Чтение 3–й страницы книги ~Военный талант~

поместья. Вам следует представить необходимые документы, перечисленные в
приложении к данному сообщению. - Она слегка заколебалась. - Мы уже начали
предпринимать шаги для официального признания Габриэля погибшим. Конечно,
будет определенная задержка, поскольку суд не очень охотно берет дела о
пропавших без вести, даже в такой ситуации. Тем не менее, как только
представится возможность, нам хотелось бы действовать в защиту ваших
интересов. Следовательно, вы должны безотлагательно отправить нам
документы.

Она села и поправила юбку.

- Ваш дядя оставил для вас запечатанное сообщение, которое следует
передать вам в случае его смерти. Оно включится в конце разговора по звуку
вашего голоса. Скажите любое слово. Прошу вас, не колеблясь, сообщить нам,
если мы можем быть чем-то вам полезными. И еще, мистер Бенедикт, - ее
голос упал до шепота, - мне, действительно, будет не хватать его.

Я остановил запись, прогнал тестовую программу и отрегулировал
изображение. Затем вернулся в кресло и долго сидел, не надевая обруч.

- Гейб, - наконец произнес я.

Свет померк, и я очутился дома, в старом кабинете на третьем этаже, в
мягком кресле, которое когда-то так любил. Казалось, ничего не изменилось.
Я узнал отделанные панелями стены, старую тяжелую мебель, шторы цвета
красного дерева. В камине потрескивал огонь. И Габриэль стоял рядом.

Стоял так близко, что я мог бы дотянуться до него рукой - высокий,
худой, еще более поседевший, его лицо частично скрывала тень. Он молча
прикоснулся к моему плечу, потом сжал его.

- Привет, Алекс.

Все это было лишь имитацией, но в тот момент я понял, как мне будет
недоставать старого чудака. Эта мысль вызвала неоднозначные чувства, к
тому же я был удивлен: Гейб принял бы свою судьбу, не подвергая никого
испытанию процедурой сентиментального прощания. Это было на него не
похоже.

Мне хотелось разрушить иллюзию, просто сидеть и смотреть, но
приходилось отвечать, иначе изображение будет реагировать на молчание.

- Привет, Гейб.

- Поскольку я здесь, - грустно сказал он, - можно предположить, что
дело плохо.

- Мне очень жаль.

Он пожал плечами.

- Бывает. Трудно выбрать менее подходящее время, но не всегда удается
управлять событиями. Полагаю, тебе известны подробности. А может и нет.
Там, куда я собрался, есть шанс просто исчезнуть и никогда не появляться.

"Да, - подумал я, - но все случилось не так, как ты ожидал".

- Куда же ты собрался?

- Охотиться в Даме-под-Вуалью. - Он покачал головой, и я заметил, что
его переполняет сожаление. - Иногда все складывается чертовски неудачно,
Алекс. Надеюсь, что бы там ни случилось, но случилось это на обратном
пути. Мне бы не хотелось умереть прежде, чем я все выясню.

Мольба, а это была именно мольба, повисла в воздухе.

- Ты так и не добрался до Станции Сараглия, - ответил я.

- Вот как?

Гейб нахмурился и как-то сгорбился, будто сломался. Он отвернулся,
обошел кофейный столик, стоявший на этом месте много лет, и неловко
опустился в кресло напротив меня.

- Жаль.

Его движения стали более осторожными, а лицо, напоминающее лицо Дон
Кихота, посерьезнело. Были ли это признаки старости или просто реакция на
известие о собственной смерти. Во всяком случае, в нашем разговоре
ощущалось нечто смутное, какая-то трепетная неопределенность, какой-то
разлад.

- Ты хорошо выглядишь, - сказал я откровенную глупость. При данных
обстоятельствах замечание было мрачноватым, но Гейб, казалось, этого не
заметил.

- Жаль, что нам не пришлось побеседовать хотя бы еще раз. Эта встреча
- совсем не то.

- Да.

- Мне хотелось, чтобы мы лучше понимали друг друга.

На это нелегко было ответить. Гейб заменил мне и отца, и мать, и у
нас возникали обычные разногласия отцов и детей. Даже большие, потому что
Гейб был идеалистом.

- Ты слишком усложнил наши отношения, - продолжал он.

Он имел в виду, что я неплохо устроился в жизни, продавая антиквариат
частным коллекционерам. Занятие, которое он считал аморальным.

- Я не нарушал законы, - ответил я.

Мое возражение звучало бессмысленно, ведь теперь Гейб находится там,
куда не докричишься. Осталась только иллюзия.

- Здесь ты бы их нарушал! Ни одно просвещенное общество не позволяет
бесконтрольно заниматься такими вещами. - Гейб глубоко вздохнул и медленно
выдохнул. - Оставим это. Я заплатил за свои принципы более высокую цену,
чем мне хотелось бы, Алекс.

Сидящий передо мной человек был всего лишь компьютерной программой и
знал только то, что было известно моему дяде в момент записи. У него не
было ни тех принципов, с позиций которых он говорил, ни настоящего чувства
сожаления, которое испытывал я. Но это позволяло ему делать то, что
хотелось бы сделать мне самому и чего я сделать не мог.

- Если бы я мог изменить прошлое, я бы не стал придавать этому такое
значение.

- Но ты бы все же исчез.

- Конечно.

- Хорошо.

Он улыбнулся и с удовлетворением повторил мою реплику.

- Для тебя еще не все потеряно, Алекс.

Гейб поднялся, оттолкнувшись руками от кресла, открыл бар, извлек
бутылку и два стакана.

- "Туманящий голову", - объявил он. - Твой любимый.

Хорошо быть дома!

Вступив в беседу с кристаллокопией, я нарушил свое правило - отдался
во власть изображений и позволил себе принимать иллюзии за реальность.
Только сейчас я осознал, как соскучился по этому украшенному панелями и
заставленному книжными полками кабинету в задней части дома. Он всегда был
одной из моих любимых комнат. Вторая находилась на чердаке: волшебное
место, откуда я столько раз следил за лесом, ожидая появления драконов или
вражеских солдат. Он пах сосной. Свежими полотняными занавесками,
касселитовыми книжными обложками и паленым деревом. Здесь полно
экзотических фотографий: заброшенная башня, увитая плюшем, которую
охраняет непристойный идол, состоящий из брюха и зубов; разрушенная
колонна в совершенно пустынной местности; маленькая группа людей у
ступенчатой пирамиды, освещенной парой лун. На одной из стен висела
репродукция картины Маркросса с изображением бессмертного "Корсариуса", а
рядом - рисунки мужчин и женщин, с которыми работал Гейб, выполненные в
технике многослойной печати, и среди них - мой портрет в четырехлетнем
возрасте.

Здесь всегда было много различных предметов, найденных Гейбом во
время полевых сезонов: игрушки, компьютеры, лампы, статуэтки. Даже сейчас
я видел какой-то цилиндрический, весь в заклепках предмет под стеклянным
колпаком.

Я поднял бокал, показывая, что пью за его здоровье. Он поднял свой,
наши глаза встретились, и я почти поверил, что у нас с Гейбом, наконец-то,
все наладилось. Напиток был теплым, довольно мягким и имел привкус
прошлого.

- Тебе надо кое-что сделать, - сказал Гейб.

Он стоял перед картиной Ван Дайна, изображавшей развалины в
Пойнт-Эдварде. Знаете, темные руины, а над ними красно-золотые кольца и
скопление серебряных лун. Таким его нашли после нападения.

Кресло было удобным, даже сверхъестественно удобным, "Туманящий" -
превосходным. Такой эффект всегда возникает от объектов, которые не
существуют в реальности. Некоторые говорят, что совершенство портит
иллюзию, что воспроизведение с кристаллов могло работать лучше, если бы
физические ощущения были приглушены или имели какой-нибудь дефект, как в
реальности.

- Что именно? - спросил я, полагая, что Гейб собирается попросить
меня разумно вести дела поместья, следить, чтобы деньги шли на благое
дело, не транжирить их на скиммеры и женщин.

Он помешал кочергой в камине. Пламя взметнулось ввысь, из-за решетки
тяжело вывалилось полено, облако искр взлетело и растаяло. Я ощущал на
лице жар.

- Как это случилось? Сердечный приступ? Проблемы с зафрахтованным
кораблем? Меня переехало такси по дороге в космопорт?

Я не мог удержаться от улыбки, видя любопытство кристаллокопии.

- Гейб, корабль так не вышел из прыжка.

- Ну какой сукин сын! - сначала у него вырвался смешок, потом он
разразился хохотом. - Значит, я погиб в обычном пассажирском рейсе!

Я тоже засмеялся. "Туманящий голову" согревал мой желудок, и я снова
наполнил бокалы.

- Смешно, - сказал он.

- Самый безопасный вид путешествий на один пассажиро-километр, -
заметил я.

- Будь я проклят, если еще раз сделаю такую ошибку. - Однако его смех