Чтение 3–й страницы книги ~Я в Марсопорте без Хильды~

- Но... солнце спасти навсегда борода.

Липски:

- До... статочно.

Ферруччи:

- Точно.

Харпонастер:

- Но.

Несколько выдохов, и они иссякли.

Я попробовал снова, не забывая об осторожности. Они запомнят все, что
я скажу, и слова мои должны быть совершенно невинными. Я сказал:

- Прекрасная космическая линия.

Ферруччи:

- Линия тигров и слонов полная холмов...

Я прервал его, глядя на Харпонастера:

- Прекрасная космическая линия.

- Линия в постель петель не стоит в этот день как тень...

Я снова прервал, глядя на Липски:

- Прекрасная космическая линия.

- Линия, калиния, то же что всегда, да.

Кто-то подхватил:

- Да, больность записало.

- Сало и обед.

- Бедный человек.

- Век.

Я попробовал еще несколько раз и ничего не получил. Обманщик, должно
быть, немало практиковался или же у него прирожденный талант к свободным
ассоциациям. Он не напрягал мозг, позволил словам выходить свободно. И он
прекрасно знал, что мне нужно. Если "травка" меня не выдала, то трижды
повторенные "космические линии" выдали точно. Так что он знает.

И издевается надо мной. Все три произнесли нечто, что можно
истолковать как внутреннее чувство вины: "травка из-под земли",
"неправедный снег", "солнце спасти навсегда" и тому подобное. Двое
говорили это случайно, сами не зная почему. Третий забавлялся.

Как же мне найти этого третьего? Меня охватил приступ ненависти к
нему, пальцы задрожали. Ублюдок собирается разрушить Галактику. Хуже того,
он не дает мне добраться до Флоры.

Я мог начать обыскивать их. Те двое, что под действием спейсолина, не
станут меня останавливать. Сейчас они ничего не испытывают: ни страха, ни
ненависти, ни беспокойства, ни страсти, ни желания защититься. И если хоть
один сделает малейшую попытку сопротивления, я буду знать своего человека.

Но невинные все будут помнить.

Я вздохнул. Конечно, преступника я обнаружу, но потом буду так близок
к вырезанию печени, как никто из людей. Всю службу перетрясут, вонь
поднимется на всю Галактику, и в поднявшейся суматохе тайна спейсолина все
равно ускользнет.

Конечно, преступник может оказаться и первым. Один шанс из трех. У
меня всего один, и только у Господа все три.

Черт возьми, что-то заставило их опять, а спейсолин заразителен...

Я отчаянно посмотрел на часы: девять пятнадцать.

Куда к дьяволу уходит время?

О, Боже; о, дьявол; о, Флора!

Выбора у меня нет. Я вышел, чтобы еще раз позвонить Флоре. Быстро
позвонить, понимаете, чтобы напомнить о себе, если она уже не забыла.

Я говорил себе: она не ответит.

И старался подготовиться к этому. Есть и другие девушки, есть и
другие...

Дьявольщина, нет никаких других девушек!

Если бы Хильда ждала меня в космопорту, я бы не вспомнил о Флоре, и
все это было бы не важно. Но я в Марспорте _б_е_з_ Хильды, и у меня
свидание с Флорой, с Флорой и ее телом, это значило: полные руки всего,
что может быть мягким, ароматным и крепким; с Флорой и ее комнатами с
низким тяготением, где будто плывешь в океане приправленной шампанским
меренги...

Сигнал все продолжался и продолжался, и я не смел повесить трубку.

Ответ! Ответ!

Она ответила. Сказала:

- Это _т_ы_?

- Конечно, сердечко, кто же еще?

- А множество. Из тех, что _п_р_и_х_о_д_я_т_.

- Всего лишь небольшое дело, милая.

- Какое дело? Пластон кому?

Я подумал, чему обязан этим упоминанием о пластоне.

Потом вспомнил. Когда-то я сказал ей, что торгую пластоном. В тот раз
я привез ей в подарок пластоновую ночную сорочку. Воспоминания о ней
вызвали у меня боль в таком месте, где мне не хотелось бы ощущать боль.

Я сказал:

- Послушай. Дай мне еще полчаса...

Глаза ее стали влажными.

- Я сижу тут одна...

- Я быстро. - Чтобы показать вам, в каком я был отчаянии, скажу, что
раздумывал над путями, которые могли привести только к драгоценностям,
хотя и ценой бреши в бюджете. А для проницательного взгляда Хильды это
будет все равно что туманность Конская Голова на фоне Млечного Пути.

Она сказала:

- У меня было назначено свидание, и я его отменила.

Я возразил.

- Ты ведь сказала, что это "не очень важное свидание".

Она закричала:

- _Н_е _о_ч_е_н_ь _в_а_ж_н_о_е _с_в_и_д_а_н_и_е_! - Но именно так она
сказала. Впрочем, если ты прав, в споре с женщиной это еще хуже. Разве я
не знаю это? - Он мне обещал имение на Земле...

Она все продолжала говорить об этом имении на Земле. В Марспорте нет
девушки, которая не ждала бы имения на Земле, а количество получивших
такие имения можно пересчитать по шестым пальцам на руках. Но надежда
вечно жива в груди человека, а у Флора для нее там много места.

Я пытался остановить ее. Бросал ей "сладких" и "деток", пока можно
было подумать, что все пчелы на Земле забеременеют.

Никакого толку.

Наконец она сказала:

- И вот я сижу _о_д_н_а_, и _н_и_к_о_г_о_ рядом, и как ты думаешь,
что будет с моей репутацией?

Что ж, она права. Я чувствовал себя последним подонком в Галактике.
Если станет известно, что она простаивает, начнут говорить, что она
утратила хватку. А такие разговоры могут прикончить девушку.

Я вернулся в комнату ожидания. Стюард, стоявший у дверей,
приветствовал меня.

Я посмотрел на троих промышленников и подумал, в каком порядке стал
бы душить их до смерти, если бы получил соответствующий приказ. Первым,
наверно, Харпонастера. У него тощая жилистая шея, ее легко охватить
руками, а большие пальцы удобно лягут на кадык.

Это меня подбодрило, и я по привычке воскликнул:

- Здорово!

Это тут же привело их в действие. Ферруччи сказал:

- Здоровоносы пролили воду в снег.

Харпонастер, с тощей шеей, добавил:

- Неги и негры не станут опарировать котов.

Липски сказал:

- Котов, мотов, стукотов, готов.

- Готов пьяница пока.

- По как пройти в Чикаго?

- Го-ворите.

- Варите.

- Те.

Молчание.

Они смотрели на меня. Я смотрел на них. Они лишены эмоций, вернее,
двое из них лишены, и ни о чем не думают. А время проходит.

Я смотрел на них и думал о Флоре. Мне пришло в голову, что я не могу
потерять то, что уже потерял. Можно поговорить о ней.

Я сказал:

- Джентльмены, в этом городе есть девушка, имя которой я не стану
упоминать, не желая ее скомпрометировать. Позвольте мне описать ее вам,
джентльмены.

И я начал. Последние два часа настолько взвели меня, что в моем
описании Флоры звучала поэзия, скрывающаяся в неведомом источнике мужской
силы в глубинах моего подсознания.

Они сидели застыв, как будто слушали и даже почти не прерывали. В
людях под влиянием спейсолина просыпается вежливость. Они молчат, пока
говорит кто-то другой. Поэтому и говорят по очереди.

Конечно, временами я замолкал: слишком уж возбуждающая тема, и тогда
кто-нибудь из них получал возможность вставить два-три слова, прежде сем я
мог собраться с силами и продолжить.

- Пикник с шампанским и боли в ящике столетий.

- Круглые, как тысяча берегов.

- Высокий и перечный леопард.

Я заставлял их смолкнуть и продолжал.

- У этой молодой леди, джентльмены, - сказал я, - в квартире
установка пониженного тяготения. Вы можете спросить, зачем это? Я расскажу
вам, потому что если у вас не было случая провести вечер с лучшей девушкой
Марспорта, вы и представить себе не можете...

Но я старался дать им такую возможность. Я говорил так, что они