действительно еще помнил и, стоя у молочного магазина, даже предвкушал
встречу, потому что, несмотря на все их условия, на всякую там
компьютеризацию библиотек и кондиционирование кабинетов, мне опять удалось
обшлепать симпатичного бордосца, информацию я давно привык заменять
интуицией, и как-то покамест получалось. Но за прошедшие часы все
улетучилось из извилин, все стало несуществующим.-- Я по другому поводу.
Видите ли, мои теперь на даче, в Рощине. Мне понадобилось срочно до них
добраться... ненадолго, во вторник я, конечно, буду в институте,-- снова
соврал я, чтобы его успокоить.-- Неожиданно, внезапно понадобилось, и я
просто не представляю, как это сделать. Вы же знаете, на электрички народ с
февраля записывается...
я сгорбился и тут же рывком распрямился от бритвенной боли. Дикое,
непредставимое ощущение -- будто режут по живому, секут, как шашкой, да еще
не по коже, а прямо внутри, прямо по кости, потому что шашка -- в середине
тебя.
настоящий момент сертификаты только на вторую половину июня и далее. Старые
мы все проездили, в мае посадили, что могли... а новый урожай еще не поспел,
сейчас и сдать-то нечего. Право, никак не могу вам помочь.
директору стало не по себе.
он.
есть, сошелся... ну да. Возможны какие-то варианты...
мой документ заработает. Устроит вас через каких-то одиннадцать дней?
зная, зачем: -- Я улечу скоро.
в безднах телефонной паутины музыка. Я хотел попрощаться, но тут директор
спросил:
он.
помните?
успел бы. Никак по-настоящему не взяться.
Потом опасливо спросил:
у наших соседей по корпусу пойдет машина в Выборг за жидким
азотом-двенадцать... Завтра автобус с финской делегацией уходит... Я
попробую. Позвоните мне часа через два-три.
тут же дал отбой.
зной. Пахло асфальтом и бензином, машины шли стеной, люди шли стеной, стены
стискивали машины и людей. От сознания того, что все это скоро исчезнет для
меня, хотелось выть. Я шел домой, держась до нелепости прямо, почти
запрокинувшись, а в голове и в горле пульсировало: последний раз. Последний
раз. Что последний раз? Все.
тормозов.
"Детского мира" уведомление, что наша очередь на коляску продвинулась еще на
пятьдесят человек и просьба подтвердить актуальность заказа. Заказ мы
сделали за полтора года до появления Кири, но месяц от месяца очередь
подвигалась все медленнее, и теперь мы с женой шутили иногда, что подойдет
она аккурат, когда коляска Кириным деткам понадобится. Нам же в свое время
приходилось изворачиваться; я клеил коробы из машинописных страниц, пуская
на это свои черновики, наброски и начала статей, довести которые хронически
не хватало времени и уже ясно было, что никогда не хватит, а вместо колес
приспосабливал бобины от старого магнитофона -- это выручало, но
произведения получались недолговечными, бумага размокала и лопалась, стоило
Кире описаться на прогулке, тогда приходилось клеить сызнова. Счастье, что я
в свое время столько написал,-- написал, как после рождения Кири стала
говорить жена; сейчас такое количество бумаги просто неоткуда было бы взять.
Завтра надо бежать в "Детский мир" и оставить очередную открытку. Завтра.
Господи, завтра. Неужели не уеду? Все равно как-то надо забежать, очередь
терять нельзя. Трубка бубнила, лежа на письме, ясно было, что именно она
бубнит, но я все равно поднес ее к уху мокрой от пота рукой. "Ждите ответ,
вы на очереди. Ждите ответ, вы на очереди". Два часа. Или три. Это значит,
между семью и восемью. Может, он все-таки сделает что-то? Он ведь
влиятелен... Полчаса уже прошло. Чем бы заняться? С дальнего угла стола с
издевательским призывом смотрела дочитанная до половины диссертация, в среду
я должен оппонировать. В среду. Смешно. Безо всякой пощады давя тараканов, я
пошел в туалет, достал из шкафчика за трубами половую тряпку. С мазохистским
наслаждением чувствуя, как перепиливается позвоночник, я стал тщательно мыть
пол, время от времени замирая и сквозь шумное клокотание сердца
прислушиваясь к голосу из трубки. "Ждите ответ, вы на очереди". В глазах
темнело от боли. Вот так тебе, бормотал я. Вот тебе, вот. Болен, но могу.
Коридор, кухня. Комнаты. Рукава рубашки промокли до локтей, но я не решался
их закатать -- рубашка высохнет, а вот если потускнеют и станут
неразборчивыми номера, которыми руки исписаны от запястий до плеч... Куда
там Замятину с его номерами вместо имен! Куда там концлагерям, где
татуировали пять-шесть аккуратных цифирок! Имен никто не отменял, но никто
ими не интересовался; а номера мы пишем себе сами: за хлебом ты шестьсот
восемьдесят второй, а за мармеладом пять тысяч трехсотый, и не дай тебе бог
перепутать! Все. Полы влажно отблескивали, и по квартире плавал теплый,
душноватый запах сырого паркета. Замер, прислушался. "Ждите ответ, вы на
очереди". Мытье полов заняло только час. Как много времени отнимает быт,
стоит только захотеть чем-то настоящим заняться -- и как быстро все можно
сделать, если надо убить время! Я вымыл унитаз. Потом надраил газовую плиту
на кухне. Вот тебе, вот. Вернулся в комнату, упал в кресло совершенно без
сил и со стоном отдернулся, подавшись вперед,-- в спину будто всадили два до
красного каления доведенных стержня. Откидываться по-удобному я тоже теперь
не мог.
слов, но чувствовалось, что они -- иные. Выпадая из шлепанцев, я рванулся к
телефону, сердце обмирало от недоверчивой надежды: неужели дозвонился? И
сразу: интересно, на какое время дадут машину? И сразу: надо отзвонить
Архипову, что помощь уже не нужна. И сразу: на моторе до Рощина час, еще
засветло буду! То-то они обрадуются! Книжку, книжку Кире захватить! И
талон... Господи, да как же я ей скажу?! Я подхватил трубку и успел услышать
конец фразы: "... будет снят. Благодарю за внимание".
слушая меня, возник снова, и просьба умерла.
предприятия "ИБМ -- Проминь". Уважаемый товарищ! Вы непозволительно долго
ведете телефонный разговор, перегружая общественную сеть коммуникаций и
препятствуя нормальному общению граждан. Поэтому ваш телефон отключается на
недельный срок. Не позднее завтрашнего дня вы должны внести штраф в размере
семисот сорока шести рублей пятидесяти копеек по адресу: Синопская
набережная, четырнадцать, отдел внеочередных платежей, в противном случае
ваш аппарат будет снят. Благодарю за внимание.
помертвелой рукой положил помертвелую трубку. В ней было тихо. Ни дальней
музыки, ни треска. Все. Не ждите ответа.
улицу мне уже не стоило выходить, рубашка отчетливо натянулась на двух
выпирающих, словно из литой резины, горбах.
лозунги и дожевывая оставшиеся бутерброды с севрюгой. Зной шел волнами,
изредка перемежаясь порывами затхлой прохлады из проходных дворов. День
истекал -- первый из шести-семи, что мне остались. Я вошел в будку телефона.
За эти три часа в ней появилась новая надпись: "Если встретишь наркомана --
раздави, как таракана!" Неприличных слов теперь уже почти не писали,
всколыхнулись новые, социальные интересы. Прямо над аппаратом было вырезано
глубоко и резко: "Люби свою Родину!" А на полочке слева было начирикано
шариковой ручкой: "Честным кобелям СПИД не страшен. А будешь сношаться с кем
попало--сдохнешь, как Сталин, без причастия!" Я разглядывал все это,
прижимая горячую трубку к щеке, а длинные гудки мерно улетали в квартиру