бутылки из-под шампанского.
нем. Дивайн вызывал у него особое чувство -- неприязнь, какую
мы испытываем к человеку, которым когда-то в детстве
восхищались, пока не поумнели. Дело в том, что Дивайн на
полсеместра раньше, чем соученики, освоил разновидность юмора,
которая заключалась в постоянном пародировании сентиментальных
и патетических штампов, звучащих в речи взрослых. Несколько
недель вся школа, включая Рэнсома, покатывалась от хохота,
когда он рассуждал о Незабвенных Школьных Годах, необходимости
Хранить Честь и Совесть, о Бремени Белого Человека и Духе
Честной Борьбы. Но продолжалось это недолго. Уже в Уэденшоу
Рэнсом понял, что Дивайн -- зануда, а в Кэмбридже попросту
избегал его и только удивлялся издалека, почему другие не
замечают, как он безвкусен и банален. Потом Дивайна совершенно
неожиданно избрали в совет Лестерского колледжа, и он начал
непонятным образом богатеть. Вскоре он уехал в Лондон, где, по
слухам, "вращался в деловых кругах". Иногда его имя всплывало в
разговорах, и собеседник Рэнсома обычно заканчивал свой рассказ
о Дивайне так: "Никуда не денешься, по-своему он чертовски
умен", -- или жалобно заявлял: "Никогда мне не понять, как этот
тип ухитрился так высоко залететь". Насколько можно было судить
по краткому разговору во дворе, старый однокашник Рэнсома почти
не изменился.
него был поднос с бутылкой виски, стаканом и сифоном.
опустил поднос на пол рядом с креслом Рэнсома и занялся
бутылкой. Рэнсом, у которого совсем пересохло в горле, тоскливо
отметил, что хозяин его не из тех, кто умеет одновременно
говорить и заниматься делом: Дивайн подцепил было штопором
серебристую фольгу на горлышке, но тут же забыл о ней:
Вчера переночевал в Стоук Андервуде, а сегодня надеялся
остановиться в Наддерби. Но там меня не приняли, пришлось идти
в Стерк.
бутылку. -- Вам что, за это деньги платят, или это чистый
мазохизм?
Рэнсом демонстративно уставился на бутылку.
привлекательного? -- Дивайн наконец вспомнил о своих
обязанностях и оборвал крошечный клочок фольги.
сам процесс ходьбы...
говорится -- шагом марш куда не знаю!
бываешь один, там за тебя другие решают, куда тебе идти, ты
даже не можешь выбрать, по середине дороги шагать или по
обочине. А в походе ни от кого не зависишь. Захочешь --
остановишься, захочешь -- пойдешь дальше. Кроме себя,
спрашивать разрешения не у кого.
телеграмма: "Возвращайтесь немедленно!", -- улыбнулся Дивайн,
сдирая наконец остатки фольги.
оставишь кому-нибудь свой маршрут, да еще и не будешь от него
отклоняться. Меня, самое худшее, начнут разыскивать по радио:
"Вниманию доктора Элвина Рэнсома, который, повидимому,
находится в походе, где-то в Центральных графствах..."
вытаскивать пробку, но остановился на полпути. -- Если б вы
занимались бизнесом, этот номер бы не прошел. Везет же
некоторым! Неужели вы можете просто так вот взять и исчезнуть?
А как же жена, дети, горячо любимые престарелые родители?
кроме того, я же кембриджский преподаватель. Вы, наверное,
помните, что стоит преподавателю уйти в длительный отпуск, он
все равно что перестает существовать. Даже в колледже никого не
волнует, где он и что с ним, а уж за стенами колледжа -- и
подавно.
чмоканъем. Рэнсом подставил стакан.
все-таки должна быть какая-то зацепка. Неужели действительно
никто не может с вами связаться и не знает, где вы и когда
вернетесь?
чертыхнулся.
придется сходить на кухню. Сколько вам?
стакан. Наполовину его опорожнив и откинувшись на спинку
кресла, Рэнсом удовлетворенно вздохнул и заметил, что жилище
Дивайна вызывает не меньше вопросов, чем его собственный способ
проводить отпуск.
Уэстона, то поняли бы: лучше с ним не спорить, а просто поехать
туда, куда он захочет. Что называется, коллега с сильным
характером.
придвинул свое кресло поближе в Рэнсому и заговорил
доверительным тоном: -- Зато уж в своем деле он мастак. Строго
между нами: я вкладываю кое-какие деньги в его исследования.
Тут все чисто, комар носа не подточит -- идет путем прогресса
для блага человечества и тому подобное. Но дело может дойти и
до промышленного производства, так что мы стараемся держать все
в секрете.
Сначала ему послышалось, что Дивайн несет околесицу, что-то
вроде того, что промышленность производит его в секрете, но
исследования в Лондоне на себя не натянешь. Тут он понял: слова
Дивайна непонятны потому, что их просто не слышно. В этом не
было ничего удивительного, ибо и сам Дивайн вдруг удалился на
добрую милю, словно Рэнсом видел его четкое изображение в
перевернутом бинокле. Из этого далека, из своего крошечного
кресла Дивайн пристально смотрел на Рэнсома с каким-то новым
выражением на лице. Под его взглядом Рэнсом забеспокоился,
попытался пошевелиться, но обнаружил, что полностью утратил
власть над своим телом. Он не ощущал неудобства, но руки его и
ноги словно кто-то прибинтовал к креслу, а голову сжимали
восхитительно мягкие, но не поддающиеся усилиям тиски. Страха
он не испытывал, хотя знал, что должен испугаться и скоро
непременно испугается. Постепенно комната померкла в его
глазах.
пригрезившееся ему видение просто сном или каким-то
таинственным образом предвещало события, описанные далее в этой
книге. Он увидел себя, Уэстона и Дивайна в небольшом садике,
окруженном стеной, по верху которой торчали осколки стекла.
Здесь ярко светило солнце, но за стеной все окутывала тьма. Они
старались перелезть через стену, и Уэстон просил подсадить его.
Рэнсом все повторял, что лучше не лезть, что по ту сторону
слишком темно, но Уэстон настаивал, и в конце концов все трое
стали карабкаться на стену. Рэнсом лез последним. Он взобрался
наверх и уселся на стену верхом, поддернув под себя пиджак,
чтобы не пораниться о битое стекло. Уэстон и Дивайн уже
спрыгнули наружу, в темноту, но не успел он последовать за
ними, как вдруг в стене отворилась никем не замеченная дверь и
Уэстона с Дивайном ввели в сад небывало диковинные существа,
оставили их в саду, а сами вернулись во тьму и заперли за собою
дверь. Рэнсом обнаружил, что не может слезть со стены. Он,
правда, не испугался, но сидеть на стене было очень уж
неудобно, потому что левой ноге было очень светло, а правой --
ужасно темно. "Если еще стемнеет, у меня нога отвалится, --
заявил он, потом вгляделся в темноту и спросил: Кто вы?".
Должно быть, Диковинные Существа еще не разошлись, потому что
заухали в ответ многоголосым эхом: "А вы, а вы, а вы?"
не столько от темноты, сколько от холода и усталости, потому
что на ней давно уже покоится другая нога. Появилось сознание,
что он сидит в кресле в освещенной комнате, а рядом уже
довольно давно разговаривают двое. Голова немного прояснилась.
Рэнсом понял, что его загипнотизировали или чем-то опоили, а
может, и то и другое вместе. Он все еще чувствовал крайнюю
Корнев Павел
Березин Федор
Свержин Владимир
Мурич Виктор
Круз Андрей
Белогорский Евгений