она придет?
ней рядом нет. К тому же ей приходится заботиться об этой
персоне, а мне надлежит относиться к ситуации, как положено
цивилизованному человеку. Рассказал бы мне кто-нибудь раньше,
какой я цивилизованный, сроду бы не поверил.
он, правда, мало что видел. Он полагал, что она, наверное,
хороша для людей, которым на все наплевать.
повезло, что удалось приткнуться к бордюру в двух кварталах от
отеля. Огромную парадную лужайку покрывали шатры, волнами и
струйками диких цветов растекавшиеся по замковому двору, мимо
фонтана с тритонами и на зады отеля, переполняя орнаментальные
каретные пандусы и выплескиваясь на автостоянку. Штандарты и
стяги высоких родов (Девяти Герцогов и трех-четырех других)
величавым полукругом выстроились перед турнирным полем,
просторным и травянистым, границу его помечали только шатры
лордов и на дальнем конце -- двойной позолоченный трон, похожий
отчасти на качели, какие вешают на верандах, а отчасти на
слоновий паланкин; на нем предстояло восседать королю Богемонду
с королевой Ленорой. Здесь же стояли палатки ремесленников и
торговцев и обычный небольшой помост для музыкантов. От
множества шатров и палаток прямо к навесам и подконникам
"Ваверли" тянулась яркая паутина колыхающихся вымпелов и
флажков, отчего Турнир воспринимался как прямая особенность
самого замка, обращая его суровые башни в по-летнему нечесанных
беспечных распустех. Над самой высокой из башен "Ваверли"
развевалось знамя Лиги -- коронованный золотой Стрелец на поле
цвета полночного неба.
зевак, чтобы ступить на турнирное поле, была впечатлением
новым. Публика допускалась лишь на очень немногие сборища Лиги:
на турнирах и празднествах посторонние люди (при условии, что
они должным образом одеты) принимались, как правило, с
радушием, но вообще говоря, какую-то терпимость по отношению к
случайным зрителям Фаррелл наблюдал лишь на ярмарках
ремесленников да демонстрациях ренессансных танцев или приемов
средневекового боя.
леди Хризеида, когда он задал ей вопрос о публике. -- Мы
воздух, атмосфера, а в атмосферу билетов не продают.
ныне процитировал ее ответ. -- Да только мне известно, что
первую пару лет им приходилось арендовать это место, а теперь
они получают и его, и любую помощь, какая требуется для
подготовки, задаром, причем отель начинает рекламную кампанию
за три месяца вперед. Это часть устраиваемых им торжеств по
случаю Дня Труда.
вызывая один другого на поединок, дети Лиги носились по полю,
налетая друг на друга, словно лошади на сильном ветру.
Возглавляла их Эйффи, она скакала и кружилась вместе с ними, а
когда Фаррелл встретился с ней взглядом, беззвучно рассмеялась
и прошлась колесом.
посмотри, и вправду вылезли.
крохотными алыми цветами, формой точь в точь похожими на
задранный кверху хвост ныряющего кита. Фаррелл наклонился,
чтобы коснуться одного такого цветочка, и обнаружил, что цветок
несомненно настоящий и действительно растет из земли, а не
воткнут в нее, как он было решил, специально для нынешнего
события. Бен сказал лишь:
за определенным шатром, и Фаррелл покинул Бена, чтобы занять
свое место на помосте среди музыкантов "Василиска". Один из
цветочков он сорвал и старательно прикрепил к своей шапочке,
вспомнив рассказ про Святого Кита.
и мелодичных, утихомирили турнирное поле музыкой,
сопровождавшей всхождение на трон Леноры и Богемонда. Следом
"Василиск" отметил паваной выход Девяти Герцогов с челядью.
Павана прозвучала до странности жалко, как-то боком
соскальзывая со старинных инструментов, срываясь со струн
Фаррелловой лютни, повизгивая, точно кусок мела, скребущий по
школьной доске. Рядом с помостом стоял, просматривая свиток с
перечнем музыкальных номеров, Хамид ибн Шанфара, и Фаррелл
прошептал ему:
репетировали, она вообще так звучать не может. Дичь какая-то.
дело -- в публике, в том, что короля вызывают на поединок, в
пари, но только это всегда так, целый день всех лихорадит и все
идет наперекосяк.
Девяти Герцогов -- в черную с золотом переливчатую ткань и
черный же тюрбан. Дернув головой в сторону двойного трона, по
бокам от которого стояли теперь два герольда с корнетами, он
сказал:
византийский наряд, но в доспехи. Светло-синий плащ стекал с
его плеч, большой шлем лежал на коленях. Круглое лицо короля,
всегда казавшееся под короной слишком большим и голым,
оставалось, когда взгляд его падал на Бенедиктуса де Грифон,
Рауля Каркассонского или Симона Дальнестранника, лишенным
всякого выражения; напротив, на лице взиравшей и на них, и на
прочих рыцарей королевы Леноры, лице преподавательницы
физкультуры, замечались прежде всего широко раскрытые,
остановившиеся глаза и прыгающий рот. Корнеты пропели снова, и
королева положила ладонь на укрытую кольчугой руку супруга.
Богемонд даже не повернул головы.
так, будто его и вправду вот-вот убьют, а ее сошлют в
монастырь. Боже ты мой, прямо Гекуба и Приам.
он, и ушел, чтобы, встав к трону спиной, на трех языках пропеть
благословение, ниспосланное Святым Китом этому дню и Турниру.
Когда пение закончилось, на поле вышли первые бойцы.
участвовал. В них бились юноши, новоиспеченные рыцари, а то и
оруженосцы, выходившие, чтобы снискать себе рыцарское звание.
Они кружили по полю, делали выпады, подставляя себя под удары
почище чучел, на которых практиковались у себя на задних
дворах, и часто, взаимно утрачивая равновесие, в обнимку
валились наземь, теряя шлемы. Немногие из этих боев заняли
больше трех минут, и рефери -- некий сэр Рорик Неотесанный,
облаченный в цельную медвежью шкуру и шорты из клетчатой
шотландки -- называя победителя, смеялся и отпускал шуточки,
поглядывая на морщившегося Джона Эрне. Со всех сторон
окружавшие турнирное поле и теснившиеся на балконах "Ваверли"
люди в костюмах для бега трусцой и в белых теннисных одеждах
весело вопили, аплодировали всем без разбора и старались
сфотографироваться с кем-нибудь, облаченным в доспехи.
двинулся дальше ронин Бенкеи, щуплый японец-ученик Джона Эрне в
доспехах, подобных украшению из драгоценных камней --
металлические и кожаные пластины их, перевитые янтарными,
аметистовыми, серебристыми и изумрудными шнурами, составляли
как бы вторую его кожу, гибкую, тускло мерцающую,
адамантово-прочную, как шкура дракона. На кожаных пластинах
светился узор из золотого лака, тонкие, словно нить,
инкрустации радужно переливались на металле, за красным
шелковым поясом торчала пара деревянных лаковых ножен -- одни
длинные и одни короткие. Шлем ему заменяла железная полумаска с
драконьим рылом и клыками, она закрывала нос, оставляя снаружи
глаза, подобные на бледной коже маленьким инкрустациям черного
дерева. Противника он вызывал молча, указывая на него длинным
мечом, который держал во время боя двумя руками. Фаррелл слышал
ропот благородных лордов, все оживлявшийся, пока ронин Бенкеи
расправлялся поочередно с тремя молодыми рыцарями, без видимых
усилий тузя их со всех сторон, подобно горному ветру. Когда
рухнул третий рыцарь, получивший удар мечом под ребра, от
которого он до конца турнира дышал, будто астматик, Фаррелл
спросил, сам того не заметив, вслух: