него. Бритва злорадно взвизгнула и отхватила от губы кусочек мяса.
съежившуюся в темноте маленькую фигурку рядом с бесчисленными парами
сапог. - Ах это ты, Трудяга! - Злость его мгновенно улеглась, и Билл снова
повернулся к зеркалу.
его уже никто и не замечал. Это был круглолицый, постоянно улыбающийся
парнишка, чьи розовые щечки-яблочки никогда не теряли свежести, а улыбка
была столь неуместной в лагере имени Льва Троцкого, что его хотелось
прибить на месте - если вовремя не вспомнить, что парень слегка тронутый.
Бигер определенно был со сдвигом, поскольку всегда горел желанием услужить
своим товарищам и постоянно вызывался дежурить в сортире. Мало того - он
обожал чистить сапоги и приставал с этим ко всем однополчанам до тех пор,
пока не стал еженощным чистильщиком сапог для всего взвода. Когда солдаты
разбредались по баракам, Трудяга Бигер скрючивался на своем троне в
последнем ряду стульчаков, бывших его персональным владением, и окружал
себя грудой сапог, которые начищал до зеркального блеска с неизменной
улыбкой. Он торчал тут и после отбоя, работая при свете фитиля, горевшего
в банке из-под сапожного крема, и вставал раньше всех, чтобы успеть
закончить свою добровольную повинность. И всегда улыбался. Парнишка был
явно не в себе, но солдаты не вязались к нему, поскольку сапоги он чистил
мастерски, и оставалось только молиться, чтобы Бигер не загнулся от
усердия раньше, чем закончится курс военной подготовки.
проклятого врага еще сильнее"? - не унимался Билл. Он ткнул пальцем в
плакат, висевший на стене напротив. На огромной иллюстрации с надписью
"ЗНАЙ ВРАГА СВОЕГО!" был изображен чинджер в натуральную величину -
семифутовый ящер, похожий на четверорукого чешуйчатого кенгуру с головой
крокодила. - А потом, какая сестра захочет выйти замуж за эту образину? И
что вообще эта тварь будет делать с чьей-то сестрой? Разве что сожрет ее?
принялся за новый. Он даже нахмурился, давая понять, как серьезно
относится к вопросу.
просто часть психологической подготовки. Мы должны выиграть войну, а чтобы
выиграть войну, надо быть настоящими солдатами. А настоящие солдаты
ненавидят врага. Вот так оно и получается. Чинджеры - единственные
известные нам негуманоиды, которые вышли из стадии дикости, и,
естественно, мы должны их истребить.
истреблять! Я сплю и вижу, как бы поскорее вернуться домой и стать
техником по удобрениям.
рукой новую банку с пастой и запустил в нее пальцы. - Я говорю о людях
вообще, об их поведении. Не мы их - так они нас. Правда, чинджеры
утверждают, будто война противна их религии, будто они только обороняются
и никогда не нападают первыми, но мы не должны им верить, даже если это
чистая правда. А вдруг им придет в голову сменить религию или свои
убеждения? В хорошеньком положении мы тогда окажемся! Нет, единственное
правильное решение - вырубить их теперь же и под самый корень!
пойдет замуж за чинджера. Ну а как насчет этого? - Он ткнул пальцем в
надпись на дощатом настиле: "ВОДУ СПУСКАЙ - О ВРАГАХ НЕ ЗАБЫВАЙ". - Или
этого? - Лозунг над писсуаром гласил: "ЗАКРОИ ШИРИНКУ, ОХЛАМОН, - СЗАДИ
ПРЯЧЕТСЯ ШПИОН!". - Даже если на минуту забыть, что никаких секретов, ради
которых стоило бы пройти хоть милю, не то что двадцать пять световых лет,
мы все равно не знаем, - как чинджер вообще может быть шпионом? Разве
семифутовую ящерицу замаскируешь под рекрута? Ей и под Смертвича Дранга не
подделаться, даром что они как родные бра...
дьявола из преисподней, в бараке взорвался голос Смертвича.
война?
единственным освещением которого служили красные уголья Дранговых глаз.
Заснул он мгновенно, как только голова коснулась твердокаменной подушки,
но буквально через минуту сигнал побудки вышвырнул его из койки. За
завтраком, пока Билл в поте лица резал эрзац-кофе на мелкие кусочки, чтобы
их можно было проглотить, теленовости передали сообщение о тяжелых боях с
крупными потерями в секторе бета Лира. По столовой пронесся стон,
объяснявшийся отнюдь не взрывом патриотизма, а тем, что любые плохие
новости означали для новобранцев ужесточение режима. Никто не знал, в чем
это будет выражаться, но сам факт сомнения не вызывал. Так оно и вышло.
проводимый по понедельникам, перенесли на полдень, чтобы железобетонные
плиты плаца успели хорошенько раскалиться и обеспечили максимальное число
солнечных ударов. Билл, стоявший в заднем ряду по стойке "смирно",
заметил, как над парадной трибуной воздвигли балдахин с кондиционером. Это
сулило появление большого начальства. Предохранитель атомной винтовки
продырявил Биллу плечо, на кончике носа собралась большая капля пота и
струйкой сорвалась вниз. Краем глаза он видел, как по рядам солдат зыбью
пробегают волны: сомкнутые в тысячную толпу люди то и дело падали в
обморок. Их подхватывали бдительные медбратья и волокли к санитарным
машинам. Здесь солдат укладывали в тень, чтобы, как только они придут в
себя, пихнуть их обратно в строй.
переданный в каждый каблук сигнал встряхнул ряды, поставил их по стойке
"смирно" - и тысячи штыков сверкнули на солнце. К парадной трибуне
подкатила машина генерала - о чем свидетельствовали две звезды,
намалеванные на борту, и кругленькая фигурка шмыгнула из раскаленного ада
в благодатную прохладу балдахина. Билл еще никогда не видел генерала так
близко, по крайней мере спереди; однажды, возвращаясь поздно вечером с
наряда, он заметил, как генерал садился в машину возле лагерного
лекционного зала. Во всяком случае, Биллу показалось, что это генерал,
хотя он видел его всего мгновение, и то сзади. Поэтому в памяти
генеральский образ запечатлелся в виде огромной задницы, приставленной к
крошечной муравьиной фигурке. Впрочем, столь же смутное представление
сложилось у Билла и о других офицерах: рядовые не сталкивались с ними во
время обучения. Однажды ему все же удалось как следует разглядеть
лейтенанта второго ранга около канцелярии: он убедился хотя бы в том, что
у офицера есть лицо! Был еще военный врач, читавший рекрутам лекцию о
венерических болезнях, который оказался всего в тридцати футах от Билла.
Билл, однако, о нем ничего сказать не мог, так как ему досталось место за
колонной, и там он сразу захрапел.
громкоговорители, и генерал произнес речь. Ничего стоящего курсанты и не
надеялись услышать, а в конце, как и следовало ожидать, генерал объявил,
что в связи с тяжелыми потерями на полях сражений программа обучения будет
ускорена. Потом опять заиграл оркестр, новобранцы строем разошлись по
баракам, переоделись в свои власяницы и быстрым шагом отправились на
стрельбище палить из атомных винтовок по пластиковым макетам чинджеров,
выскакивавшим из подземных щелей. Стреляли вяло, пока из одной щели не
высунулся Смер-твич Дранг. Тут все стрелки переключились на автоматический
огонь, и каждый влепил ему без промаха целую обойму, что, безусловно, было
рекордом меткости. Но дым рассеялся - и ликующие вопли солдат сменились
криками отчаяния, когда они сообразили, что разнесли в клочья всего лишь
пластиковую копию, оригинал которой появился сзади и, щелкнув каблуками,
вкатил им по месяцу нарядов вне очереди.
Скотина Браун в столовой для нижних чинов, поедая сосиски, сваренные из
уличных отбросов и обернутые целлофаном, и запивая их теплым водянистым
пивом.
всем известно, что эти пастухи выделывают там со своими тоатами. Высокий,
худой, с кривыми ногами и задубевшей кожей, он редко разговаривал,
привыкнув к вечному безмолвию степей, нарушаемому лишь жутким воем
потревоженных тоатов, но зато был великим мыслителем, благо времени для
размышлений у него было хоть отбавляй. Каждую мысль он вынашивал неделями,
и ничто в мире не могло прервать этот процесс. Он даже не протестовал,
когда его обзывали Скотиной; любой другой солдат за это сразу врезал бы по
морде. Билл, Трудяга и другие парни из десятого взвода, сидевшие за
столом, восторженно заорали и захлопали в ладоши, как всегда, когда
Скотина изрекал что-либо вслух.
околело!
тщетно попытался разжевать его и наконец проглотил Целиком, отчего на
глазах у него выступили слезы. Заглушив боль в горле глотком пива. Скотина
продолжал:
помер, он живет.
После чего дружно подняли Брауна на смех: