Чтение 3–й страницы книги ~Чувствительный человек~

Низко над сумеречным горизонтом зажглась яркая холодная звезда -
Венера. Далгетти набрал в легкие сырой, остро пахнущий воздух и с
некоторой жалостью подумал о людях на Луне, на Марсе, между мирами. Они
делали невероятно сложную и нужную работу, но вряд ли более сложную и
нужную, чем та, что шла здесь, в океанах. Или та, что совершалась в тесных
помещениях Института.

Довольно. Далгетти настроил себя на ощущения ищейки. Он здесь тоже
для работы. Силы, которые ему следовало сосредоточить на ней, казались
просто чудовищными. Он в одиночку выступал против загадочной организации.
Ему нужно было спасти человека раньше, чем история изменится и ринется по
ложному пути, по долгому, извилистому пути вниз. У него есть знания и
способности, но они не могут остановить летящую пулю. И до сих пор ему не
доводилось вести подобных войн, которые и не войны вовсе, но обдумывание
комбинаций, мучительные поиски крупиц информации и анализ.

Банкрофт где-то прячет Тайи. Институт не может просить помощи у
правительства, несмотря на свой высокий статус. Даже если в помощь
Далгетти пришлют несколько человек, это не принесет большого облегчения.
Время неумолимо наступало на него.

Чувствительный человек обернулся, внезапно осознав чье-то
присутствие. Незнакомец - средних лет, сутулый и седовласый, с
интеллигентным лицом - прислонился к поручням и спокойно сказал:

- Приятный вечер, не так ли?

- Да, - ответил Далгетти. - Очень приятный.

- Оно дает мне ощущение подлинной гармонии, это место, - продолжил
незнакомец.

- Каким же образом? - спросил Далгетти, который был не против
поговорить.

Человек посмотрел на море и произнес тихо, как будто про себя:

- Мне пятьдесят лет. Я был рожден во время третьей мировой войны и
вырос под гнетом голода и массовой истерии. Я сражался в Азии, когда
неконтролируемый рост населения угрожал истощением ресурсов. Я видел
Америку, которая балансировала между упадком и безумием. И все же сейчас я
могу стоять и смотреть на мир, делами которого вершат Объединенные Нации,
в котором снизился прирост населения, а демократические правительства
возникают в одной стране за другой. Мы осваиваем моря и даже уходим на
другие планеты. Все изменилось со времен моего детства, но в целом
изменилось к лучшему.

- А! - протянул Далгетти. - Поворот души к добру. Хотя, боюсь, все не
так просто.

Человек поднял брови:

- Значит, вы голосовали за консерваторов?

- Лейбористская партия действительно консервативна, доказательством
чего является коалиция с республиканцами или неофедералистами, а также с
некоторыми группами. Нет, меня не беспокоит, останутся ли у власти
лейбористы, или будут процветать консерваторы, или возьмут верх
республиканцы. Главный вопрос в том, в чьих руках основные силы.

- В руках членов партии, я полагаю.

- Но кто конкретно ее члены? Вы знаете не хуже моего, что огромным
недостатком американского народа всегда было безразличие к политике.

- Что? Но ведь они голосовали, не так ли? Каковы были последние
цифры?

- Восемьдесят восемь против тридцати семи. Конечно, они голосовали,
раз уж им дано такое право. Но кто из них имеет хоть какое-то отношение к
выдвижению кандидатов или определению платформы? Кто нашел время
задуматься над этим или хотя бы написать своим конгрессменам? Кличка
"Прихлебатель политикана" все еще в ходу. Слишком часто в истории
голосование сводилось к выбору между двумя хорошо смазанными машинами.
Достаточно умная и решительная группа и теперь может навербовать
достаточно сторонников, выдвинуть какое-то имя и лозунги и орудовать под
их прикрытием. - Далгетти говорил быстро и уверенно: этой проблеме он
посвятил свою жизнь.

- Две машины, - не сдавался незнакомец, - или четыре, или пять, - что
мы имеем теперь, - по крайней мере, лучше чем одна.

- Только не в том случае, если все их контролируют одни и те же люди,
- мрачно ответил Далгетти.

- Но...

- Если не можете их разбить, лучше к ним присоединиться. А еще лучше
присоединиться ко всем сторонам. Тогда вы не проиграете.

- Не думаю, что это произошло.

- Нет, этого не произошло, - согласился Далгетти, - не произошло в
Соединенных Штатах, хотя в некоторых других странах... Впрочем, неважно.
Это все еще впереди - только и всего. Сегодня за ниточки дергают не нации
и не партии, но... философы, если вы предпочтете такое название. Все
сводится к двум типам человеческого сознания, стоящим выше национальных,
расовых и религиозных течений.

- И что же это за два типа? - спокойно спросил незнакомец.

- Я бы назвал их либеральными и тоталитарными, хотя не все носители
тоталитарного мышления признают себя таковыми. Общеизвестно, что неистовый
индивидуализм достиг своего пика в девятнадцатом столетии. Хотя, по сути
дела, социальное давление и обычаи были более жесткими, чем это
представляется теперь многим.

В двадцатом столетии социальные твердыни - в манерах, морали,
привычках и мыслях - были разбиты. Эмансипация женщины, например, или
легкость развода, или законы о правах личности. Но в то же время
государство начало усиливать свою хватку. Правительства брали на себя все
больше и больше функций, налоги росли, жизнь индивидуума все чаще
регулировалось словами "разрешено" и "запрещено".

Итак, похоже, что война органически присуща обществу. Она снимает
давление, запреты, касающиеся борьбы, работы или рациона. Чрезвычайно
медленно мы идем к обществу, где индивидуум имеет максимум свободы - как
от закона, так и от обычаев. Возможно, несколько дальше по этому пути
продвинулись Америка, Канада и Бразилия, но эта тенденция наблюдается во
всем мире.

Однако возникают некоторые тревожные симптомы. Новая наука о
человеческом поведении, массовом и индивидуальном, оперирует религиозными
формулировками. Она становится самым могущественным инструментом из
когда-либо ведомых человечеству, ибо тот, кто контролирует человеческий
разум, контролирует все. Напоминаю вам: наука может быть использована кем
угодно. Если вы умеете читать между строк, то поймете, какая скрытая
борьба идет за право лепить личность, как только она достигает зрелости и
эмпирической нестабильности.

- Ах да! - сказал незнакомец. - Психотехнический институт.

Далгетти кивнул, дивясь про себя, почему начал эту лекцию. Что ж, чем
больше людей получит верное направление мыслей, тем лучше - хотя этого не
достаточно, чтобы узнать всю правду. Пока еще нет.

- Институт готовит кадры для правительственных постов и консультирует
политиков, - проговорил человек, - так что иногда даже кажется, что именно
он режиссирует все представление.

Далгетти поежился под легким ветерком и пожалел, что не взял с собой
плащ. Он устало подумал: "Это я уже слышал. Знакомая тактика. Никаких
прямых обвинений, бросаемых в лицо, но неясные слухи, шепоток здесь, намек
там, уклончивая новая история, нарочито бесстрастная статья... О да, они
знают, как обращаться с семантиками".

- Слишком многие боятся этого, - заявил он. - Но это не правда.
Институт - частная исследовательская организация, одобряемая Федерацией. И
его исследования доступны всем.

- Все исследования? - В сгущавшихся сумерках лицо человека было
трудно разглядеть, но Далгетти почти увидел, как он скептически поднял
брови. Он не ответил на вопрос прямо, но сказал:

- В общественном сознании бытует неясное мнение, будто группа,
обладающая полным набором знаний о человеке - чего Институт еще не достиг,
может сразу "возобладать" над остальными и путем некоторых
неспецифических, но пугающе-вкрадчивых манипуляций завоевать мир.
Считается, что если вы знаете, на какую кнопку нажимать и тому подобное,
то люди сделают нужное вам, не подозревая, что ими управляют. Все это
чистой воды вымысел.

- Не скажите... - возразил человек. - Эта мысль кажется вполне
правдоподобной.

Далгетти покачал головой:

- Предположим, я был бы инженером и видел, что на меня надвигается
лавина. Я точно знал бы, как ее остановить: куда заложить динамит, где
построить бетонную стену и так далее. Только знания не помогли бы мне. У
меня не оказалось бы ни времени, ни силы, чтобы их использовать. То же с
людьми - как в массе, так и индивидуально. Нужны месяцы и годы на то,
чтобы изменить убеждения человека, а когда имеешь дело с сотнями миллионов
людей... - Он пожал плечами. - Социальные течения слишком мощны, чтобы
поддаваться контролю, кроме самого слабого, в высшей мере постепенного.
Возможно, самыми ценными результатами исследований являются не те, которые
открывают, что можно сделать, но те, которые показывают, чего сделать
нельзя.

- Вы говорите очень уверенно, - заметил человек.

- Я психолог, - ответил Далгетти, не слишком отступая от правды. Он
не добавил, что является одновременно и наблюдателем, и объектом
исследования, и подопытным кроликом. - И боюсь, я слишком много говорю.
Дурная привычка.

- Ну что вы! - воскликнул человек. Он прислонился спиной к поручням и
протянул собеседнику едва видимую в полутьме пачку. - Закурите?

- Нет, спасибо. Я не курю.