печатями на карте его деловой жизни. Они были навигационными маяками, на
которые он шагал сквозь разливы неона и баров. А что же, как не они, могло
им двигать еще? Деньги он не любил ни внешне, ни, тем более, внутренне.
Они были слишком тусклы, чтобы следовать на их свет. Власть над людьми? Он
не терпел ответственности, на которую такая власть обрекает. И хотя у него
и была какая-то изначальная гордость за свое мастерство, ее никогда не
хватало, чтобы удерживать себя в боевом режиме.
последней черты. Он все чаще бывал понурым, а неуловимые денежки лукаво
нашептывали на ушко, что игра для него потеряна. Так что большая удача
была ему просто необходима, и, чем скорее, тем лучше. О какой-то другой
жизни он просто понятия не имел, его внутренние часы были поставлены на
время ковбоев-компьютерщиков и откалиброваны на риск и адреналин. И еще на
блаженство утреннего покоя, которое приходит, когда каждый твой ход верен,
и сладкий пирог чьего-нибудь чужого кредита перекочевывает на твой
собственный счет.
слишком уж далеко, и пора собирать пожитки и убираться прочь. Потому что
Рикки была совсем не такой, как другие, - в ней чувствовалось какая-то
высота, какие-то непостижимые дали. И все-таки - я это сердцем чувствовал,
и сердце кричало Бобби - она была здесь, рядом, живая, совершенно
реальная. Просто человек - с обыкновенным человеческим голодом,
податливая, зевающая от скуки, красивая, возбужденная, словом, такая, как
все.
Нью-Йорк, чтобы увидеться с Финном. Мы с Рикки остались на чердаке одни.
Собиралась гроза. Половина неба была скрыта от глаз куполом соседнего
дома, который так и не успели достроить. Все остальное затянули
черно-синие тучи. Когда она прикоснулась ко мне, я стоял у стола и смотрел
на небо, одуревший от полдневной жары и влаги, переполнявшей воздух. Она
притронулась к моему плечу в том месте, где розовел небольшой затянувшийся
шрам, выглядывающий из-под протеза. Все, кто когда-нибудь касался этого
места, вели руку вверх по плечу.
ровными и продолговатыми. Лак был немногим темнее, чем слой углеродного
пластика, который покрывал мою руку. Ее рука продолжала двигаться по моей,
ногти черного цвета скользили вниз по сварному шву. Ниже, ниже, до
локтевого сочленения из черного анодированного металла и далее, пока не
достигли кисти. Рука ее была маленькой, как у ребенка, пальцы накрыли мои,
а ладошка легла на просверленный дюралюминий.
потом весь полдень лил долгий дождь, капли ударяли по стали и
перепачканному сажей стеклу над постелью Бобби.
быстрее, чем звук. А за ними - иллюзия матрицы в пространстве, которое не
имеет границ. Что-то подобное видишь, когда перед тобой на экране мелькают
контуры проектируемого здания. Только проект прокручивается от конца к
началу, и у здания вместо стен - разорванные крылья.
которые его окружают, - иллюзия и не более. Что на самом деле мы не
"внутри" компьютера Хром, а всего лишь подключены к нему через интерфейс,
в то время как матричный симулятор на чердаке у Бобби поддерживает эту
иллюзию... Появляется ядро данных, беззащитное, открытое для атаки... Это
уже по ту сторону льда, матрицы подобного вида я еще никогда не видел,
хотя пятнадцать миллионов законных операторов Хром видят ее ежедневно и
принимают как само собой разумеющееся.
вертикали товарняков, мелькают разноцветные ленты - цветовые коды для
допуска. Яркие главенствующие цвета, слишком яркие в этой призрачной
пустоте, пересекаются бесчисленными горизонталями, окрашенными, словно
стены в детской, в розовое и голубое.
слепящего фейерверка: сердце всей этой недешево обходящейся для нее тьмы,
самое сердце Хром...
экспедиции за покупками. Солнце скрывалось за облаками, а на мониторе
Бобби светилась структура льда - двумерное изображение чьей-то электронной
защиты. Неоновые линии переплетались подобно коврику для молитв,
расписанному в декоративном стиле. Я выключил пульт, и экран стал
совершенно темным.
засунутая в пакеты из нейлона, по соседству лежала пара ярко-красных
ковбойских сапог, магнитофонные кассеты, глянцевые японские журналы с
рассказами о звездах симстима. Я свалил все это под столик и, когда
отцепил руку, вспомнил, что программа, которую я купил у Финна, осталась в
правом кармане куртки. Мне пришлось повозиться, вытаскивая ее левой рукой
и затем вставляя между прокладок в зажимы ювелирных тисочков.
протез] походил на старый проигрыватель, на каких когда-то прокручивали
записи на пластинках, а тисочки были прикрыты прозрачным пылезащитным
колпаком. Сам манипулятор, чуть больше сантиметра в длину, перемещался на
том, что раньше было на таких проигрывателях тонармом. На него я даже не
посмотрел, когда прикреплял провода к культе. Я вглядывался в окуляр
микроскопа, там в черно-белом цвете виднелась моя рука при сорокакратном
увеличении.
тяжеловат. Тогда я подстроил сенсорный регулятор массы до четверти
килограмма на грамм и принялся за работу. При сорокакратном увеличении
сторона программной кассеты была похожа на грузовик.
часа - на работу с уолдо, возню с лазером и четыре зажима. Еще два часа на
телефонный разговор с Колорадо, и три - на перезапись словарного диска,
способного перевести на английский технический русский восьмилетней
давности.
мной на экране, где-то на половине пути превращаясь в английский текст.
Виднелось множество пропусков, там, где купленная у своего человека из
Колорадо программа натыкалась при переводе на специальные военные термины.
Но какое-то представление о том, что я купил у Финна, мне все-таки
получить удалось.
покупать пружинный нож, а вернулся домой с портативной нейтронной бомбой.
нейтронная бомба?" Эта штука под пылезащитным кожухом была явно не для
такой игры, как моя. Я даже представить не мог, куда бы ее спихнуть, и где
найти покупателя. По-видимому, для кого-то это не составляло проблемы, но
этот кто-то, ходивший с часами Порше и фальшивым бельгийским паспортом,
отсутствовал по причине смерти. Сам же я подобного рода деятельностью
заниматься не собирался. Да уж, действительно, у бедняги, которого
замочили на окраине приятели Финна, были довольно необычные связи.
программой. Это был русский военный ледоруб, компьютерный вирус-убийца.
пакетик приготовленных сэндвичей.
проснулся по-настоящему. Мне снилась моя программа, волны ее
изголодавшихся глитч-систем и подпрограммы-хамелеоны. Во сне она
представлялась каким-то невиданным зверем, бесформенным, снующим по всем
направлениям.
функциональную клавишу. На экране засветился тот самый хитроумный узор,
что я видел перед тем накануне. Прогоняя остатки сна, я протер глаза левой
рукой, потому что правая на такую вещь была давно уже не способна. Когда я
засыпал, то все пытался решить, стоит ли ему рассказывать о программе.
Может, имеет смысл попытаться ее продать, оставить себе все деньги, а
после уговорить Рикки и махнуть с ней куда подальше.
старой кожаной куртке, наброшенной на плечи, как плащ. Уже который день он
не брился, и лицо его казалось еще более осунувшимся, чем всегда.
прокладкам через мою нейроэлектронику страх передался и ей. Сэндвичи
вывалились из руки, и по давно не метенному деревянному полу рассыпались
пожухлые листики брюссельской капусты и подсохшие ломти промасленного
ярко-желтого сыра.
Мы были бы уже трупами. Я подключился к ней через арендную систему в
Момбасе с тройной слепой защитой и через алжирский спутник связи. Она,
конечно, узнала, что кто-то пробовал подсмотреть, но так и не догадалась,
кто.
мы бы, наверняка, считались уже мертвецами. В этом Бобби был прав. И она
уничтожила бы меня еще на пути из Нью-Йорка.