, что оба свободны, можем делать, что хотим.

Или, как я теперь понимаю, он может делать, что хочет, а я - сохнуть по нему.

Разбежался.

Ладно, дома допишу, ИМР скоро. Скучища, да еще на две пары.

Проклятье!

Забыла дома тетрадку по ИМР. Придется в дневнике писать. Прости, дневничок, ты многое от меня вытерпел, потерпи, пожалуйста, и это. Вот сейчас Циклоп придет, ручаюсь, ТАКОГО я в дневник никогда не писала.

Забавно, Никита один сел. Клеился к Лерке, клеился - и на тебе. Интересно, она его отшила, что ли? Хотя какое мне дело? Он теперь свободный, пусть делает, что хочет.

Ну, все-таки интересно.

И Лерка какая-то странная сегодня. Тряпки напялила отпадные, но не накрасилась. Сидит мымра мымрой. Я и то красивее.

(Стилизованная львица с бантиком и сердечком в лапках.)

ЭТО Я!

Может, случилось чего. Лерка, говорят, разборчивая. Дала Никите по морде и все дела. Это я, дура, слушала его, развесив уши. И млела.

А он наверняка ей то же самое плел: устал от траха без любви, хочу, чтобы чувства были, чтобы не как обычно- "сунул, вынул и бежать" (зачеркнуто) "пое..." (жирно зачёркнуто, конец слова замазан) потрахались на раз, и все. Хочу, как у людей - по-настоящему. .

Лерка хоть и блатная, но не дебилка же (два последних слова обведены кружком, на них указывает стрелочка).

А САМА?

(Почерк становится ровным, разборчивым.)

ИСТОРИЯ МИРОВЫХ РЕЛИГИЙ

Лекция 29

Ведущий - проф. Бердан

Нет, лучше так:

Ведущий- проф. Циклоп :)

В конце восьмидесятых, когда наметился крах коммунизма, в том числе и как общегосударственной религии, российский народ оказался перед некоей идеологической пустотой. Стало не во что верить. Сначала возникшую пустоту люди стремились заполнить традиционным для России православием.

Ага, помню, как все в церкви ломанулись. Маманя моя в первых рядах. Хотя если б не та тетка шизанутая, неизвестно еще, как дело повернулось.

В начале девяностых годов волна окрещенных окрепла, превратившись в поток, стало неожиданно модным быть православным. Соответствующие цифры приведены в моей брошюре "Посткоммунистические религии: первая волна". Желающие могут ознакомиться.

Циклоп в своем репертуаре. Понимай так: желающие могут прикупить книжку. Ищи ее теперь, небось давно уже в макулатуру выкинули. Придется, блин. Говорят, на экзаменах он очень любит, когда его "труды" цитируешь. Сразу покупается, млеет и рисует пятерки пачками.

Церковные иерархи потирали руки и приготовились заслуженно почивать на лаврах. Почти никто из высшего православного духовенства и пальцем не пошевелил для того, чтобы хоть как-то позаботиться о миссионерстве, о пропаганде религии, выражаясь сегодняшним языком. Никто не обеспокоился даже тогда, когда волна нововерующих стала спадать, пока не уменьшилась, наконец, до жиденького ручейка.

А ведь все объяснялось просто. Коммунистическая идеология прочно засела в головах у граждан бывшего СССР, заменив к середине двадцатых годов православную веру. "Пролетарские" ценности стараниями того же Сталина, к сожалению, не исчезли совсем, а трансформировались в род "коммунистической" псевдорелигии, со всеми полагающимися ей атрибутами, довольно неуклюже маскирующимися под традиционные православные догматы: троицей "богов" (Маркс - "отец", Энгельс - "дух святой", Ленин - "сын", воплотивший всю полноту "отца" в практическую идеологическую "телесность"), "святыми мощами", своими "угодниками и мучениками", "крестными ходами" и так далее...

Именно поэтому коммунисты с такой яростью боролись с духовенством, храмами, религиозными святынями. Появившиеся на рубеже двадцатых-тридцатых годов - как промежуточный вариант - многочисленные реформированные и "красные" церкви тоже попали в число врагов. Новой идеологии не нужны были союзники: ни вынужденные, ни сознательные - никакие! Только полная и окончательная победа.

Новые власти тогда сработали очень четко, заменив православные праздники многочисленными Днями Труда, Взятия Бастилии, Первомаями, лики святых - Бородатой Троицей. Роль великомучеников сыграли убитые коммунисты-иностранцы, деятели Интернационала, полководцы Гражданской войны (Роза Люксембург, Карл Либкнехт, лейтенант Шмидт, Чапаев, 26 Бакинских комиссаров). Нетленные мощи тоже получили свое воплощение в коммунистической религии - забальзамированное тело первого вождя.

Во наперечислял! Все и не упомнишь. Ну, ладно, в брошюрке той наверняка есть.

Сомневающихся и недовольных быстро ликвидировали. В свое время так же, кстати, поступали и русские князья, огнем и мечом заменявшие традиционное язычество на греческую веру. Но тогда христианство было еще молодо, и не стеснялось в средствах для расширения паствы и защиты "своего рабочего" пространства. С тех пор православие обрело терпимость (даже староверы вошли в Русскую православную церковь на правах автокефальности), да и не оказалось на рубеже эпох во главе церкви людей, подобных Никону или Сергию Радонежскому.

Люди в массе своей никогда бы не пошли в православие просто так. Изначально неверующие россияне - или, точнее, бывшие граждане СССР - привыкли, чтобы их агитировали, зазывали, агрессивно, с напором, часто с угрозами, чтобы каждого отдельно приглашали вступить в партию, комсомол, наконец.

Поэтому середина и конец девяностых в России отмечены бурным расцветом всяческих нетрадиционных религий и сект. Адвентисты, кришнаиты, муниты, мормоны, свидетели Иеговы, "Белое братство", Секо Асахара и все прочие плодились на многовековой православной вотчине, как грибы после дождя. Сила новоявленных религий была в миссионерстве. Адепты проповедовали на улицах, чуть ли не за руку тащили людей на свои обряды и заседания, привлекали необычной одеждой, красивыми лозунгами, а то и хорошо продуманными ходами.

Например, кришнаиты на каждом углу заявляли о своем пацифизме, что, естественно, привлекало внимание молодых парней призывного возраста, которым никак не хотелось идти в стремительно деградирующую Российскую армию.

Сегодня мы рассмотрим примеры некоторых наиболее многочисленных сект, активно действующих на территории современной России.

Первый пример - секта "свидетелей Иеговы", или, по изначальному названию, "Общество Сторожевой башни". Общество основано в 1884 году владельцем галантерейных магазинов Чарлзом Тейзом Расселом (США). Еще в юности Рассел увлекся учением о скором конце света адвентистов седьмого дня, которые первоначально назначили Второе Пришествие на 22 октября 1874 года.

Фу, скучища какая! Болтовня одна. И, по-моему, только одна я, дура, записываю. Сашка записочки по рукам пускает, парни на заднем ряду вообще в карты режутся. Лиля с Егором делают вид, что слушают, Лилька даже пишет что-то... Только руки у Егора под партой и глаза почему-то масленые, а Лилька жмурится от удовольствия и вздрагивает. Вот интересно - он ей коленки гладит или уже в трусики залез?

Ой! Никитка на меня посмотрел. Подмигнул даже. Тоже, небось, сладкую парочку углядел. Ну-ну, пусть надеется. Уж ему-то точно ничего не светит. Да и сидит через три ряда, незаметно не пересядешь. А если полезет, Циклоп так разорется, что на третьем этаже будет слышно.

И не дамся я. Счаз! Вот еще. Даже думать противно.

Не дам себя трогать.