Чтение 3–й страницы книги ~Лунное сердце~

Сара топнула ногой:

- Отдай фотографию!

- Да нет у меня никакой фотографии.

- Ты?..

Джеми усмехнулся:

- Но я хотел бы ее иметь. Ведь мы долго еще ничего подобного не увидим. Сколько времени ты ходила потом, замотав голову шарфом?

- У-ух! - Сара потеряла дар речи.

Джеми попытался сделать покаянную мину.

- Спокойней, спокойней! - пробормотал Джеми.

- Больше я с тобой не разговариваю, - заявила Сара и в гневе вылетела из комнаты, но через некоторое время, спускаясь в кухню, они решили после обеда урегулировать свои разногласия за игрой в го*. [Го - японские шашки.]

Сара и Джеми застали Байкера в кухне, он возился у плиты, помешивая что-то на сковородке, отчего по кухне распространялся пряный аромат. Салли Тиммонс - художница из Огайо - накрывала на стол. Сара подавила усмешку - уж очень нелепо выглядел Байкер у плиты. В башмаках его рост составлял шесть футов два дюйма, на нем были выцветшие джинсы в жирных пятнах, футболка с надписью "Харли Дэвидсон", обтягивающая могучие плечи, в левом ухе красовалась серьга, небритый подбородок зарос трехдневной щетиной, а длинные черные волосы были заплетены сзади в косичку. В отличие от него Салли была маленькая, почти как Сара. У нее были каштановые волосы до плеч, челка до самых бровей, лицо сердечком и глаза - затуманенные и мечтательные. По мнению Сары, такими и должны быть глаза художника. На ситцевое платье Салли накинула не совсем белый рабочий халат.

- Хотите пива из холодильника? - спросил Байкер через плечо. Он еще поколдовал над своим гамбургером под горячим соусом и поставил его на стол.

- Конечно хотим, - ответила Сара. - А сок есть?

- Ананасовый. На второй полке за яблоками.

Затем подошли Фред и Сэм и все сели за обед, состоящий из мексиканских лепешек тако и зеленого салата. Лепешки были коньком Байкера, он научился их готовить, когда в семидесятых жил на границе с Мексикой. Мясную начинку этих маисовых лепешек он сдобрил таким количеством пряностей, что помимо сока и пива обедавшие прикончили еще целый кувшин ледяной воды. Джеми, как всегда, утверждал, что у него до конца жизни останутся рубцы в горле, но все сошлись на том, что обед удался на славу.

Потом Сара мыла посуду - наступила ее очередь. После этого они с Джеми играли в го. У Сары были белые шашки, у Джеми - черные. Игра продолжалась почти три часа и закончилась тем, что Сара загнала Джеми в такое положение, в каком ему оставалось только сдаваться: атаковать он уже не мог.

- В следующий раз я потребую форы, - сказал он, и Сара рассмеялась.

Фред и Сэм разошлись по своим комнатам, а Салли и Байкер, пока шла игра в го, смотрели по телевизору старый фильм с Бет Дэвис*. [Дэвис Бет (наст. имя Рут Элизабет, 1908-1989) - американская кинозвезда.] Игра и фильм закончились почти одновременно. Салли ушла в их с Байкером комнату, Джеми удалился к себе в кабинет, а Сара вместе с Байкером совершила обход Дома. Добровольно взяв на себя обязанности главного охранника - в чем не было никакой необходимости, просто ему это нравилось, - Байкер относился к своей работе с крайней серьезностью. Каждый вечер, перед тем как ложиться спать, он обходил Дом, чтобы проверить, все ли в порядке.

- Ограбить такой дом легче легкого, - сказал он Саре.

- Но если кто-то действительно решит его ограбить, запертые двери и окна никого не остановят. А кроме того, здесь всем рады, - ответила Сара.

- Не всем, - решительно ответил Байкер.

- Ну, Джеми ведь еще никого не выгнал.

- А Дом сам решает, кому оставаться, кому уходить, - сказал Байкер.

Иногда Саре и самой тоже так казалось, но она решила усомниться в логике своего собеседника.

- Но тогда и обходы совершать не нужно, не так ли? - спросила она.

- Да, конечно... но зато я чувствую, что хоть чем-то помогаю, верно? А если возникнет какая-то неприятность...

За последнее время случилась всего одна такая неприятность. Но Байкер справился с ней с пугающей легкостью. В Доме гостила англичанка - одна из литературных знакомых Джеми по Лондону. Однажды вечером она ушла и вернулась в Дом, преследуемая двумя мужчинами, внешность которых рассеивала все сомнения в правильности дарвиновской теории эволюции. Не успели они и пальцем до нее дотронуться, как Байкер уже был тут как тут и быстренько доказал им, что их поведение недопустимо. В результате оба оказались в больнице. Но самым удивительным было то, что при всем своем лихом виде в обычной обстановке Байкер был кроток, как теленок. До тех пор пока не покушались на тех, кого он любил.

Ложась спать, Сара размышляла о Байкере. Было боязно сознавать, что он обладает такой яростной силой, хотя и умеет держать себя в узде. Однажды Сара наблюдала, как он упражнялся с гирями - на покрытых татуировкой руках и на широкой груди блестели капельки пота; она вспомнила, как вздувались его мышцы, когда он занимался на скамье для развития брюшного пресса. А если он принимался за боксерскую грушу, Саре казалось, что под его мощными ударами груша непременно развалится на куски. Но хоть думать о его недюжинной силе и было страшновато, все равно, если когда-нибудь потребуются его специфические таланты, будет спокойнее, что он рядом. А кроме того, Сара любила Байкера, как "большого брата".

Она провела с ним немало счастливых часов, болтая или смотря кино. Байкер обожал кино, начиная со старых немых шедевров и кончая современными. Была у него и художественная жилка. На какие бы курсы ни ходила Сара с Джули, она непременно начинала обучать тому же и Байкера, что помогало ей самой лучше овладеть ремеслом. Сара убедилась, что, только давая кому-то уроки, можно понять, сколько знаешь сама. Байкер перепробовал все - от макраме до мягкой игрушки. Как-то на Пасху он сшил и преподнес Саре кролика с болтающимися ушами, и кролик стал ее любимой плюшевой игрушкой наравне с мистером Тистлом, который теперь сторожил лавку "Веселые танцоры".

Байкер пристрастился к акварели, для него это оказалось лучшим средством выразить себя. Наверно, поэтому они и поладили с Салли. Было забавно смотреть, как этот верзила горбится над акварелью с кисточкой, которая в его больших руках кажется зубочисткой. Висевший в комнате Сары рисунок, на котором Байкер изобразил лису, сделал бы честь любому профессионалу.

Сара посмотрела на рисунок и вспомнила свои дневные находки. Она забыла показать их Байкеру. "Ничего, скоро наступит завтра", - подумала она, и широкий зевок решил дело. Сара прошлась по комнатам, выключила свет в гостиной и в ванной и легла в постель. Натянув одеяло до самого подбородка, она уснула, едва успев донести голову до подушки.

Сара редко видела сны, а если и видела, то почти ничего не запоминала. Она с некоторым раздражением завидовала людям, которым снились длинные интересные сны, и утром они помнили их во всех подробностях; к таким людям принадлежала и Джули.

Как бы то ни было, в эту ночь, едва заснув, Сара угодила в самую середину подобного сна. Ей снилось, что она очутилась на поляне, изображенной на рисунке, который она нашла днем. Но если рисунок был отчетливым, с резко очерченными контурами, то во сне поляна была сумрачной и туманной, и Сара двигалась по ней, как пловец в черной патоке.

Тех двух людей с рисунка на поляне не было. Вместо них она увидела кусок яркой ткани, размером в квадратный фут. На ткани были вышиты орнаменты, и, с трудом прокладывая путь сквозь густой, тяжелый воздух, задерживавший каждое ее движение, Сара медленно подошла, нагнулась и стала рассматривать лоскут.

В центре был большой круг, а внутри него какой-то символ, который Сара посчитала кельтским. Она старалась вспомнить, как он называется. У нее даже был альбом записей одной группы с таким орнаментом на обложке... какая-то бретонская группа... ах да, "Трискелл". Вспомнив название, Сара улыбнулась. Символ назывался "трискелл" или "трискеллион" - три искривленные ветки, расходящиеся от центрального треугольника, заключенного в круг. На ткани от круга отходило четыре полосы, и весь узор напоминал какой-то замысловатый кельтский крест. По краям лоскута шел бордюр из ленточного орнамента со сложными узлами в каждом углу.

Как это бывает в снах, Сара чувствовала, что в ее распоряжении масса времени, и при этом знала, что нельзя терять ни секунды. Как ни странно, она знала и то, что видит сон, - такого она никогда прежде не испытывала. Разве, понимая, что видишь сон, не стараешься проснуться? Во всяком случае, так бывало с ней всегда, когда она видела сны наяву, а в этом у нее была большая практика.

Ощущение, что поблизости кто-то тихо движется, отвлекло Сару от лоскута, и она оглядела поляну. Поляна была пуста, но чье-то присутствие по-прежнему чувствовалось, как будто два человека с рисунка были здесь, но она их не видела. Стараясь подробнее вспомнить, как они выглядели, Сара смогла только представить себе барда с оленьей головой и шамана с головой медведя. И вдруг они оказались по обе стороны от нее, хотя, сосредоточенные друг на друге, ее даже не заметили.

Тут Сара впервые почувствовала, что ей может грозить опасность. Это предчувствие никак не было связано с двумя появившимися людьми. (Людьми? Разве можно назвать людьми тех, у кого вместо своей головы - голова животного? ) Нет, ее взволновало что-то другое. Она снова обвела глазами поляну, но ничего не заметила. А когда опять перевела взгляд на людей, то увидела, что тот, кто был с головой медведя, снял с пояса мешок и вытащил из него пригоршню костяных дисков, в точности таких, какие Сара нашла днем.

Шаман-медведь опустился на колени возле куска ткани и, отложив мешок в сторону, продолжал держать диски в пригоршне. Сара смотрела, как он высыпал их на лоскут. Они падали и медленно крутились, переворачиваясь, словно осенние листья, этих желтоватых дисков были целые сотни. Кроме них, Сара ничего больше не видела - длинный поток падающих, мерцающих дисков цвета слоновой кости, нескончаемый поток, постепенно становящийся серовато-коричневым, и вот уже Сара поняла, что находится одна в каком-то безликом месте.

Вокруг нее, под ногами и над головой вился туман, Сара еще слышала, как звенят падающие диски, и вдруг она тоже стала падать головой вперед, кувыркаясь, словно еще один диск, упавший из чьей-то руки.

Ее прежнее предчувствие взорвалось страхом, когда, выступив из тумана, перед ней оказалась звериная морда. Она подумала, что это шаман-медведь, но, хотя что-то общее с медведем было, этот медведь выглядел ужасающим мутантом - с полосатым, как у гризли, широким лбом и удлиненным, гибким, лоснящимся телом, как у ласки или куницы. В нос Саре ударило зловоние, от которого она чуть не задохнулась. А жуткое чудовище раскрыло пасть, полную длинных желтых зубов, и бросилось на нее.

Завизжав, Сара отпрянула, но опоры для ног не было. Она стала падать, серо-коричневый туман окутал ее, словно паутина, и она не могла убежать от жуткого зверя. Сара видела только оскаленные челюсти. Его горячее дыхание обжигало ей кожу. Она почувствовала, как челюсти сомкнулись, зубы впились ей в лицо, ломая кости...

...Сара проснулась, села на постели, сердце стучало, как отбойный молоток, ночная рубашка прилипла к телу, покрывшемуся гусиной кожей. Она лихорадочно оглядывала спальню, ей нужно было увидеть знакомую обстановку, чтобы снова оказаться на твердой земле. Луна светила сквозь зарешеченные окна, отбрасывая на пол и на стены странные тени, но это были знакомые тени. Сара видела их до этого тысячу раз. В них ничего не пряталось, - это были тени от мебели, книг, гитар. Никаких зубастых чудовищ. Ни шаманов с медвежьей головой, скрывавшей лицо. Ни бардов-оленей.

Сара поглядела на ночной столик и порадовалась, что оставила рисунок в Почтовой комнате. Сейчас она не в силах была бы на него смотреть. Потом постепенно она начала успокаиваться, пульс приходил в норму. Адреналин кончил свою работу. Сара устало откинулась на спинку кровати и долго не могла решиться закрыть глаза. Сегодня ей было одиноко в ее огромной постели, и она пожалела, что с ней нет Стивена.

Стивен Грир был ее последним бой-френдом - черноволосый, с серьезными карими глазами и с сильными руками. Они расстались в сентябре из-за долго тянувшегося спора, который в конце концов достиг апогея. Стивен хотел, чтобы они жили вместе, но не в Доме, а Сара не была готова ни к столь близким отношениям, ни к переезду, во всяком случае с ним и тогда. Терпение не входило в число достоинств Стивена. И способностью понимать других он тоже не отличался. Возможно, без него ей было гораздо лучше. Но как раз сейчас его недостатки не имели значения. Саре просто хотелось, чтобы кто-нибудь обнял ее и сказал, что все в порядке.

Она старалась не думать ни о приснившемся сне, ни о странной связи этого сна с ее дневной находкой, но ничего не получалось. Она крутилась, вертелась, но отделаться от этих мыслей никак не могла, пока не почувствовала, что уже совсем не хочет спать, да и лежать в кровати больше не в состоянии. Сара включила свет, села, оперлась на подушки, подумала еще немного, ей стало душно, она открыла окно, но и это не помогло, и Сара решила пройтись по саду.

Она сменила ночную рубашку на джинсы и свитер, вытащила спортивные туфли и куртку. Решив, что теперь она может противостоять любым сюрпризам ноябрьской ночи, Сара вышла из спальни.

Проходя мимо комнаты Байкера и Салли, Сара услышала тихие голоса, разговор прерывался приглушенными взрывами смеха, и Сара снова остро ощутила свое одиночество. Из комнаты доносилась запись Джона Рейнборна* [Рейнборн Джон (р. 1944) - известный английский гитарист.], и нежные звуки гитары еще долго провожали Сару, хотя голоса Байкера и Салли уже не были слышны. По дороге Сара мысленно называла комнаты, через которые проходила. Однажды летом они с Джеми попытались дать названия всем комнатам в Доме, но сдались, не дойдя и до половины, и решили, что уж лучше пусть комнаты сами приобретают имена, чем снабжать их случайными названиями.

Выйдя в сад, Сара пошла по первой подвернувшейся дорожке, зная, что, несмотря на все изгибы и повороты, дорожка непременно приведет ее к холму в центре сада. Пока Сара шла по ней, она снова вспомнила свой сон и стала думать, что он может означать. Джеми говорит, что если очень постараться, то докопаться до смысла всегда можно.

Погрузившись в размышления, Сара повернула и оказалась перед статуей Минотавра*. [Минотавр - в греческой мифологии чудовище с телом человека и головой быка, жившее в лабиринте на о. Крит, пожиравшее преступников и ежегодно присылаемых из Афин в качестве дани семерых девушек и семерых юношей.] Луна ярко освещала полированный мрамор, и Сара на мгновение застыла, вспомнив фигуры с головами животных из своего сна. Потом она узнала статую.

- Привет, - тихо сказала она, подняв руку. - Как дела?

Минотавр молчал, как и подобает камню, и, улыбаясь, Сара пошла дальше.

Благодаря какой-то акустической хитрости, из-за которой в открытые окна Дома не доносился шум с улицы, здесь, в саду, Сара все еще слышала музыку, раздававшуюся из комнаты Байкера. Это был далекий звук, такой же тихий, как шуршание последних осенних листьев над головой, но все же Сара различала мелодию и, подпевая ей, не торопясь, двинулась дальше, кивая на ходу статуям и заставляя себя ни о чем не думать, шла, куда несли ее ноги. Идти, напевая, было легко. Ни о чем не думать было куда труднее.

Она дошла до середины сада и села на одну из скамеек. Здесь было тихо. Сюда не доносились даже звуки гитары. Фонтан молчал, его выключили с наступлением холодной погоды. Сара посмотрела в ночное небо, без особого труда нашла Орион, созвездие Большого Пса и Малую Медведицу. Луна опустилась, пропала где-то на западе, ее уже не было видно.

Ночное небо успокоило Сару. Или хотя бы помогло разложить все по полочкам. Она перебирала в памяти дневные события - как нашла рисунок и шаманский мешочек, как прошел вечер в Доме, как она увидела сон. Разложив все таким образом, она поняла, что позволила себе увлечься. Или, по крайней мере, у нее слишком разыгралось воображение. Этим и объясняется приснившийся ей кошмар.

В ее дневной находке было что-то необычное. Думая об этом, Сара вертела кольцо на пальце. Нечего отрицать, что это кольцо - одно из тех сокровищ, о которых постоянно говорит Джеми. Рисунок можно считать наградой. А мешочек - восхитительная загадка. Его содержимое было и забавным, а если вспомнить о кольце, то и ценным. Но это и все.

И тем не менее Сара не могла отделаться от донимающей ее мысли, что все как-то связано между собой, что обязательно случится что-то еще и найдется какой-то ключ, который объединит обрывки ее мыслей, и хоть это и не станет разгадкой, но по крайней мере будет являть собой нечто целостное. Однако, вспомнив привидевшегося ей кошмарного зверя, Сара задним числом подумала, а хочется ли ей узреть такую целостную картину? Теперь она лучше понимала, почему Джеми так привержен своим исследованиям. Ему всегда кажется, что разгадка где-то близко. Только надо ли стараться ее искать?

Вернувшись в спальню, Сара надела свежую ночную рубашку и забралась в постель. Стоит ли стараться понять? Она вспомнила цитату из Фрэнсиса Бэкона* [Бэкон Фрэнсис (1561 - 1626) - английский философ и государственный деятель.], которую любил повторять Джеми: "То, что заслуживает существования, заслуживает и того, чтобы о нем знать". "Ладно, - подумала Сара, зарываясь в подушку и засыпая, - ладно, прежде всего надо выяснить, существует ли это все на самом деле, а уж потом стараться понять".

Она знала, что утром все будет если не яснее, то, во всяком случае, не так страшно. Она слишком устала, чтобы бояться повторения кошмара, и потому постаралась заснуть и внезапно провалилась в сон, прекративший ее дальнейшие рассуждения. И, благодарение богу, сон был глубокий, без сновидений.

Глава третья

Киеран Фой проснулся, как раз когда его поезд подтягивался к перрону вокзала в Оттаве. Он упаковал рюкзак, скатал постель и, положив сверху гитару в чехле, устроил все это на соседнем сиденье. Поеживаясь в своем старом бушлате, он терпеливо ждал, когда поезд со свистом и скрежетом остановится и радио прохрипит о прибытии на конечную станцию.

Киеран надеялся, что Жан-Поль приедет его встретить, как и обещал. Киерану не хотелось добираться на автобусе, к тому же он опасался, что после покупки билета на поезд денег на автобус у него не хватит. Вот что значит не обращать внимания на деньги. Когда они нужны, их вечно не оказывается. Если завтра будет хороший день, он пойдет в Молл и поиграет там часок-другой. Если, конечно, Молл на прежнем месте. Господи милостивый, сколько же он не был в Оттаве? Всего три или четыре года? Почему же сейчас ему кажется, что это город из другой жизни?

Он свернул сигарету и едва успел закурить и спрятать кисет с табаком в карман, как объявили о прибытии. Киеран повесил на плечо рюкзак, подхватил гитару, вышел в проход и размашистой походкой человека, привыкшего жить на природе, направился к выходу. Он кивнул священнику-иезуиту, с которым ехал от самого Галифакса, подчеркнуто избегая остальных пассажиров.

На перроне Киеран посмотрел на небо. Звезды здесь ничем не отличались от звезд в Новой Шотландии* [Новая Шотландия - полуостров и расположенная на нем провинция на юге Атлантического побережья Канады.], но там небо было куда более чистое.

Киерану уже не хватало морского воздуха, пронзительных криков чаек и крачек, прибрежных запахов, ощущения реальности мира, состоящего из камня и деревьев, а не из пластика, металла и чего-то, из чего они теперь строят дома. Nom de tout* [Черт побери (фр.).], минуло всего полтора дня, как он уехал из Галифакса, а ему кажется, что прошел целый год.

Жан-Поля он нашел в зале ожидания.

- Привет, Киеран, - сказал Жан-Поль, обнимая друга. - Ca va?* [Как дела? - Ничего (приветствие и ответ) (фр.).]

- Ca va.

- Ton voyage c'est bien passe?* [Благополучно доехал? (фр.)]

- Oui* [Да (фр.).], - усмехнулся Киеран. - А ты потолстел.

Жан-Поль Ганьон - плотный человек лет за тридцать, слегка раздавшийся в талии, был черноволос, гладко выбрит и смугл.

- А ты чего ждал? - спросил Жан-Поль и похлопал себя по животу. - Сижу целыми днями в офисе, выполняю важные правительственные задания. На такие вольности, как физические упражнения, времени не остается.

- Зато на пиво времени хватает, не так ли?

Жан-Поль выразительно пожал плечами:

- Certainement*. [Конечно (фр.).] Но ты на себя погляди. Кто ты - по-прежнему музыкант или уже рыбак? А твой французский?! Акцент ужасающий!

Киеран посмотрел на свое отражение в оконном стекле. Синяя шерстяная повязка не давала упасть на глаза спутанным черным волосам, сильно нуждавшимся в том, чтобы их вымыли; на щеках и подбородке темнела двухдневная щетина, одежда знавала лучшие дни, старую куртку украшали заплаты на локтях, вельветовые брюки потерлись на коленях и сзади, а рабочие ботинки через месяц испустят дух и просто развалятся. По правде говоря, уже сейчас они текли.

- Я работал не только в клубах, но и на судах, - сказал Киеран, переходя на английский.

Жан-Поль взял его руки и неодобрительно посмотрел на мозоли:

- Ты же испортил себе руки, n'est-ce pas* [Не так ли? (фр.)]? Испортил руки, испортил французский, ну что с тобой делать? Знай я, что на тебя так подействует Фокс-Пойнт, ни за что тебя не отпустил бы. В письмах ты ничего об этом не писал!

Киеран рассмеялся. Первое впечатление, что они отдалились друг от друга, исчезло сразу, как только Жан-Поль снова стал проявлять о нем заботу. "Все-таки дом - не место, а люди, - подумал Киеран. - Пока у меня в Оттаве есть такой друг, я никогда не почувствую себя здесь чужим".

- Allons-y!* [Пошли! (фр.)] - сказал Жан-Поль, забирая у Киерана гитару и подталкивая его к дверям. - Чего мы болтаемся здесь, как бездомные воробьи, когда дома нам будет куда уютнее? Пошли, пошли!

- А ты по-прежнему живешь на Пауэлл? - спросил Киеран, укладывая свои пожитки на заднее сиденье принадлежащего Жан-Полю старенького "фольксвагена" и с удовольствием оглядывая этого "жука": ведь такой автомобиль стал настоящей редкостью, а когда-то, лет пять-шесть назад, их было много. Теперь владельцы "фольксвагенов" сменили свои "жуки" на более престижные машины.

- Mais oui* [Конечно (фр.).], - ответил Жан-Поль, - с чего мне переезжать?

- Действительно, с чего? - пробормотал Киеран, и "фольксваген" тронулся с места.

Киеран принял душ, побрился и переоделся, его одежда, пусть такая же поношенная, как и та, которую он снял, была по крайней мере чистой, и друзья уселись за полуночную трапезу, состоявшую из омлета с грибами и пива. Наконец тарелки были опустошены, вылизаны подчистую последними кусочками тостов и отставлены в сторону. Киеран свернул сигарету, закурил, и друзья переключились на обсуждение того, что заставило Киерана вернуться.

- Так в чем же, собственно, дело? - спросил Жан-Поль, открывая вторую бутылку пива. Он предложил пиво Киерану, но тот отрицательно покачал головой. Он все еще смаковал первую порцию. Жан-Поль улыбнулся. - Три года? - громко спросил он. - Или четыре? И за это время всего несколько писем и открыток, а потом вчера вдруг телеграмма - и voila!* [Здесь: Нате вам! (фр.)] Ты уже здесь! В телеграмме говорилось, что дело срочное, но какое именно? Не расскажешь ли?

- Bien swr, mon ami*. [Разумеется, друг мой (фр.)] - Киеран стряхнул пепел с сигареты и отхлебнул пива. - Помнишь Тома Хенгуэра? - наконец спросил он, ставя стакан на стол.

- Ах, этого? Mais oui. Странный человек, non?* [Здесь: Разве нет? (фр.)] Всегда такой загадочный. Кажется спокойным, а глаза... Он мог быть и опасным, этот тип, вроде Дона Хуана из тех книг, что ты прислал мне на прошлое Рождество. Un sorcier*. [Колдун (фр.).]

Киеран не выказал удивления. Книги Кастанеды* [Кастанеда Карлос (р. 1931) - американский этнограф бразильского происхождения, автор книг, написанных в результате обучения у индейского колдуна в Мексике.] в лучшем случае туманны, они только намекают на тайны, но никак не раскрывают их. Во всяком случае, читая его книги, Киеран не смог понять, действительно ли Кастанеда знает, что такое "Путь Яки"* [Речь идет о книге Кастанеды "Учение Дона Хуана: путь познания индейцев племени яки".]. Киеран предпочитал книгу Уилсона* [Уилсон Генри Б. (1869-1942) - канадский писатель, журналист, критик, писавший, в частности, и об оккультизме.], он послал ее Полю на прошлое Рождество, но никак не ожидал, что его приятель прочтет хоть одну из полученных книг. Жан-Поль только благодарил за них, но ничего не сообщал о своих впечатлениях.

- Ты веришь в такое? - спросил он Жан-Поля, представшего перед ним в новом свете.

- Отчасти, - пожал тот плечами. - В мире масса того, что не поддается объяснению. Я не говорю, что такие вещи действительно существуют, но я хотел бы, чтобы меня в этом убедили. Однако мы ведь говорили о Томасе Хенгуэре, а не о колдовстве.

- А возможно, и то, и другое больше связано между собой, чем тебе кажется, дружище.

Жан-Поль откинулся на стуле и уставился на Киерана.

- Похоже, - сказал он, - похоже, пришло время, когда меня будут убеждать.

Киеран вздохнул. Он по собственному опыту знал, что есть только одна возможность кого-то убедить - показать на деле. Но от этой мысли ему становилось не по себе. Прошло столько лет, а ему почудилось, что он и сейчас слышит, как старик ругает его.

- Хочешь поразить людей своими фокусами? - сердился Том. - Тогда жонглируй апельсинами или еще чем-нибудь. Идущему по Пути недосуг показывать фокусы в гостиных. Позволь сказать тебе, что будет, если ты растратишь свои возможности на такие трюки. Прежде всего ты сам потеряешь уважение к своим способностям, а это пагубно на них отразится. Потом, когда придет время и они действительно тебе понадобятся, окажется, что контроль потерян. Вот тогда-то ты и поплатишься. И скажу тебе еще одну вещь: сохраненная тайна - вот источник власти.

- Но тогда зачем мне все эти способности? - спросил Киеран старика.

- На самом-то деле ты хочешь узнать, почему их нельзя использовать, чтобы возвыситься в глазах окружающих, так ведь? - Старик сплюнул и долгое время смотрел на горы Гатино, его глаза гневно поблескивали. Наконец он вздохнул. - Ты следуешь по Пути, чтобы облагородить себя, Кир, и сделать для мира что-то полезное. Способности - это вторичное, они служат скорее для защиты. Ведь если ты вступишь в контакт с добрыми силами, ты непременно столкнешься и со злыми. Твои способности защитят тебя от злых сил, но от этого твой Путь не сделается легче. Это тебе хоть сколько-нибудь понятно?

- Думаю, да, - ответил Киеран, но на самом деле тогда он ничего не понял.

Однако прошли годы, а краткая речь старика оставалась в памяти Киерана, запечатлевшись в ней куда отчетливей, чем воспоминания о событиях, которые когда-то казались гораздо более важными. И в конце концов он понял. Следование по Пути - это ответственность не только перед собой, но и перед той гармонией, которую он стремился создать между собой и окружающим миром.

"Убедительно", - подумал он и, подняв глаза, обнаружил, что Жан-Поль по-прежнему с любопытством рассматривает его. Лицо Жан-Поля и сейчас излучало честность, и Киеран, глядя на него, решил, что, пожалуй, он был слишком строг к Кастанеде. Если Кастанеда и знал секреты, он скрывал их между строк своих книг. Точно так же и Киерану не следует рассказывать все Жан-Полю. Иногда знания бывают слишком опасны... особенно для непосвященных, ведь защиты у них нет.

Он погасил сигарету и стал сворачивать следующую.

- Наверное, я преувеличиваю, - сказал он, закуривая.

- Да?

- Между нами существовала какая-то связь, - объяснил Киеран, не желая лгать другу, но стараясь не касаться того, о чем лучше не заговаривать. - Мистика, конечно. Как бы далеко друг от друга мы с Томом ни находились, я всегда знал, что с ним... ну, в общем, знал, что с ним все в порядке. Как будто между нами был постоянный контакт. Ну, знаешь, как говорят про близнецов? Мы с Томом были словно близнецы, несмотря на разницу в возрасте. Такого, как он, я никогда раньше не встречал.

- Ты говоришь о нем в прошедшем времени, - сказал Жан-Поль.

За небрежной манерой француза скрывался напряженный интерес, но Киеран был слишком захвачен тем, о чем говорил, и этого не замечал.

- Я работал на одном судне в Фокс-Пойнте - это деревушка на заливе Святой Маргариты, - продолжал Киеран. - И все время знал, что Том в Оттаве, понимаешь, ощущал эту связь. А два дня назад... вдруг ничего. Как будто Том исчез с лица земли или... или...

- Как будто он умер?

- Нет, этого не может быть. Если бы он умер, я бы знал.

Жан-Поль покачал головой, показав на телефон, висящий на стене в кухне.

- Ты мог бы позвонить ему, non?

- У него нет телефона. Я даже не знаю, где он жил. У него никогда не было ни дома, ни имущества.

- Похоже, вы два сапога пара, - проговорил Жан-Поль. - А что он здесь делал, в Оттаве?

- Что-то искал. Какой-то ответ на старую загадку. - У Жан-Поля насмешливо приподнялись брови. - Понимаю, понимаю. Звучит странно. Не знаю, как это объяснить. Я сказал, что имущества у него не было, но на самом деле оно было. Он собирал информацию вот здесь. - Киеран постучал себя по виску. - Это и было его богатство. Не знаю точно, что он искал в Оттаве. Но что бы это ни было, он знал, что оно здесь.

- Не стану утверждать, mon ami, что я тебя понял. Фантастика какая-то! Этот контакт между вами, например. Какие-то загадочные поиски. Исчезновение твоего друга. Я с радостью помогу тебе, только скажи как.

Киеран оглядел кухню.

- Ты уже мне помог... - ответил он. - Если разрешишь пожить у тебя, пока буду искать его...

- Ну, это мелочь! Только что ты будешь делать? С чего начнешь? Мне кажется, ты ставишь перед собой невыполнимую задачу. Если ты основываешься только на этом... на нарушении связи...

- Начну с того, что поспрашиваю. У него в городе есть и другие друзья.

- Насколько я его помню, он знал многих людей, но друзей у него было мало, non?

- Так и есть, - согласился Киеран, но сразу вспомнил, что однажды сказал ему старик.

- У меня есть враги, - признался тогда Том. - Их немного, но они могущественные. Это печально, но когда идешь по Пути... - Том Хенгуэр пожал плечами. - Чем дальше идешь, тем больше шансов нажить себе врагов. Не все маги ищут одних и тех же знаний, и не все из нас склонны делиться полученными результатами друг с другом. Там, где свет, там всегда и тьма. Как в душе всего человечества, так и в душе мага. Разве мы не такие же мужчины и женщины, как все остальные? Ты нахмурился, Кир, но ты сам в этом убедишься. Мне хотелось бы, чтобы этого не случилось, но ты увидишь сам. Я только надеюсь, у тебя достанет необходимых сил, когда наступит время и прозвучит вызов.

Киеран раздавил сигарету в пепельнице. Его охватила печаль. Может, и впрямь это время настало? Господи Иисусе, как ему хотелось бы, чтобы это было не так!

- По-моему, ты устал, mon ami, - сказал Жан-Поль. - Пора спать. Уже поздно. Завтра мне рано вставать, а у тебя было долгое путешествие. Наверное, ты совсем без сил, non?

- Oui.

Жан-Поль отнес грязные тарелки в раковину и поставил рядом со сковородкой. Киеран тихо окликнул его:

- Жан-Поль!

- Oui?

- А ты в последнее время ничего не слышал о Томе, не видел его?

Жан-Поль немного помедлил, потом сказал:

- Нет, со времен "Кельтской комнаты" над тем рестораном.

- Над "Лидо", - подсказал Киеран.

- Ну да. Теперь он называется "Кристофер". Превратился в "Макдоналдс" для иностранной публики, n'est-ce pas? У них до сих пор лицензия на продажу спиртного, только теперь они продают свои гамбургеры по четыре доллара девяносто пять центов. По-моему, Томас Хенгуэр сейчас был бы так же неуместен там, как я в свое время в "Кельтской комнате", когда ты играл в ней.

"Он лжет", - внезапно осенило Киерана. И тут же он почувствовал себя виноватым. С чего Жан-Полю лгать ему? Что он может скрывать от Киерана? Они же друзья.

"Да, друзья, - ответил сам себе Киеран. - Но четыре года - срок немалый. Люди меняются". И каковы бы ни были причины, изменился его друг или нет, Киеран не сомневался - Жан-Поль лжет.

Чтобы скрыть смятение, он стал сворачивать новую сигарету. Пальцы скручивали бумагу, в которой лежал табак, а лицо оставалось совершенно спокойным.

Но в душе гнев боролся с печалью.

Ему хотелось крикнуть: "Какого черта! Зачем ты лжешь? Зачем? Как ты мог стать мне врагом?"

И словно в ответ на внезапное волнение, охватившее гостя, Жан-Поль сказал:

- Ты должен помнить, Киеран, мы с Томасом Хенгуэром никогда не были друзьями, n'est-ce pas? У него нет причин искать моего общества.

Подавив гнев, Киеран кивнул. Он пристально смотрел на друга и шестым чувством, которое развил в нем старик, ощущал предательскую нервозность, которую не замечал раньше, видел, как напряглась кожа вокруг глаз Жан-Поля, замечал колебание воздуха между ними - оно говорило гораздо больше, чем слова, которыми они обменивались.

Но уверенность, что Жан-Поль лжет, ничуть не помогала понять почему. И боль она не облегчала. А больше всего Киерана сбивало с толку то, что он по-прежнему чувствовал, как искренне привязан к нему Жан-Поль.

- Иди спать, mon ami, - повторил Жан-Поль. Киерану казалось, что голос друга звучит откуда-то издалека. - Комнату помнишь? Вторая направо на верхней площадке. Поговорим утром, когда оба отдохнем, non? Bonsoir*. [Здесь: спокойной ночи (фр.).]

- Bonsoir, - отозвался Киеран, глядя, как Жан-Поль выходит из комнаты.

Он слышал, как скрипит лестница под ногами друга, ему хотелось броситься следом и вытрясти из него правду. Но время еще не пришло. Сначала нужно получить ответы на другие вопросы, а уж тогда он встретится с Жан-Полем лицом к лицу. Где же все-таки старик? Какую роль сыграл в его исчезновении Жан-Поль, и сыграл ли?

Киеран понимал, что нельзя поступать опрометчиво, подобно какому-нибудь рыбаку, залившему в себя слишком много рома. Затянувшись в последний раз, Киеран затушил сигарету и пошел искать свою комнату.