блестят. В одной руке блокнот, в другой - карандаш, как будто ему нужно
делать записи! И он вежливо сказал:
уверенность, - говорю я, и он слегка улыбается.
психоаналитическая компьютерная программа. Физического существования у
него нет; то, что я вижу, всего лишь голограмма, а слышу я синтезированную
речь. У него даже имени нет, потому что Зигфридом фон Психоаналитиком его
назвал я несколько десятилетий назад: я не мог тогда разговаривать с
машиной, не имеющей имени.
что-то тревожит.
изменился. Сегодня у меня много гораздо более совершенных программ - в
сущности, есть одна программа, Альберт Эйнштейн, которая настолько хороша,
что об остальных я и не думаю, - но Зигфрид все-таки тоже хорош. Он всегда
пережидает меня. Знает, что нужно время, чтобы то, что таится в моем
сознании, обрело словесную форму, и потому не торопит меня.
почему люди... О, дерьмо! Я опять начинаю, верно?
этого не делал.
вежливой дружеской заинтересованности, то самое неосуждающее выражение, с
каким я всегда его вспоминал между сеансами, потом говорит:
определению, трудно формулируемо. Вы это знаете. Мы это видели вместе -
много лет назад. Я не удивлен, что вы все эти годы не испытывали во мне
потребности, потому что, очевидно, жизнь ваша складывалась хорошо.
заслуживаю - минутку. Говоря это, я проявляю скрыто чувство вины? Чувство
неадекватности?
Робин. - Я улыбаюсь ему в ответ. Он ждет некоторое время, потом
продолжает: - Посмотрим на нынешнюю ситуацию объективно. Вы приняли меры,
чтобы нам никто не помешал - или не подслушал? Услышал то, что не
предназначено даже для ближайшего друга? Вы даже приказали Альберту
Эйнштейну, своей информационной программе, не регистрировать этот
разговор, не включать его ни в какой банк данных. То, что вы собираетесь
сказать, должно быть очень личным. Может, вы стыдитесь этого вашего
чувства. Это говорит вам о чем-нибудь, Робин?
старею!
вещей, что я узнал в те далекие дни, когда трижды в неделю изливал свою
боль перед Зигфридом, и это всегда действовало. И, сказав, я чувствовал
себя очищенным - ну, не счастливым, проблема все-таки не решена, но клубок
зла вышел из меня. Зигфрид молча кивает. Смотрит на карандаш, который
вертит в руках, ждет, чтобы я продолжил. А я знаю, что худшее позади. Я
знаю это чувство. Хорошо помню по тем прежним бурным сеансам.
чувство вины, потому что оставил любимую женщину умирать. Теперь это
чувство вины давно исчезло - и помог мне в этом Зигфрид. Тот Робин
Броадхед так плохо о себе думал, что не верил, что кто-то может отнестись
к нему хорошо, и у него было мало друзей. Теперь они у меня есть - не
знаю. Десятки! Сотни! (О некоторых из них я собираюсь вам рассказать). Тот
Робин Броадхед не мог принять любовь, а я уже четверть века состою в
прекрасном браке. Так что я совсем другой Робин Броадхед.
всего меня выводит из себя?
что я немало об этом думал, прежде чем вызвать Зигфрида. - Я думаю, это
связано с хичи, - говорю я. - Дай мне закончить, прежде чем скажешь, что я
спятил, ладно? Как ты помнишь, я принадлежу к поколению, открывшему хичи;
мы росли среди разговоров о хичи; у хичи было все, чего не было у людей, и
они знали все, чего не знают люди...
пугали друг друга, что они вернутся и возьмут нас. И больше всего - они
нас настолько опередили, что мы не могли с ними соревноваться. Немного
вроде Санта Клауса. Немного как те насильники-извращенцы, которыми нас
пугали матери. Немного как Бог. Ты понимаешь, о чем я говорю, Зигфрид?
вашего поколения и позже.
что он говорил: ни один человек не может считать себя подлинно взрослым,
пока жив его отец.
благоразумен, что умер, когда я был еще маленьким ребенком.
вырасти, если Наш Отец, Который В Центре, все еще там, и мы не можем даже
добраться до него, не говоря уже о том, чтобы ударить старого ублюдка?
согласен, что это проблема для человеческой расы, и, к несчастью, доктор
Фрейд о такой ситуации никогда не думал. Но мы сейчас говорим не о
человечестве, а о вас. Вы меня вызвали не ради абстрактной дискуссии. Вы
вызвали меня, потому что несчастны, и сами сказали, что виноват неизбежный
процесс старения. Поэтому давайте сосредоточимся на том, что мы можем.
Пожалуйста, не теоретизируйте, просто скажите, что вы чувствуете.
понять, потому что ты машина. Ты не знаешь, каково это, когда зрение
подводит, на обратной стороне ладони появляются темные старческие пятна, а
лицо свисает ниже подбородка. Когда нужно сесть, чтобы надеть носки: если
встанешь на одну ногу, то упадешь. Когда всякий раз забываешь дни рождения
и думаешь о болезни Альтсхеймера, а иногда не можешь пописать, когда
хочется. Когда... - Но тут я остановился. Не потому что он прервал меня;
просто он выглядел так, будто готов слушать бесконечно долго, а какой во
всем этом прок? Он подождал немного, чтобы убедиться, что я кончил, потом
терпеливо начал:
восемнадцать месяцев назад, Робин. Неприятности в среднем ухе легко...
Зигфрид? Я отдал приказ, чтобы эта информация была закрыта!
будет доступно ни для одной из остальных ваших программ, вообще ни для
кого, кроме вас. Но, конечно, у меня есть доступ к банкам информации,
включая ваши медицинские записи. Могу я продолжить? Стремечко и наковальню
в вашем ухе легко заменить, и это решит вашу проблему равновесия. Замена
роговицы положит конец начинающейся катаракте. Остальные проблемы чисто
косметические, и, разумеется, не будет никаких трудностей с добыванием
молодых тканей. Остается только болезнь Альтсхеймера, и, откровенно
говоря, Робин, я не вижу у вас никаких ее признаков.
других, о которых вы умолчали, но которые есть в ваших медицинских
записях, легко могут быть разрешены или уже разрешены. Может быть, вы
неверно сформулировали свой вопрос, Робин. Может быть, проблема не в том,
что вы стареете, а в том, что вы не хотите принять необходимые меры, чтобы
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Березин Федор
Круз Андрей
Круз Андрей
Курылев Олег