Чтение 3–й страницы книги ~Ученик воина~

- Я думаю. - Он посмотрел вверх, туда, где кончалась длиннющая
парадная лестница особняка Форкосиганов. Что ж, начнем с самого
трудного...

- Дед наверху?

- Да, в своих апартаментах. Хотя, рада тебе сообщить, утром он даже
прогулялся в саду.

- А-а. - И Майлз двинулся к лестнице.

- В лифт, - односложно скомандовал Ботари.

- Пустяки, тут всего один пролет.

- Хирург сказал, что вам надо избегать любых нагрузок.

Леди Форкосиган наградила Ботари одобрительной улыбкой; в ответ он
вежливо пробормотал: "Миледи..."

Майлз недовольно передернул плечами и направился вглубь дома.

- Майлз, - проговорила мать, когда он ковылял мимо. - Дед очень стар
и не очень здоров, и уже много лет ему ни с кем не приходилось спорить,
так что принимай его таким, какой он есть, ладно?

- Ты же знаешь, я так и делаю. - Он скорчил почтительную гримасу,
демонстрируя готовность ко всяческой дипломатии. Мать рассмеялась, но ее
глаза остались серьезными.

Добравшись до покоев деда, Майлз встретил Элен Ботари - она как раз
выходила оттуда. Сержант приветствовал дочь молчаливым кивком, получив в
ответ прелестную улыбку.

В тысячный раз Майлз задавался вопросом: как мог этот урод породить
такую красавицу? Все его черты по отдельности отражались в лице Элен, но в
преображенном виде. В свои восемнадцать лет она была очень высокой - метр
восемьдесят, совсем как отец, с его метром девяносто пять; но Ботари был
худ, как щепка, и вечно напряжен и озабочен, а она - изящна и полна жизни.
У него нос изогнут клювом, а у Элен очень милый носик с легкой горбинкой.
Его лицо кажется слишком узким, а у дочери - идеальный овал, красота, в
которой безошибочно чувствуется порода. Глаза - темные, светящиеся,
внимательные, без отцовской подозрительности и въедливости. Словом, отец и
дочь походили друг на друга, словно два изваяния, высеченных одним и тем
же скульптором, - василиск и святая, застывшие над входом в старинный
собор.

Майлз встряхнулся и обменялся коротким взглядом с очаровательной
девушкой на голову выше себя. Надеюсь, ты еще не завтра выдашь ее замуж,
сержант...

- Вот здорово. Я так рада, что ты здесь, - обратилась она к нему. -
Сегодня с утра прямо беда с ним.

- Что, капризничает?

- Нет, напротив. Он очень бодр. Играл со мной в страто, не обращая на
меня никакого внимания. Знаешь, я чуть у него не выиграла. А потом
рассказывал про войну и все вспоминал о тебе. Будь у него карта, он бы
втыкал флажки по дистанции, пока ты ее преодолевал... Может, мне остаться?

- Нет, что ты.

Элен сочувственно и с облегчением улыбнулась и пошла по коридору.

Майлз, глубоко вздохнув, толкнул дверь в комнату генерала графа
Петера Форкосигана.

Старик был чисто выбрит и одет во все свежее. Он сидел в кресле,
задумчиво глядя в сад за окном. Нахмурившись, граф оглянулся на того, кто
прервал его размышления, увидел внука и широко улыбнулся.

- А-а, это ты, малыш. Садись. - Он указал на другое кресло, в
котором, наверное, только что сидела Элен. Улыбка старика стала несколько
озадаченной. - Черт, неужели я обсчитался на день? Мне казалось, сегодня
ты должен трусить по горе Сенселе - вверх-вниз, вверх-вниз... И так сто
километров.

- Нет, сэр, вы вовсе не потеряли этот день. - Майлз опустился в
кресло. Ботари поставил перед ним стул и показал пальцем на его ноги - не
нужно ли помочь, но Майлз, отрицательно покачав головой, попытался
справиться с ними сам. Боль обожгла его, как огонь. - Ладно, подними-ка
их, сержант, - устало согласился он, и Ботари помог ему задрать вверх
злосчастные конечности, утвердив их под медицински правильным углом. Потом
сержант ретировался - хороший тактический ход, подумал Майлз, - и замер у
двери по стойке смирно. Когда до старого графа дошел смысл всей этой
пантомимы, его глаза расширились.

- Что ты натворил, малыш?

Надо проделать все быстро и безболезненно, как отрубают голову,
например, раз - и все кончено.

- Спрыгнул со стенки и сломал обе ноги. Вчера, на полосе препятствий.
В общем, провалился на физподготовке. Остальное... Впрочем, теперь это
неважно.

- И вот ты вернулся домой.

- И вот я вернулся домой.

- Так. - Дед забарабанил изуродованными пальцами по подлокотнику. -
Так. - Он неловко поерзал в кресле и сжал губы, не глядя на Майлза. Пальцы
его снова застучали по подлокотнику. - А все из-за этой дурацкой ползучей
демократии, - не выдержав, сварливо начал он. - Из-за убогого
инопланетного вздора! Твой отец поощрял эти глупости - думал, что послужит
тем Барраяру, ай нет. У него была прекрасная возможность искоренить все
это в бытность его регентом, и он упустил ее, просто упустил... - Старик
замолк. - Влюбился в женщину с другой планеты, в идеи с других планет, -
продолжал граф, но уже без прежнего пыла. - Это все твоя мать виновата. С
ее вечным бредом про равенство и братство...

- Ну брось, дед, - возразил Майлз, немного уязвленный. - Мама
совершенно не интересуется политикой. Покойники, и те, наверно,
интересуются ею больше.

- И слава Богу. Иначе она бы уже давно правила Барраяром. Я ни разу
не слыхал, чтобы твой отец ей хоть в чем-то перечил. Ну ладно, могло быть
и хуже...

Майлз лежал в кресле, не пытаясь больше защищать ни себя, ни мать.
Беспокоиться было не о чем: престарелый генерал скоро начнет обсуждать
проблему с разных сторон и сам себя переспорит.

- Может быть, нам всем надо меняться со временем? Может быть. Вот,
скажем, сыновья лавочников - видит Бог, из них получаются великолепные
солдаты. У меня под началом было порядком этих ребят. Я тебе никогда не
рассказывал про одного молодца? Мы дрались с цетагандийцами в Дендарийских
горах за Форкосиган-Сюрло. Лучший лейтенант, какого я помню. Мне тогда
было не больше лет, чем сейчас тебе. В тот год он убил больше
цетагандийцев, чем... А отец у него был портной. В те времена все кроили и
шили вручную... - Старик вздохнул по безвозвратно ушедшей молодости. - Как
же его звали...

- Тесслев, - подсказал Майлз. Он внимательно рассматривал свои ноги.
Что ж, он может стать портным - благо теперь они такая же вымирающая
порода, как и графы.

- Да-да, Тесслев. Погиб он, правда при страшных обстоятельствах.
Пошел на разведку, и их всех захватили в плен. Храбрый был до чертиков,
ничего не боялся... - Наступило молчание.

Внезапно старый граф узрел спасительную соломинку и ухватился за нее.

- А соревнования проводили честно? Сейчас ни в чем нельзя быть
уверенным. Какой-нибудь плебей-карьерист...

Майлз решительно покачал головой, торопясь пресечь эти фантазии,
прежде чем они укоренятся в голове старика.

- Все было честно. Я сам во всем виноват. Задергался, не сумел
вовремя собраться... Словом, я провалился, потому что слаб.

Дед яростно фыркнул. Он сжал кулак, но через мгновение рука его
безнадежно разжалась.

- В мое время никто бы не посмел сомневаться в твоем праве...

- В твое время за мою неумелость заплатили бы жизнями другие. Теперь
все устроено более справедливо, я в этом уверен. - Майлз старался говорить
как можно спокойнее.

- Ну что ж... - Старик смотрел в окно, ничего не видя. - Времена и
вправду меняются. Барраяр изменился. Он страшно изменился, уже когда мне
исполнилось двадцать - в сравнении с тем, чем был при моем рождении. А
потом, между двадцатью и сорока, произошла еще одна такая же перемена. Все
изменилось, все, ничего прежнего не осталось... Потом еще одна перемена,
от моих сорока до теперешних восьмидесяти. Все твои сверстники - слабое,
выродившееся поколение... Даже грехи у нынешних людишек какие-то
разжиженные. Старые пираты времен моего отца могли бы съесть их на завтрак
и переварить косточки до обеда... Ты знаешь, я ведь буду первым графом
Форкосиганом за все девять поколений, которому суждено умереть в
постели... - Старик умолк, вглядываясь во что-то невидимое, а потом
прошептал, словно обращаясь к самому себе: - Бог мой, как я устал от
перемен...

- Сэр, - мягко прервал его Майлз.

Старик живо поднял на него глаза.

- Ты не виноват, малыш. Ни в чем не виноват. Просто ты попал в колеса
судьбы, как и все мы. Это же случайность, что убийца, покушавшийся на
твоего отца, выбрал именно такой яд. Он ведь не целился в твою мать. А ты
всегда был молодцом. Наверное, мы хотели от тебя чересчур многого. Но
никто не скажет, что ты ничего не добился!

- Благодарю вас, сэр.

Молчание становилось гнетущим; в комнате было слишком жарко. Голова у
Майлза болела, его подташнивало от голода и лекарств. Он неловко поднялся.

- Если позволите, сэр...

Старик махнул рукой, отпуская его.