Чтение 3–й страницы книги ~Левая рука Тьмы~

богатой белками и углеводами пищей здесь являются яйца, рыба, орехи и
некоторые хайнские злаки. Не слишком калорийная диета для столь сурового
климата, так что пополнять запасы "горючего" приходится довольно часто. Я
уже привык без конца что-то есть, буквально через каждые пятнадцать минут. И
лишь позже, в конце этого года, я открыл для себя неожиданный факт:
оказывается, гетенианцы сумели приспособиться не только к непрерывному
поглощению пищи, но и к неопределенно долгому голоданию.

Снег все еще шел -- мягкий, легкий весенний снежок, это было куда
приятнее бесконечных дождей, свойственных периоду оттепели на этой планете.
Я неторопливо брел по территории дворца в спокойной голубизне вечернего
снегопада и только один раз чуть-чуть сбился с пути. Королевский дворец
Эренранга -- это как бы город в городе, окруженные могучими стенами джунгли
бесчисленных дворцов, башен, садов, двориков, храмов, крытых мостов,
напоминающих туннели, и разнообразных переходов из одной части дворца в
другую. Здесь были замечательные рощи и чудовищные тюрьмы -- наследие
многовековой королевской паранойи, которой не избежал ни один монарх
Кархайда. Надо всем этим возвышались мрачные величественные стены из
красного камня -- внешние укрепления центрального замка, где в обычное время
не живет никто, кроме самого короля. Все же остальные -- слуги, челядь,
придворные, лорды, министры, члены королевского совета, гвардия короля и так
далее -- размещаются в других дворцах, бараках или казармах, что находятся
внутри крепостных стен. Эстравену в знак особого расположения короля был
предоставлен Угловой Красный Дом -- здание, построенное 440 лет назад для
Гармеса, любимого кеммеринга короля Эмрана III, чья краса до сих пор
воспевается поэтами. Гармес был похищен наемниками враждебной королю клики
из Внутренних Земель, изуродован, сведен с ума и превращен в скота. Эмран
III умер через сорок лет после этого, все еще горя жаждой неутоленной мести,
и был прозван Эмран Несчастливый. Трагедия, свершившаяся в столь далекие
времена, постепенно утратила свою горечь, но слабая дымка несбывшихся
надежд, какой-то странной меланхолии по-прежнему окутывала эти каменные
стены, таилась в темных углах. Небольшой сад при доме был обнесен резной
оградой; ветви плакучих деревьев, серем, склонялись к воде небольшого
пруда меж раскиданных на его берегах огромных каменных валунов. В мутноватых
снопах света, падавшего из окон, кружились вместе с крупными хлопьями снега
крохотные коробочки семян; ими была усыпана вся темная поверхность воды.
Эстравен стоял на крыльце, ждал меня -- без шапки, без куртки на морозе! --
и любовался таинством падения в ночи мертвых снежных хлопьев, смешанных с
живыми семенами растений. Он спокойно приветствовал меня и провел в дом.
Других гостей не ожидалось.

Я немного этому удивился, однако мы сразу же пошли к столу, а о делах
за едой говорить не принято; но я удивился куда больше, отведав кушанья,
которые были, безусловно, выше всяческих похвал; даже вечные хлебные яблоки
повар Эстравена совершенно преобразил, так что я от всей души выразил свое
восхищение. После ужина мы сидели у камина и пили горячее пиво. В мире, где
на обеденном столе всегда имеется специальное приспособление, чтобы
разбивать ледок, которым успевает покрыться еда, а также питье в твоем
бокале, горячее пиво начинаешь особенно ценить.

За столом Эстравен весьма мило болтал; теперь же, сидя напротив меня у
камина, был погружен в исполненное достоинства молчание. Хотя я уже почти
два года провел на планете Зима, но все еще был очень далек от адекватного
восприятия ее обитателей. Я очень старался, но все мои попытки кончались
тем, что я воспринимал гетенианцев то как мужчин, то как женщин; я как бы
загонял их в рамки столь неестественных для них и столь понятных для меня
категорий. И вот теперь, прихлебывая исходящее паром кисловатое пиво, я
подумал, что поведение Эстравена за столом было типично женским: сплошное
обаяние, такт и некая загадочная бесплотность при безукоризненной
светскости. Может быть, именно этой женственной мягкости и изяществу в нем я
и не доверял? Может, именно это-то мне в нем и не нравилось? Просто
немыслимо было представить его женщиной -- этого темнокожего, ироничного,
могущественного вельможу, что сидел со мной рядом в полутемной гостиной,
освещенной лишь пламенем камина; и все же, когда я думал о нем как о
мужчине, то постоянно ощущал некую фальшь, неясный обман, крывшийся то ли в
нем самом, то ли в моем отношении к нему. Голос у него был мягкий, хотя и
довольно звучный; недостаточно низкий для голоса мужчины, однако вряд ли
похожий и на голос женщины... Впрочем, он что-то давно уже говорил этим своим
загадочным голосом.

-- Мне очень жаль, -- говорил Эстравен, -- что я вынужден был столь
долго откладывать удовольствие принимать вас в моем доме, но я рад, что
теперь между нами больше не возникает вопроса о каком-то там
покровительстве...

Последнее меня несколько удивило. Он, безусловно, покровительствовал
мне, по крайней мере до сегодняшнего дня. Может быть, он хотел сказать, что
аудиенция у короля, которую он испросил для меня на завтра, положит конец
нашим различиям и сделает нас равными по положению?

-- Мне кажется, я не совсем вас понимаю, -- сказал я.

Мое замечание, казалось, сильно его озадачило, и он умолк.

-- Ну что ж, видите ли... -- начал он наконец очень неуверенно, -- ваше
пребывание в моем доме... вы же понимаете, что я больше не могу выступать
перед королем в качестве вашего адвоката.

Он говорил так, словно стыдился меня. Совершенно очевидно, что и это
приглашение в гости, и то, что я его принял, имели некий недоступный мне
глубинный смысл. Но если мне не хватало знаний этикета, то ему -- этики.
Одно лишь было мне абсолютно ясно: я был прав, не доверяя Эстравену. Он был
не просто хитер и не просто всесилен: он оказался поразительно вероломен. В
течение долгих месяцев моего пребывания в Эренранге именно он внимательнее
остальных выслушивал меня, отвечал на все мои вопросы, посылал врачей и
инженеров проверить, действительно ли я прилетел на своем корабле с другой
планеты; он по собственной инициативе помогал мне сойтись с нужными людьми и
последовательно продвигал меня вверх по здешней иерархической лестнице, на
самой нижней ступеньке которой я в первый год своего пребывания здесь
находился: из обладающего чересчур большим воображением монстра я
превратился, благодаря его усилиям, в уважаемого иноземного Посланника,
который вот-вот будет удостоен аудиенции у самого короля. И вот теперь,
подняв меня до столь опасных высот, он внезапно ледяным тоном сообщает, что
лишает меня своей поддержки(

-- Но я всегда привык полагаться на вас, вы сами приучили меня(

-- С моей стороны это было ошибкой.

-- Вы хотите сказать, что, устроив мне эту аудиенцию, все же не стали
отзываться положительно о моей миссии в целом, как... -- Мне показалось, что
лучше проглотить это "как раньше обещали мне".

-- Я не мог иначе.

Я очень разозлился, но не ощутил в нем ни ответного гнева, ни
каких-либо сожалений.

-- Не скажете ли, почему вы именно так поступили? Он помолчал, потом
решился:

-- Хорошо.

И снова замолчал. Пока длилось это молчание, я уж было решил, что вновь
совершил ошибку: мне, не слишком умному и, в общем-то, беззащитному чужаку,
не следовало бы требовать у премьер-министра инопланетного государства
объяснить свое поведение, тем более что я, чужак, недостаточно хорошо
понимаю -- и, возможно, никогда не пойму! -- что лежит в основе здешней
государственной власти и деятельности современного кархайдского
правительства. Без всякого сомнения, многое связано с понятием шифгретор
-- совершенно непереводимое слово, обозначающее одновременно престиж,
авторитет, общественное лицо человека и благородное происхождение, --
всеобъемлюще важный фактор социальной значимости как в Кархайде, так и во
всех прочих государствах планеты Гетен. Если это так, то я никогда до конца
не пойму поведения Эстравена.

-- Вы слышали, что сказал мне король сегодня во время праздника?

-- Нет.

Эстравен наклонился и вынул прямо из горячей золы в камине кувшин с
пивом. Потом молча налил мне полную кружку. Пришлось пояснить:

-- Насколько я мог слышать, король не разговаривал сегодня с вами во
время праздника.

-- Мне тоже так показалось, -- согласился он. До меня наконец дошло,
что это всего лишь очередной намек. Послав к чертям эту идиотскую, типично
женскую манеру вечно говорить намеками и загадками, я спросил напрямик:

-- Вы что же, лорд Эстравен, хотите сказать, что больше не пользуетесь
благосклонностью короля?

Я полагал, что уж теперь-то он непременно рассердится, однако он ничем
этого не проявил, кроме осторожного упрека:

-- Я ничего не хочу сказать вам, господин Аи.

-- О Господи, лучше бы вы все-таки хотели! Он посмотрел на меня с
любопытством:

-- Ну хорошо. Тогда скажем так: при дворе есть несколько человек,
которые, как вы выражаетесь, пользуются благосклонностью короля, но отнюдь
не благосклонно относятся ни к вашему присутствию здесь, ни к вашей миссии.

А-а, значит ты спешишь поскорее присоединиться к ним и продаешь меня,
чтобы спасти собственную шкуру, подумал я, но говорить об этом, разумеется,
было нельзя. Эстравен был настоящим придворным, хитрым и умным политиком, а
я -- просто доверчивым дураком. Даже в двуполом обществе политик слишком
часто не является по-настоящему цельной личностью. Пригласив меня на обед,
Эстравен рассчитывал, что я так же легко приму его предательство, как он его
совершил. Очевидно, спасти собственное лицо было для него куда важнее, чем
остаться честным А потому я заставил себя выговорить:

-- Мне очень жаль, что ваше доброе отношение ко мне послужило причиной
стольких неприятностей.

О черт побери! Я даже ощутил слабое чувство морального превосходства,
правда мимолетное: слишком он был непредсказуем.

Он отодвинулся назад, так что блики огня освещали лишь его колени и