Чтение 3–й страницы книги ~Дети ночи~

Раду Фортуна кивнул.

- А что, дьявол сбежал? - хмыкнул доктор Эймсли. - Или он среди тех
бедолаг, что мы там видели?

Наш провожатый не ответил и вошел в один из четырех тоннелей,
расходящихся от этого места. Каменная лестница уходила вверх.

- К Национальному театру, - негромко сказал он, показав рукой. - Он
поврежден, но не разрушен. Ваш отель рядом.

Священник, доктор и я начали взбираться по лестнице при свете фонарей,
отбрасывавших наши тени на пятнадцать футов вверх по закругленным каменным
стенам. Отец О'Рурк остановился и посмотрел вниз, на фортуну.

- А вы не идете?

Маленький проводник улыбнулся и покачал головой.

- Завтра мы везти вас туда, где все это началось. Завтра мы ехать в
Трансильванию.

- Трансильвания, - повторил доктор Эймсли. - Тени Белы Лугоши <Первый
исполнитель роли Дракулы в кино.>.

Он повернулся, чтобы сказать что-то Фортуне, но маленький человечек уже
исчез. Ни звуки шагов, ни отсвет фонаря не указывали, по какому из тоннелей
он ушел.

Глава 3

Полет в Тимишоару, город примерно с трехсоттысячным населением в Западной
Трансильвании, на стареньком, восстановленном турбовинтовом "Туполеве",
теперь принадлежащем государственной авиакомпании "Таром", до-, ставил нам
немало неприятных минут. Власти не позволили передвигаться по стране на моем
"Лире". Нам повезло, вылет задержался всего на полтора часа. Большую часть
пути мы летели в облаках, а салон самолета не освещался, но это не имело
значения, потому что стюардесс не было и никто не надоедал нам предложениями
еды или легкой закуски. Доктор Пэксли почти все время ворчал или стенал, но
рев двигателей и скрип металла, когда самолет, раскачиваясь и подскакивая,
преодолевал восходящие воздушные потоки и грозовые тучи, почти полностью
заглушали его жалобы.

Сразу после взлета, за несколько секунд до входа в облака, Фортуна
перегнулся через проход и показал в иллюминатор на покрытый снегом остров
посреди какого-то озера милях в двадцати к северу от Бухареста.

- Снагов, - сказал он, наблюдая за выражением моего лица.

Глянув вниз, я успел заметить темную церковь, перед тем как облака
закрыли вид, и перевел взгляд на фортуну.

- И что?

- Здесь похоронен Влад Цепеш, - пояснил Фортуна, все еще наблюдая за
мной. Он именно так и произнес:

" Цепеш".

Я кивнул. Фортуна, несмотря на тусклый свет, погрузился в чтение одного
из номеров взятого у нас журнала "Тайм", хотя для меня так и осталось
загадкой, как можно читать или просто на чем-то сосредоточиться при такой
болтанке. Через минуту сзади ко мне наклонился Карл Берри и шепотом спросил:

- А кто это такой, Влад Цепеш? Кто-нибудь из погибших в боях?

В салоне было так темно, что я едва различал лицо Берри в нескольких
дюймах от себя.

- Дракула, - ответил я представителю АТТ. Берри разочарованно выдохнул, и
откинувшись на спинку кресла пристегнулся ремнем, так как болтанка стала
нестерпимой.

- Влад Прокалыватель, - прошептал я, ни к кому не обращаясь.

***

Электричества не было, так что помещение морга охлаждалось самым простым
и практичным способом: были открыты все высокие окна с грязными стеклами. Но
среди темно-зеленых стен и в условиях сплошной низкой облачности этого все
равно было недостаточно. Однако этого вполне хватало, чтобы разглядеть
трупы, наваленные на столы и занимавшие чуть ли не каждый дюйм кафельного
пола. Нам пришлось идти кружным путем, осторожно ступая среди босых ног,
белых лиц и вздувшихся животов, чтобы добраться до Фортуны и румынского
врача, стоявших в центре помещения. В длинном зале находилось не менее
трехсот-четырехсот тел...

- Почему эти люди не похоронены? - требовательно спросил отец О'Рурк,
прикрывая лицо шарфом. В его голосе звучали гневные нотки. - Ведь после
бойни прошла уже по крайней мере неделя, верно?

Фортуна перевел его слова тимишоарскому врачу, который пожал плечами.
Фортуна сделал тот же неопределенный жест.

- Одиннадцать дней как Секуритатя это делать, - ответил он. - Похороны
скоро. Э-э.., как вы говорить.., власти здесь хотеть показать западным
журналистам и таким очень важным людям, как вы. Смотрите, смотрите. - Он
раскинул руки почти гордым жестом шеф-повара, демонстрирующего накрытые для
банкета столы.

Перед нами лежал труп пожилого человека. Кисти рук и ступни у него были
ампутированы чем-то не слишком острым. В нижней части живота и на гениталиях
виднелись ожоги, а на груди - открытые раны, напомнившие мне фотографии
марсианских рек и вершин, сделанные "Викингом" Румынский доктор заговорил,
фортуна перевел:

- Он говорить, Секуритатя играть с кислотой. Понимаете? А вот...

На полу лежала молодая женщина, полностью одетая, если не считать того,
что платье на ней было разодрано от груди до промежности. То, что я поначалу
принял за еще один слой разрезанных красных тряпок, оказалось окаймленными
запекшейся кровью стенками распоротого живота и чрева. На коленях у нее, как
отброшенная кукла, лежал семимесячный плод, который мог бы стать мальчиком.

- Сюда, - скомандовал Фортуна, и пробравшись через изуродованные тела,
показал рукой.

Мальчику было скорее всего лет десять. За неделю с лишним пребывания в
промороженном помещении его тело раздулось и приобрело окраску крапчатого, с
мраморными разводами пергамента; на запястьях и щиколотках еще была видна
колючая проволока. Руки у него были с такой силой скручены за спиной, что
плечи полностью вышли из суставов. Веки мальчика облепили мухи, и из-за
отложенных ими яиц казалось, будто на глазах у ребенка бельма.

Заслуженный профессор Пэксли издал какой-то звук и шатающейся походкой
пошел прочь из зала, едва не наступая на тела, выложенные здесь на
обозрение. Сзади казалось, что в штанину профессора вцепилась скрюченная
рука какого-то старика.

Отец О'Рурк схватил Фортуну за отвороты пальто, чуть не оторвав
маленького человечка от пола.

- Чего ради вы все это нам показываете?! Фортуна ухмыльнулся.

- Это еще не все, святой отец. Пойдемте.

***

- Чаушеску называли вампиром, - сказала Донна Уэкслер, прилетевшая позже,
чтобы к нам присоединиться.

- Отсюда, из Тимишоары, все и пошло, - проговорил Карл Берри, попыхивая
трубкой и оглядывая серое небо, серые здания, серую слякоть на улице и таких
же серых людей.

- Здесь, в Тимишоаре, по сути дела и зрел заключительный взрыв, -
продолжала Уэкслер. - В течение какого-то времени молодое поколение
становилось все неспокойнее. Воистину, Чаушеску подписал себе смертный
приговор, создав это поколение.

- Создав поколение, - хмуро повторил отец О'Рурк. - Поясните.

Уэкслер объяснила. В середине 60-х годов Чаушеску запретил аборты,
прекратил импорт противозачаточных средств и объявил, что иметь много детей
- обязанность женщины перед государством. Более существенно было то, что
правительство выделяло премии за рождение детей и снижало налоги для семей,
выполнявших призыв руководства к повышению рождаемости. Супруги, имевшие
менее пяти детей, подвергались штрафам и усиленному налогообложению. Как
рассказала Уэкслер, с 1966 по 1976 год рождаемость повысилась на сорок
процентов, причем одновременно резко возросла и детская смертность.

- Вот этот-то избыток молодых людей в возрасте от двадцати и старше к
концу восьмидесятых и стал силой революции, - сказала Донна Уэкслер. - У них
не было ни работы, ни шансов на высшее образование, ни даже возможности
получить приличное жилье. Именно они и начали акции протестов в Тимишоаре и
других местах.

Отец О'Рурк кивнул.

- Ирония судьбы.., но похоже на правду.

- Конечно, - продолжала Уэкслер, остановившись у вокзала, - в большинстве
крестьянских семей не могли прокормить лишних детей... - Она замолчала,
изобразив дипломатическое замешательство.

- И что же происходило с этими детьми? - спросил я.

Вечер еще не наступил, но дневной свет уже перешел в зимние сумерки.
Уличные фонари на этом участке центрального проспекта Тимишоары не горели.
Где-то вдали на железнодорожных путях загудел тепловоз.

Дама из посольства в ответ покачала головой, но Раду Фортуна подошел
поближе.

- Мы поедем на поезде в Себеш, Копша-Микэ и Сигишоару, - сказал
улыбающийся румын. - Вы увидеть, куда деваться дети.

***

Зимний вечер за окнами вагона сменился зимней ночью. Поезд шел через
горы, неровные, как изъеденные зубы, - тогда я не мог вспомнить, был ли это
Фэгэраш или Бучеджи, - и унылая картина беспорядочно разбросанных деревушек
и покосившихся ферм пропадала в темноте, лишь иногда озаряемой отсветами
керосиновых ламп в далеких окнах. На секунду меня охватило ощущение, что я