того, что боялся темноты.
напарника. Так как блоки химического контроля предохраняли его от безумия
химического происхождения, вроде шизофрении, мы и предполагали, что он
всегда будет нормален. Но какой "протез" предохранит его от собственного
воображения, от его же сдвинувшегося здравого смысла?
я мог тут поделать?
была наша ошибка, моя, и Эрика, и сотен людей, построивших его систему
жизнеобеспечения после аварии. От Эрика тогда не осталось ничего, кроме
нетронутой центральной нервной системы и никаких желез, кроме гипофиза.
"Мы отрегулируем состав его крови, - говорили они, - и он всегда будет
спокоен, хладнокровен и собран. У Эрика - никакой паники!"
случай. Он со своим братом, дядюшкой той девицы, отправился на рыбалку.
Домой они возвращались в доску пьяные и этот мужик ехал верхом на капоте,
а его брат вел. Потом брат резко затормозил. Наш герой оставил на
украшении капота пару важных желез.
перестала бояться поздней беременности. Уж очень у него хорошо были
развиты привычки.
эмоциональные реакции установились задолго до того дня, как он попытался
посадить лунник, не имея радара. Он ухватится за любой предлог, чтобы
поверить, будто я починил какую-то неисправность в его двигательных
связях.
выключить кварцевый свет. Я не ощущал давления, но оно было, неизбежное,
как прилив, размалывающий скалы в песок. Долго ли будет сдерживать его
кабина?
Может быть, она не оставила следа на поверхности обоих крыльев. Но каким
образом?
инопланетная грязь сохранялась в безопасности в ином месте. Я наполнил их
водой и поставил в холодильник, включив его на 40 градусов по абсолютной
шкале, потом выключил свет и вернулся в постель.
философствовал я, лежа на спине, это потерять девяносто девять процентов
воздуха. при этом бы у нее осталось чуть больше половины количества
воздуха на земле, что достаточно снизит парниковый эффект, чтобы сделать
температуру пригодной для жизни. Понизить тяготение Венеры почти до нуля,
и это произойдет само собой.
вопросами. Я все объясню попутно.
короля Артура, и отправился за ведрами только надев перчатки. Лед в
морозильнике охладился чуть ли не до абсолютного нуля.
выпускай меня.
Эрик. Но дверь отворилась и я вышел на крыло. Отвинчивая панель номер два
по правой стороне, я продолжал говорить.
очеловечиваемый корабль прежде, чем ввести человека в систему
жизнеобеспечения. Каждую часть испытывают отдельно и в соединении со всем
остальным. Однако если что-то не работает, то оно или сломалось, или же не
было достаточно проверено. Верно?
корабля нет никакой бреши, но никакая случайность не могла повредить обе
турбины сразу. Так что чего-то недопроверили.
понемножку закипал. Голубые льдины кексообразной формы потрескивали от
внутреннего давления. Я опрокинул одно ведро в мешанину проводков и
соединений и раздробил лед, чтобы крышке хватило места закрыться.
часть корабля прошла испытание на давление и жару в особом боксе, но
корабль, как целое, как блок, проверить было нельзя. Он слишком велик. - Я
обошел корабль и открыл панель номер три на левом крыле. Оставшийся лед
наполовину уже превратился в воду и начал дробиться; я выплеснул его и
закрыл панель. - Твои цепи перекрыты жаром или давлением, или же тем и
другим вместе. Давления мне не устранить, но я остудил льдом эти реле. Дай
мне знать, к которой турбине раньше вернется чувствительность, и мы
узнаем, какая контрольная панель нам нужна.
сделать с раскаленным металлом?
и сейчас нет.
чувствую.
ли они настолько, чтобы расплавиться. Могли бы, но я не так долго пробыл
снаружи. Я снял скафандр и снова наполнял ведра, когда Эрик сказал:
Почемучка.
холодными реле. Вода остывала минут, может, двадцать, когда Эрик сообщил:
топлива. Холод слишком быстро пропадает.
вычислить это самому.
на крыло с ведрами льда в обеих руках...
чтобы превозмочь давление, но после того подъем шел неплохо. до высоты
шестнадцати миль. Это заняло три часа.
открыл мне шлюз.
готовность к самопожертвованию - но на самом деле ничего этого не было. Я
вышел, словно движущийся зомби.
словно я иду по неглубокому слою смолы. Воздух был густой, хоть и не такой
плотный, как внизу. Я прошел, следуя за лучом головного фонаря к панели
номер два, открыл ее, вывалил лед и отбросил ведро далеко и высоко. Лед
упал одним куском. Закрыть панель я не мог. Я оставил ее открытой и
поспешил на другое крыло. Второе ведро было наполнено битыми обломками; я
их высыпал и закрыл левую панель номер два, а назад вернулся с пустыми
руками. По-прежнему во всех направлениях простиралось нечто вроде
преддверия ада, за исключением того места, где луч фонаря прорезал во тьме
тоннель, и ногам моим становилось жарко. Я закрыл правую панель, на
которой кипела вода, и боком вернулся вдоль корпуса к шлюзу.
реакция. Я не мог справиться с зажимами.
домой. Оставь скафандр в покое и садись.
турбины. Корабль чуть задрожал, а потом рванулся вперед и мы выскользнули
из-под бака-дирижабля. По мере того, как турбины набирали рабочую
скорость, давление усиливалось. Эрик выдавал все, что мог. Это причинило
бы неудобства даже без металлического скафандра. Со скафандром это было
пыткой. Кресло мое от него загорелось, но я не мог набрать достаточно
воздуху, чтобы это сказать. Мы мчались почти вертикально вверх.
гальванизированная лягушка.
Корабль вильнул - отстрелилась выбывшая из строя турбина. Теперь он летел,
как подраненный пингвин, но продолжал ускоряться.