Чтение 3–й страницы книги ~Пыльная зебра~

Но для того, что бы прийти к взаимопониманию при торговле с кем бы то
ни было, надлежало наладить какую-нибудь систему общения. А как общаться с
тем о ком вы ничего не знаете, кроме того, что у него, возможно, три
глаза?

И тут Билл подал великолепную идею. Он сказал, что нам нужно сделать
одно - послать каталог. Если собираешься с кем нибудь торговать, то само
собой понятно, в первую очередь необходимо сообщить, что ты можешь
предложить.

Учитывая особые обстоятельства, нужен был каталог иллюстрированный.
Впрочем, даже он мог оказаться бесполезным, так как не было никакой
уверенности, что Коммерсант, скрывающийся где-то по ту сторону моего
письменного стола, поймет, что означает та или иная картинка. Может быть,
он вообще понятия не имеет о картинках. Может, он и видит по-другому... не
в физическом смысле, хотя и это возможно, а придерживаясь другой точки
зрения, руководствуясь чуждым нам мировоззрением.

Но поскольку иного пути не было, мы засели за разработку каталога.
Били считал, что нам надо нарисовать его, но ни он, ни я художественными
способностями ни отличались. Я предложил вырезать иллюстрации из журналов.
Но эта мыслишка тоже была не фонтан, потому что на рекламных картинках
товары обычно изображаются приукрашенными, художники заботятся только о
том, чтобы привлечь внимание.

И снова Билл подал великолепную идею.

- Ты знаешь тот детский словарь, который мне подарила тетя Этель?
Почему бы не послать его? В нем много картинок и почти ничего не написано.
И это очень важно: может, они там читать ни любят.

Мы отправились в комнату Билла и в поисках словаря стали перерывать
весь тот хлам, который у него накопился. Нам попался старый букварь, по
которому Билл когда-то учился читать, и мы решили, что он еще лучше
словаря. В букваре были хорошие, простые картинки, а текста почти никакого
не было. Вы знаете, о какого рода книжке я говорю - там стоит буква А и
нарисован арбуз, буква Б и барабан и так далее.

Мы отнесли букварь в кабинет и положили его на стол, прикрыв им
пятно, а сами пошли обедать.

Наутро книга исчезла, и это было немного странно. До сих пор все
исчезало только во второй половине дня.

Примерно после полудня мне позвонил Льюис.

- Я иду к вам, Джо. Есть у вас поблизости какой-нибудь бар, где бы мы
могли потолковать в глазу на глаз?

Я сказал, что такой бар есть всего в квартале от меня и что мы
потратимся там.

Быстренько справившись с делами, я вышел из конторы, рассчитывая
прийти в бар пораньше и перехватить рюмочку еще до прихода Льюиса.

Не знаю, как Льюис успел, но он меня опередил и уже сидел в угловой
кабине. По-видимому, он мчался так, что нарушил все правила уличного
движения.

Он уже заказал две рюмки и сидел с заговорщическим видом. Он все еще
не мог отдышаться от спешки.

- Мардж рассказала мне все, - молвил он.

- Я так и думал.

- На этом можно заработать кучу денег, Джо!

- И об этом я уже подумал. Так что я хочу предложить вам десять
процентов...

- Да нет же, вы послушайте, - запротестовал Льюис. - Одному вам такое
дело не потянуть. Я и пальцем не пошевельну меньше чем за пятьдесят
процентов.

- Я принимаю вас в дело, - сказал я, - потому что вы мой сосед. Я в
этом техническом бизнесе ни черта не понимаю. У меня есть кое-что, в чем я
не разбираюсь, и мне нужна помощь, чтобы выяснить, что это, но я в любое
время могу обратиться к кому-нибудь другому...

Мы пришли к соглашению рюмки через три: он получал 35 процентов, я -
65.

- Теперь, когда все утряслось, - сказал я, - может, вы мне скажете,
что вы там разузнали?

- Разузнал?

- О том кубике, что я вам дал. Вы бы не стали мчаться сюда,
заказывать заранее выпивку и ждать, если бы чего-нибудь не разузнали.

- Видите ли, в сущности...

- Погодите-ка минутку, - перебил его я. - Мы запишем это в контракте.
В случае неспособности представить полный и подробный анализ...

- Что это еще за контракт?

- Мы заключим контракт, за нарушение которого любой из нас может
судебным порядком обобрать другого до нитки.

Чертовски неприятно начинать с этого деловое предприятие, но с таким
скользким типом, как Льюис, иначе было нельзя.

И тогда он мне сказал, что разузнал.

- Это прибор для измерения эмоций. Я знаю, что термин этот
нескладный, но лучшего придумать не мог.

- А что он делает?

- Он говорит, счастливы или грустны и как сильно ненавидите
кого-нибудь.

- М-да, - разочарованно замычал я. - А на кой мне такая штуковина?
Мне не нужен прибор, который говорит, что я злюсь или радуюсь.

Льюис до того взбеленился, что даже стал красноречив:

- Разве вы не понимаете, какое значение приобретет этот инструмент
для психиатров? Он будет говорить о пациентах такое, чего сами они никогда
не отважились бы рассказать. Его можно использовать в психиатрических
клиниках, им можно замерять реакцию людей при посещении зрелищ, в
политике, при ведении новых законов... где угодно.

- Хватит трепаться! Пускаем в продажу!

- Но все дело в том...

- В чем?

- В том, что производить эти приборы мы не сможем, - с отчаянием в
голосе сказал он. - У нас нет нужного сырья, и мы не знаем, как их делать.
Придется вам выменивать их.

- Я не могу. То есть могу, но не сразу. Сперва мне надо дать понять
тем Коммерсантам, что я хочу получить от них, а затем узнать, что они
хотят взамен.

- Какие-нибудь другие вещи у вас есть?

- Есть несколько.

- Отдайте-ка их лучше мне.

- Некоторые из них могут оказаться опасными. В общем все это
принадлежит мне. Я дам вам, что захочу и когда захочу...

Мы снова поспорили.

Прения кончились тем, что мы отправились к адвокату. Мы составили
контракт, который был, наверно, одним из любопытнейших курьезов в истории
юриспруденции.

Адвокат, несомненно, подумал - и до сих пор думает, - что мы оба
сумасшедшие, но теперь это беспокоит меня меньше всего.

В контракте говорилось, что мне надлежит вручать Льюису для
определения технической и товарной ценности по крайней мере девяносто
процентов предметов, источник получения которых контролирую я один, и что
в дальнейшем вышеназванный источник остается на вечные времена
исключительно под моим контролем. Остальные 10 процентов могут без всяких
оговорок не передаваться для обследования, причем первая договаривающаяся
сторона принимает единоличное решение в отношении определения тех
предметов, которые войдут в вышеупомянутые 10 процентов.

Что же касается 90 процентов предметов, передаваемых второй
договаривающейся стороне, то эта последняя обязана подвергать их
тщательному анализу - представлять отчеты в письменном виде и давать такие
дополнительные объяснения, которые понадобятся для полного понимания со
стороны первой договаривающейся стороны, в срок, не превышающий трех
месяцев со дня получения предметов, по истечении какового предмет
возвращается в единоличное владение первой договаривающейся стороны.
Вышеупомянутый срок изучения и определения может быть продлен на любое
время лишь по заключении соответствующего соглашения между сторонами,
изложенного в письменном виде.

В случае если вторая договаривающаяся сторона скроет от первой
договаривающейся стороны какие-либо открытия, связанные с предметами, о
которых идет речь в данное соглашении, то такое сокрытие является
достаточным основанием для возбуждения дела о возмещении убытков. В случае
если будет определено, что некоторые предметы можно пустить в
производство, таковые могут производиться в соответствии с условиями
пунктов А, В и С раздела ХII данного соглашения.

Условия сдачи вышеупомянутых предметов должны быть оговорены и
включены в качестве составной части данного соглашения. Любые доходы от
вышеупомянутой продажи делятся следующим образом: 65 процентов - первой
договаривающейся стороне (мне - это я на случай, если вы уже запутались,
что немудрено) и 35 процентов - второй договаривающейся стороне (Льюису);
издержки делятся соответственно.

Разумеется, там было еще много всяких подробностей, но суть дела уже
ясна.

Глоток мы друг другу не перегрызли и из конторы адвоката отправились
ко мне домой, где застали и Мардж. Льюис пошел со мной, чтобы взглянуть на
пятно на письменном столе.

По-видимому, Коммерсант получил букварь и был, в состоянии
разобраться, для чего его послали, так как на столе лежала картинка,
вырванная из книги. Правда, я сказал бы, что ее не вырвали, а скорее,
выжгли из книги.