много работали. В нем слишком много стали. Он может разбиться, но никогда
не согнется, а я не хочу, чтобы он разбился из-за меня."
Если в это тело пересадить другой мозг, то Кеог оживет, чтобы докончить
свое дело в Монебе.
в его глазах.
этой стороны никакого затруднения нет. И я знаю язык Титана, как почти все
языки Системы. Но, тем не менее, мне нужен помощник, гид, который знает
жизнь Кеога и позволит мне жить этой жизнью в течение необходимого
времени. Это вы, Харкер. Но я предупреждаю вас, что это нелегкое дело.
вмешиваться в это дело!
знал. Он улыбнулся бы, если бы мог. Но он заговорил так же, как часто
говаривал в прежние времена, когда Курт был всего лишь рыжим мальчуганом,
игравшим в пустых коридорах лаборатории, скрытой внутри "Тайчо", и не
имевшим других товарищей, кроме робота, андроида и самого Саймона.
мастера Харкера в главную кабину и присмотри, чтобы он спал, потому что
ему понадобятся все его силы. Отто, Куртис хочет, чтобы ты помогал ему.
Саймона и обратно. Его глаза как-то странно блестели. Курт стоял
неподвижно, сжав зубы.
действовавших так же ловко, как человеческие руки, он достал необходимые
инструменты, пилу для трепанации черепа, зажимы, разнообразные
хирургические ножи и прочее, стимулирующие и анестезирующие вещества,
смеси, вызывающие быстрое и полное восстановление клеток, так что рана
заживала за несколько часов, не оставляя рубца.
находилось в лаборатории. Саймон, зрение которого было лучше, а
прикосновение надежнее, чем у любого хирурга, сделал несколько надрезов на
черепе Кеога.
упрямым, но теперь по нему разлилась бледность, как бы от безнадежности.
рядом с головой мертвого. Саймон увидел, что они дрожат.
сомнабула. Взгляд Отто смягчился. Он кивнул Саймону над плечом Курта и
улыбнулся. В этой улыбке было восхищение обоими.
физиологического раствора. А вот это ввести в твердую мозговую оболочку
немедленно после операции.
ловко. А губы сжались в тонкую линию.
охватил страх, глубокий страх перед тем, что он готовился сделать.
теперешним состоянием. Гений отца Куртиса спас его тогда, дал ему новую
жизнь, и Саймон примирился с этой жизнью, какой бы необычной она не была,
и пользовался ею. Он даже находил преимущества в своей новой форме:
возросшая ловкость, способность ясно мыслить, потому что мозг не был
засорен болезненными неконтролируемыми импульсами тела. И он был
признателен своему бытию.
жизни."
считал давно умершим: желание снова стать человеком, человеческим
существом во плоти и крови.
охвачены смятением от столкновения с этим страхом и этим голодом. Они
выскочили в полной форме из своей гробницы в его подсознании, и он был
ошеломлен тем, что может еще стать жертвой эмоции, а голос разума кричал:
"Я не могу этого сделать! Нет, не могу!"
Кеогом. Он видел, что Отто наблюдает за ним, полный боли и сострадания, а
также и... да, зависти. Поскольку Отто сам не был человеком, он знал то, о
чем другие могли только подозревать.
свой правильный ритм, но затем заработал снова.
Первой мыслью Саймона было, что его слуховой механизм работает плохо.
Потом холодное крыло воспоминаний коснулось его, принося с собой внезапный
страх и чувство боли.
функционировать, а пульсация насоса с раствором исчезла.
крикнул:
мозгу Саймона. Без участия сознательной воли он поднял веки. Веки чьи-то,
конечно же, не его! У него уже столько лет не было никаких век.
бы плавала в движущемся тумане. Фигура Курта, Отто, над ними громадная
масса Грэга, и кто-то незнакомый... нет, не незнакомый: Саймон вспомнил
его имя - Харкер.
к нему резко, ударила его, разодрала, он почувствовал страх, физическую
тревогу, потом беспорядочные удары сердца, болезненное сокращение основных
нервных узлов тела.
операция прошла неудачно.
Саймон поднял правую руку, а потом левую. Он долго смотрел на них и
медленно уронил. Капли соленой влаги защипали ему глаза, и он узнал слезы.
Саймону поднять голову и поднес к его губам стакан. - Можешь пить? Это
рассеет туман и придаст тебе силы.
эффектами анестезии. Зрение и слух прояснились, он мог контролировать свой
разум. Некоторое время он не двигался, привыкая к почти забытым ощущениям
тела.
о сне. Он вздохнул, и это тоже было чудесно.
И Саймон Райт в теле Джона Кеога, встал со стола и стоял - новый,
новорожденный человек.
побледневшим, болезненным лицом, лежавшего на полу, и пробормотал с
оттенком совершенно человеческой жалости:
свободе движений, не требующих никаких усилий, и крупное мускулистое тело,