Чтение 3–й страницы книги ~Дети атома~

Т.Пола достаточно богатым, чтобы держать практикующего психиатра в платежной ведомости. И, ради меня, Питера, не скажешь ли ты мне как все это происходит, что твои бабушка и дедушка совершенно ничего не знают об этом?

- Бабушка думает, что я вожусь крышками коробок и заполняю отрывные талоны, - ответил Тим. - Она не приносит почту. Она говорит, что ее мальчуган испытывает такое большое наслаждение от этой небольшой неприятной работы. Так или иначе, это то, что она сказала, когда мне было восемь. Я играл в почтальона. И были крышки коробок, я показывал их ей, пока она не сказала, кажется на третий раз, что на самом деле не очень-то интересуется подобными делами. Она до сих пор имеет привычку ждать, чтобы я принес почту.

И Питер Уэллес подумал, что это был, в самом деле, день разоблачений. Он провел тихий вечер дома, держась за голову и тяжело вздыхая, пытаясь разобраться во всем этом.

И этот коэффициент умственного развития - 120 - просто чепуха! Мальчишка что-то скрывал от него. Очевидно, что Тим предостаточно читал о тестах с коэффициентом умственного развития, о головоломках и необычных вещах в журналах, и тому подобное, что давало ему возможность успешно увиливать.

Что он бы мог сделать, если бы сотрудничал?

Уэллес решил, что узнает.

Он не узнал. Тимоти Пол быстро прошел через весь диапазон сверхсложных тестов для взрослых без какой-либо ошибки. Еще не были разработаны такие тесты, которые могли бы измерить его интеллект. Пока он все еще писал свой возраст одной цифрой, Тимоти Пол один стоял перед трудностями и один преодолевал эти трудности, которые могли бы сбить с толку нормального взрослого. Он приспособился к самой трудной из всех задач - казаться вполне обычным средним маленьким мальчиком с отметками "хорошо".

И должно быть было еще что-то, что следовало узнать о нем. Что он писал? И что он делал помимо чтения и писания, изучения плотницкого дела, разведения кошек и великолепного одурачивания всего своего окружения?

Когда Питер Уэллес прочитал некоторые произведения Тима, он с удивлением обнаружил, что рассказы, написанные мальчиком, были яркими, человеческими, что являлось результатом пристального наблюдения за человеческой природой. С другой стороны, статьи были подробно аргументированы и свидетельствовали о всесторонних изучениях и исследованиях. Тим, явно, прочитывал каждое слово в разных газетах и в двух десятках или больше периодических изданий.

- О конечно, - ответил Тим, когда его спросили. - Я читаю все. Время от времени я возвращаюсь и перечитываю также старое.

- Если ты можешь так писать, - спросил Уэллес, указывая на журнал, в котором появилась степенная, ученая статья, "и так" - это была откровенная политическая статья с аргументами за изменение и против него всей системы конгресса, - то почему ты всегда говоришь со мной языком посредственного недалекого школьника?

- Потому что я всего лишь малыш, - ответил Тимоти. - Что произошло бы, если бы я ходил везде и говорил так?

- Ты мог бы попробовать со мной. Ты ведь уже показал мне это.

- У меня никогда не хватало духу так говорить. Я могу забыться и говорить так с другими. Кроме того, я не могу произнести половину слов.

- Что!

- Я никогда не смотрю произношение, - объяснил Тимоти. - Если я обмолвлюсь и скажу слово, стоящее выше среднего уровня, я могу так или иначе надеяться, что произнес его неправильно.

Уэллес громко рассмеялся, но опять успокоился, так как представил себе скрытый смысл услышанного.

- Ты прямо как путешественник, живущий среди дикарей, - сказал психиатр. - Ты тщательно изучил дикарей и пытаешься подражать им, чтобы они не поняли, что есть различия.

- Что-то вроде этого, - признался Тим.

- Вот почему твои рассказы такие человеческие, - проговорил Уэллес. - Тот рассказ об ужасной маленькой девочке...

Они оба фыркнули.

- Да, это был мой первый рассказ, - сказал Тим. - Мне было почти восемь и в моем классе учился мальчик, у которого был брат, имевший рядом друга, с которым и произошла эта история.

- Сколько в этом рассказе правды?

- Первая часть. Я видел, когда обычно проходил там, как эта девочка выбрала Стива, друга брата Билла. Она все время хотела играть со Стивом сама, и когда он встречался с ребятами, она делала что-нибудь ужасное. И родные у Стива были как раз такими, как я описал - они не разрешали Стиву плохо относиться к девочкам. Когда она побросала все арбузные корки через забор во двор, он только собрал их все и ничего не сказал в ответ; а она смеялась над ним через забор. Она обвиняла его во всем том, чего он никогда не делал, а когда у него была во дворе работа, она высовывалась из своего окна и хохотала над ним, и дразнила его. Прежде всего я подумал, что заставляло ее так поступать, а затем я изобрел для него способ, чтобы расквитаться с ней, и описал это так, как могло бы произойти.

- Передал ли ты эту идею Стиву, чтобы он мог воспользоваться ею?

- Нет, черт возьми! Я был лишь малышом. Семилетние дети не дают советов тем, кому десять. Это первое, что я познал - всегда быть тихим, особенно если поблизости находится кто-нибудь постарше, мальчик или девочка, даже если постарше всего лишь на год или два. Я научился смотреть бессмысленно и держать свой рот открытым, и говорить "Я не понимаю этого" почти на все.

- А мисс Пейдж думает, что странно, что у тебя нет близких друзей твоего возраста, - сказал Уэллес. - Ты, должно быть, самый одинокий мальчик, который когда-либо ходил по этой земле, Тим. Ты жил, скрываясь как преступник. Но скажи мне, чего ты боишься?

- Конечно. Я боюсь того, что меня раскроют. В этом мире я могу жить только маскируясь - до тех пор, пока я не стану взрослым, во всяком случае. Сначала именно бабушка и дедушка ругали меня и говорили мне не высовываться, а как окружающие смеялись надо мной, когда я пытался говорить с ними. Потом я увидел, как люди ненавидят любого, кто лучше, умнее или счастливее. Некоторые люди определяются с помощью компромисса: если ты плох в одном, то хорош в другом, тебе простят то, что тебе удается кое-что, потому что другое тебе не удается, и можно все компенсировать. В чем-то тебя могут превзойти. Ты должен добиться равновесия. У ребенка же возможности нет вообще. Ни один взрослый не может вынести того, что ребенок знает то, чего взрослый не знает. О, крошка, если она забавляет их. Но не более того. Есть одна старая история о том, как один человек оказался в стране, где все были слепые. И со мной так же - только глаза мне еще не выкололи. Я никогда не покажу, что могу видеть что-то.

- Видишь ли ты то, что взрослые не могут?

Тим махнул рукой в сторону журналов.

- Только так, как я сказал. Я слышу, как люди говорят в машинах, на улице и в магазинах, и когда они работают, и повсюду. Я читаю о том, как они поступают - в печати. Я такой же, как они, совершенно такой же, как они, только я кажусь старше почти лет на сто - я более зрелый.

- Ты считаешь, что никто из людей не имеет достаточно здравого смысла?

- Я не считаю так буквально. Думаю, что слишком мало из них имеет хоть немного здравого смысла, или они не показывают того, что имеют его. По-своему они люди не плохие, но что они могли сделать из меня? Даже когда мне было семь лет, я мог понять их побуждения, однако они не могли понять свои собственные побуждения. И они так ленивы - кажется, что они не хотят знать или понимать. Когда я впервые пришел в библиотеку за книгами, книги, из которых я черпал знания, редко читались кем-либо из взрослых. А они были предназначены для обыкновенных взрослых людей. Взрослые ничего не хотят знать - единственное, что им нравится, это болтаться попусту. У меня такое же отношение к большинству людей, как у моей бабули к малышам и молокососам. Только ей не надо все время притворяться малышом, - немного с горечью добавил Тим.

- Сейчас у тебя есть друг, это я.

- Да, Питер, - сказал Тим, светился от радости. - И еще у меня есть друзья по письмам. Людям нравится то, что я пишу, потому что они не могут видеть, что я всего лишь малыш. Когда я вырасту...

Тим не закончил предложение. Теперь Уэллес понимал некоторые страхи, которые Тиму вообще не хватало духу выразить словами. Когда он вырастет, он будет также далеко впереди всех других взрослых, как и сейчас, всю свою жизнь, он впереди своих сверстников? Взрослые друзья, с которыми он сейчас общается на довольно равных условиях, - будут ли они потом тоже казаться малышами или молокососами?

Питер также не смел произнести эту мысль вслух. Еще меньше он отважился заикнуться о другой теме. Тим, до сих пор, не очень-то интересовался девочками; они существовали для него как часть человеческой расы, но придет время, когда Тим вырастет и захочет жениться. И где же среди молокососов он сможет найти себе пару?

- Когда ты вырастешь, мы останемся друзьями, - сказал Питер. - А кто остальные?

Оказалось, что по всему миру у него есть друзья по письмам. Он играл в шахматы по переписке - в эту игру он никогда не смел играть лично, за исключением тех случаев, когда он заставлял себя лениво передвигать фигуры и позволял своему противнику выигрывать, по крайне мере, слишком часто. У него также было много друзей, читавших что-то из того, что он написал, и написавших ему об этом, и таким образом началась дружба по письмам. После двух или трех подобных случаев он самостоятельно начал переписываться, всегда с теми людьми, которые жили на большом расстоянии. Для большинства из них он указал имя, которое, хотя и не было фальшивым, выглядело так. Это был Пол Т.Лоуренс. Лоуренс - это его второе имя, а с точкой после Пола фактически было его собственное имя. У него был абонементный почтовый ящик под этим именем, для которого имя Т.Пол в счете крупного банка было его референцией.

- Заграничные друзья по переписке? Ты знаешь языки?

Да, Тим знал. Он выучил языки также по переписке, заочно. Многие университеты имеют курсы заочного обучения, они высылают студенту записи для воспроизведения, чтобы он мог учить правильное произношение. Тим прошел несколько подобных курсов, другие языки учил по книгам. Он продолжал использовать все эти языки на практике, отправляя письма в другие страны и получая оттуда ответы.

- Я купил словарь, затем написал мэрам других городов, или в иностранную газету, и попросил их дать объявление для некоторых друзей по письмам помочь мне изучить язык. Мы обмениваемся сувенирами и еще кое-чем.

И нисколько Уэллес не был удивлен узнать, что Тимоти уже прошел несколько других заочных курсов. Он прошел, в течение трех лет, более половины предметов, предлагаемых четырьмя разными университетами, и несколько других курсов, самым последним был курс по архитектуре. Мальчик, которому нет еще и четырнадцати лет, прошел полный курс по этому предмету и был в состоянии представлять себя как вполне взрослого человека. Он мог немедленно выйти и построить почти все, что бы вам хотелось, потому что он также много знал о профессиях, используемых в архитектуре.

- Всегда говорят, сколько времени приходится на среднего студента, на меня пришлось столько же, - сказал Тим, - поэтому, конечно, я должен был работать в нескольких школах одновременно.

- А плотницкое дело в летней школе на спортивной площадке?

- Да. Но там я не мог делать слишком много, потому что люди могли видеть меня. Но я узнал, как это делается, и это стало хорошим прикрытием, поэтому я мог изготавливать клетки для кошек и все такое прочее. У многих ребят "золотые" руки. Мне нравилось что-то делать своими руками. Я также смастерил свой собственный радиоприемник, он принимает все зарубежные станции и это помогает мне с моими языками.

- Как ты вычислил насчет кошек? - спросил Уэллес.

- О, должны быть рецессивные признаки, вот и все. Окраска сиамской кошки была одним рецессивным признаком, и он должен быть соединен с другим рецессивным признаком. Одной вероятностью был черный цвет, другой - белый, но я начал с черного, потому что он мне нравится больше. Я мог бы также попробовать с белым цветом, но у меня в мыслях так много еще...

Он внезапно остановился и больше ничего не сказал.

Следующая их встреча должна была состояться в мастерской Тима. Уэллес встретил паренька после школы и они вместе зашагали к дому Тима; там он открыл ключом дверь и включил свет, щелкнув выключателем.

Уэллес оглянулся с интересом. Стоял верстак, ящик с инструментами. Шкафчики с висячими замочками. Радиоприемник, явно куплен не в магазине. Картотека, закрыта. Что-то на столе, прикрыто куском ткани. Коробка в углу

- нет, две коробки в двух углах. В каждой коробке сидела мамаша-кошка с котятами. Обе мамаши были черными персидскими кошками.

- Вот эта должна иметь помет полностью черный персидский, - объяснил Тим. Ее третий помет, все время без сиамских отметин. А вот эта несет в себе оба рецессивных признака. В последний раз у нее был сиамский котенок с короткой шерстью. Сегодня утром я не успел посмотреть - торопился в школу. Давай посмотрим.

Они оба склонились над коробкой, где лежал новорожденный. Один котенок был точной копией своей мамаши. Два других были сиамско-персидскими, самец и самочка.

- Тим, у тебя снова получилось! - воскликнул Уэллес. - Поздравляю!

Они пожали руки в радостном порыве.

- Я запишу об этом в журнале, - счастливо проговорил парнишка.

В конторской книге за пять центов с надписью "Популяции" левая рука Тима сделала дополнительные записи. Он применял подходящие обозначения: F1, F2, F3; Ss, Bl.

- Основные признаки заглавными буквами, - объяснил он, - B - черный, S - короткая шерсть; рецессивные признаки маленькими буквами: s - сиамская, l - длинная шерсть. Питер, как это прекрасно, снова написать ll вместо ss. Больше в два раза. А другой котенок несет в себе окраску сиамской породы в качестве рецессивного признака.

Он торжествующе закрыл книгу.

- А сейчас, - и он размеренным шагом пошел к закрытому предмету на столе, - мой самый последний секрет.

Тим осторожно поднял ткань и показал красиво построенный кукольный домик. Нет, модель дома - Уэллес быстро поправил себя. Прекрасная модель, и - да, выстроена в масштабе.

- Крыша снимается. Смотри, есть большой склад и комната для игр или для прислуги, или еще для чего-нибудь. Затем я поднимаю мансарду...

- Боже мой! - воскликнул Питер Уэллес. Любая девчушка отдала бы все свое сердце за это!

- Для обоев я использовал оберточную бумагу с орнаментом. Коврики я сплел на маленьком ручном ткацком станочке, - радовался Тимоти. - Мебель прямо как настоящая, так ведь? Кое-что я купил, она из пластика. Некоторую я сделал из строительного картона и прочего. Самым трудным были занавески: ведь я не мог попросить бабулю пошить их...

- Почему не мог? - удалось произнести крайне удивленному доктору.

- Впоследствии она могла узнать об этом, - сказал Тим и поднял пол верхнего этажа.

- Узнать об этом? Ты еще не показывал ей это? Тогда когда бы она увидела это?

- Она могла бы и не увидеть, - допускал Тим. - Но мне придется немного рискнуть.

- Это очень удобный для жилья план этажа, который ты использовал, - сказал Уэллес, наклоняясь ниже, чтобы подробно рассмотреть домик.

- Да, и так думал. Это ужасно, как много планировок дома не оставляло свободного места на стене для книг или картин. В некоторых из них двери помещены так, что ты должен каждый раз обходить стол в столовой, когда идешь из гостиной в кухню, или планировка такова, что целый угол комнаты ни на что не годен, во всех углах двери. И сейчас я спроектировал этот дом для...

- Ты спроектировал его, Тим!

- Ну конечно. О, понимаю - ты думал, что я построил его по купленным светокопиям. Это моя первая модель дома, которую я построил, но курсы по архитектуре дали мне так много замыслов, что мне захотелось посмотреть, как это будет выглядеть. А сейчас подвал и комната для игр...

Уэллес пришел в себя час спустя, взглянув на часы, он открыл рот от изумления.

- Слишком поздно. К тому же мой пациент уже ушел домой к этому времени. Я могу с таким же успехом остаться - как насчет сортировки газет?

- Я отказался от этого. Бабуля обещала кормить кошек, как только я отдам ей котенка. И мне нужно было время для этого. Вот фотографии дома.

Цветные отпечатки были очень хороши.

- Я отправляю их и статью в журналы, - сказал Тим. - На этот раз я -

Т.Л.Пол. Иногда бывало я делал вид, что все те разные люди, которыми я являюсь, разговаривают вместе, но сейчас, вместо этого, я разговариваю с тобой, Питер.

- Кошек не будет беспокоить, если я закурю? Спасибо. Надеюсь, что я, вероятно, ничего не подожгу? Собери дом и дай мне здесь посидеть и посмотреть на него. Мне хочется заглянуть в окна. Зажги маленькие лампочки. Там.

Юный архитектор засиял и, щелкнув, зажег маленькие лампочки.

- Никто не может здесь ничего подсмотреть. Я поставил подъемные жалюзи; а когда я работаю здесь, я иногда даже закрываю их.

- Если бы я не знал о тебе все, мне пришлось бы перебрать весь алфавит от A до Z, - сказал Питер Уэллес. - Вот архитектура. Что еще на A?

- Астрономия. Я показывал тебе те статьи. Мои расчеты оказались верными.

Астрофизика - получил "отлично" по этому курсу, но до сих пор не сделал ничего незаурядного. Искусство - нет; я не могу очень хорошо писать красками или рисовать, за исключением технического черчения. Я выполнил всю работу в скаутской деятельности на значок "За заслуги" на всем протяжении алфавита.

- Ни за что на свете не могу представить тебя бойскаутом, - возразил Уэллес.

- Я очень хороший бойскаут. У меня почти столько же значков, сколько у любого другого мальчишки моего возраста в отряде. А в лагере я работаю так же, как большинство городских ребят.

- Оказываешь ты добрую услугу каждый день?

- Да, - ответил Тимоти. - Начал тогда, когда впервые прочитал об организации бойскаутов - Я был бойскаутом в глубине души до того, как достиг того возраста, чтобы быть членом младшей группы бойскаутов. Знаешь, Питер, когда ты очень юн, ты все такое воспринимаешь серьезно, о хорошем поступке каждый день, и о положительных привычках и мыслях, и обо всем таком. А затем ты становишься старше, и это начинает тебе казаться смешным и детским, и позерским, и надуманным, и ты улыбаешься с превосходством, и отпускаешь шуточки. Но есть еще и третий этап, когда ты вновь воспринимаешь все это серьезно. Люди, которые высмеивают скаутские правила, причиняют мальчишкам много вреда, однако те, кто верит во все такое, не знают, как сказать об этом, чтобы не показаться педантичными и банальными. Вскоре я собираюсь написать статью об этом.

- Скаутские правила - это твоя религия, если можно мне так выразиться?

- Нет, - ответил Тимоти. - Но "бойскаута уважают". Однажды я попробовал изучать вероисповедания и узнал, что такое истина. Я написал письма пасторам всех вероисповеданий - всем тем, кого нашел в телефонном справочнике и в газете. Когда я проводил свои каникулы на Востоке, я узнал имена и по возвращению написал им. Я не мог писать тем, кто жил здесь, в этом же городе. Я написал, что хотел бы узнать, какое вероисповедание было истинным, и я ждал, что они напишут мне и расскажут мне о своих вероисповеданиях, и поспорят со мной, ты понимаешь. Я мог читать библиотечные книги, и все, что им надо было сделать, это посоветовать некоторые, как я сказал им, а потом немного написать мне о них.

- Они написали?

- Некоторые из них ответили, - сказал Тим, - но почти все они сказали мне пойти к кому-нибудь рядом со мной. Несколько из них написали, что они очень заняты. Некоторые дали мне названия нескольких книг, но никто из них не попросил меня написать снова, а... а я был лишь маленьким мальчиком. Всего девяти лет, так я и не мог ни с кем поговорить. Когда я думал над этим, я понял, что не смог бы принять какое-либо вероисповедание, будучи в таком юном возрасте, если только это не было вероисповедание моих бабули и дедули. Я продолжаю ходить здесь в церковь - это хорошая церковь, она много учит истине, я уверен. Я читаю все, что могу найти, поэтому, когда я буду достаточно взрослым, я буду знать, что должен делать. Как вы считаете, Питер, сколько лет мне должно быть?

- Университетский возраст, - ответил Уэллес. - Ты собираешься в университет?

К тому времени любой из пасторов будет разговаривать с тобой, за исключением тех, кто слишком занят!

- Действительно, это нравственная проблема. Имею ли я право ждать? Но я должен ждать. Это как говорить неправду - я должен понемногу лгать, но я ненавижу это. Если у меня есть нравственное обязательство принять истинное вероисповедание, как только я определю его, ну и что же тогда? Я на могу этого сделать до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать лет или двадцать?

- Если ты не можешь, значит не можешь. Должен считать, что вопрос решен. По закону ты несовершеннолетний, контролируемый своими бабушкой и дедушкой, и, несмотря на то, что ты мог бы заявить о своем праве пойти туда, куда ведет тебя твоя совесть, было бы не возможно оправдать и объяснить твой выбор без того, чтобы полностью тебя не выдать - это совсем как то, что ты должен ходить в школу, пока тебе не исполнится, по крайней мере, восемнадцать, даже если ты знаешь больше большинства докторов философии.

Это все часть игры, и тот, кто сотворил тебя, должен понимать это.

- Никогда я не скажу тебе неправду, - сказал Тим. - Я был так ужасно одинок - мои друзья по письмам ничего не знали обо мне на самом деле. Я сообщил им только то, что им надлежало знать. Малышам хорошо быть с другими людьми, но когда ты подрастаешь, ты должен, по-настоящему иметь друзей.

- Да, это часть становления взрослым. Ты должен понять других и поделиться с ними мыслями. Ты, действительно, слишком долго был предоставлен самому себе.

- Это было не то, чего мне хотелось. Ведь без настоящего друга это был только обман и я никогда не мог позволить своим друзьям детства узнать что-либо обо мне. Я изучал их и писал о них рассказы, и этого было достаточно, но ведь это всего лишь крошечная частичка меня.

- Быть твоим другом, это такая честь для меня, Тим. Каждый нуждается в друге. Я горжусь, что ты доверяешь мне.

Молча Тим минуту гладил кошку, затем взглянул с улыбкой.

- Как насчет того, чтобы послушать мою любимую шутку? - спросил он.

- Очень охотно, - ответил психиатр, напрягаясь почти при каждом большом потрясении.

- Это записи. Я записал это с радиопрограммы.

Уэллес слушал. Он мало разбирался в музыке, но симфония, которую он слушал, нравилась ему. Диктор очень хвалил ее в небольших вступлениях до и после каждой части. Тимоти хихикал.

- Нравится?

- Очень. Я не вижу шутки.

- Я написал ее.

- Тим, это выше моего понимания! Но я все еще не понимаю шутки.

- Шутка в том, что я написал ее с помощью математики. Я вычислил, как должны звучать радость, горе, надежда, торжество и все остальное, и - это было как раз после того, как я изучил гармонию; ты ведь знаешь какая она точная.

Потерявший дар речи Уэллес кивнул.

- Я разработал гармонию на основании разных метаболизмов - каким образом вы действуете под влиянием этих эмоций; каким образом изменяется скорость вашего обмена веществ, пульсация вашего сердца, дыхание и все такое. Я отправил ее дирижеру одного оркестра, который не имел представления о том, что это была шутка - конечно, я ничего не объяснил - и сыграл музыкальное произведение. А я получил также приятный авторский гонорар.

- Ты все же сведешь меня в могилу, - с глубокой искренностью произнес Уэллес.

- Не говори мне больше ничего сегодня; я больше не в состоянии воспринимать. Я иду домой. Может быть, к завтрашнему дню я и пойму шутку и вернусь посмеяться. Тим, были ли у тебя когда-нибудь в чем-нибудь неудачи?

- Два шкафчика заполнены статьями и рассказами, которые не удалось продать. Я страдаю из-за некоторых из них. Была сказка о шахматах. Видишь ли, в игре "Сквозь зеркало", а это была не очень хорошая игра, трудно было ясно понять связь сказки с ходами игры.

- Я вообще никогда не мог понять это.

- Я думал, что было бы забавно провести игру на первенство и написать об этом фантазию, как если бы была война между двумя небольшими старыми странами, в которой участвовали бы шахматные фигуры, кони, и пехотинцы. Были бы укрепленные стены, ладьи, под охраной командиров, и епископы, слоны, не могли сражаться так, как воины, и, конечно, королевы - это женщины, их не убивают, не в сражении врукопашную, и... ну, понимаешь? Я хотел разработать нападения и взятие в плен и сохранить людям жизнь.

Необычная война, как ты понимаешь, и сделать так, чтобы стратегия игры и стратегия войны совпали, и чтобы все кончилось хорошо. И у меня ушло так много времени на то, чтобы разработать это и записать. Чтобы представить эту игру, как игру в шахматы, а затем преобразовать ее в действия людей и их побуждения, и наделить их речью, которая бы соответствовала разным типам людей. Я покажу это тебе. Мне понравилось это. Но никто ведь не напечатает это. Шахматисты не любят выдумок, никто не любит, кто занимается шахматами. У человека должен быть особый склад ума, чтобы ему нравилось и то, и другое. И это было разочарованием. Я надеялся, что эта сказка будет напечатана, потому что тому малому количеству людей, которым нравятся вещи такого сорта, очень бы понравилась эта сказка.

- Уверен, что мне понравится.

- Вот, если тебе нравятся такие вещи, так это то, чего ты всю свою жизнь прождал напрасно. Никто другой этого не сделал, - Тим запнулся и покраснел, как свекла. - Понятно, что имела в виду моя бабушка. Как только начинаешь хвастаться, остановиться не можешь. Прости, Питер.

- Дай мне рассказ. Ничего не имею против, Тим, хвастайся передо мной всем, чем хочешь, я пойму. Ты мог бы срываться, если бы никогда не выражал своей законной гордости или удовольствия от подобных достижений. Что я не понимаю, так это как тебе удавалось так долго скрывать это все.

- Я должен был это делать, - сказал Тим.

Рассказ был таким, как и утверждал юный автор. В тот вечер Уэллес хихикал, читая рассказ. Он перечитал его и проверил все побуждения героев и линию их поведения. Это было, на самом деле, прекрасное произведение. Затем он вспомнил о симфонии, и на этот раз был в состоянии посмеяться. Он просидел за полночь, думая о пареньке. Затем он принял снотворное и лег спать.

На следующий день он отправился повидать бабушку Тима. Миссис Дэвис любезно приняла его.

- Ваш внук очень интересный мальчик, - осторожно начал Питер Уэллес.

- Я прошу вас оказать мне любезность. Я провожу обследование разных девочек и мальчиков в этом районе, их способностей и анкетных данных, и их окружения, и особенностей их характеров, и все такое. Конечно, никаких имен не будет упомянуто, сохранится только статистический отчет, в течении десяти лет или больше, и некоторые истории болезней могли бы быть опубликованы позднее. Можно было бы включить Тимоти?

- Тимоти такой хороший, нормальный мальчуган, я не вижу в чем состоит цель его включения в подобное обследование.

- Вот в этом и все дело. В этом обследовании мы не занимаемся плохо приспособленными детьми. Мы исключаем всех психически больных мальчиков и девочек. Мы интересуемся теми мальчиками и девочками, которые успешно решили свои юные проблемы и хорошо приспосабливаются к жизни. Если бы мы могли обследовать группу подобных отобранных детей и проследить их развитие в течении, по крайней мере, последующих десяти лет, а затем опубликовать резюме полученных данных, без указания имен...

- В таком случае не имею возражений, - сказала миссис Дэвис.

- Не могли бы вы тогда рассказать мне немного о родителях Тимоти - их прошлое?

Миссис Дэвис устроилась для хорошего длинного разговора.

- Мать Тимоти, моя единственная дочь, Эмили, - начала она, - была очаровательной девушкой. Такой одаренной. Она прелестно играла на скрипке. Тимоти похож на нее, лицом, но у него отцовские темные волосы и глаза. У Эдвина были очень ясные глаза.

- Эдвин был отцом Тимоти?

- Да. Молодые люди встретились, когда Эмили училась в колледже на Востоке.

Эдвин изучал атомную энергию там.

- Ваша дочь училась музыке?

- Нет. Эмили проходила обычный курс гуманитарных наук. О работе Эдвина я могу рассказать вам мало, поскольку после их женитьбы он вернулся к ней и... вы понимаете, мне больно вспоминать это, ведь их смерть была таким ударом для меня. Они были так молоды.

Уэллес держал наготове карандаш, чтобы записывать.

- Тимоти никогда не говорили об этом. В конце концов он должен вырасти в этом мире, а как ужасно этот мир изменился за последние тридцать лет, доктор Уэллес! Но вы, очевидно, и не помните время до 1945 года. Вы, без сомнения, слышали об ужасном взрыве на атомной станции в 1958 году, когда проводилась попытка изготовить бомбу нового типа? В то время казалось, что никто из работающих там не пострадал. Считалось, что защита была достаточной. Однако спустя два года все они умерли или продолжали умирать.

Миссис Дэвис печально покачала головой. Уэллес затаил дыхание, наклонив голову, он быстро писал.

- Тим родился спустя точно год и два месяца после взрыва, четырнадцать месяцев день в день. Все еще считали, что не было причинено никакого вреда. Однако излучение уже оказало какое-то воздействие, которое было очень медленным. Я не понимаю подобных вещей, Эдвин умер, а затем и Эмили вернулась домой, к нам, с ребенком. Через несколько месяцев не стало и ее.

- О, мы ведь не горюем так, как те, кто оставил всякую надежду. Доктор Уэллес, это так тяжело потерять ее, но мистер Дэвис и я достигли того периода жизни, когда можно смотреть вперед, чтобы увидеть ее вновь. Наша надежда - это дожить до тех пор, когда Тимоти станет достаточно взрослым, чтобы позаботиться о себе. Мы так волновались за него, но, вы видите, он вполне нормальный во всех отношениях.

- Да.

- Специалисты проводили всевозможные тесты. Но с Тимоти все в порядке.

Психиатр еще задержался немного, сделал еще несколько записей и ушел, как только смог. Придя прямо в школу, он немного поговорил с мисс Пейдж, а потом забрал Тима в свой кабинет, где он и рассказал ему все, что узнал.

- Ты считаешь, что я это - мутация?

- Мутант. Да, весьма вероятно, что это так. Я не знаю. Но должен был рассказать тебе немедленно.

- Должно быть также доминирующий, - сказал Тим, - выходящий таким образом в первом поколение. Ты считаешь, что могут быть еще? Что я не единственный? - добавил он в большом волнении. - О Питер, даже если я стану взрослым после тебя, мне не придется быть одиноким?