собственно, идет речь, но не желал в этом признаться.
встречный вопрос:
раскаленную плитку воды. Геннадий Павлович вспомнил о яйцах, которые поставил
варить, и, извинившись, побежал на кухню. Сняв ковшик с плиты, он залил яйца
холодной водой; когда же снова заглянул в умывальню, Марины там уже не было.
Геннадий Павлович озадаченно прикусил губу, - зачем она вообще заходила?
Подойдя к раковине, он еще раз посмотрел на себя в зеркало. Неужели Марина
действительно считает его стариком? Конечно, глупо получилось, - сам же завел
разговор о новой программе, а потом не знал, что сказать, - хлопал ртом, точно
старый маразматик.
треском дверь врезалась в косяк, Геннадий Павлович безошибочно угадал, что из
своей норы выбрался старик Потемкин, - пожалуй, самый неприятный из обитателей
коммуналки. Потемкин мог неделями не вылезать из комнаты, и кое-кто из соседей
начинал уже опасливо потягивать носом возле его двери. Но в один не очень
прекрасный день Потемкин все же появлялся на свет божий. И тому, кто становился
его жертвой, можно было только искренне посочувствовать. Потемкин обеими руками
вцеплялся в того, кто первым попадался ему на пути, и заводил долгий, лишенный
какого либо смысла рассказ, в котором прошлое причудливо переплеталось с
настоящим. Сварливый и злобный, Потемкин, казалось, ненавидел целый свет. В
довершение всего он, похоже, никогда не мылся, и пахло от него соответственно.
судьбу, увидев, что в объятия Потемкина уже попался господин Шпет, которого
угораздило выйти в коридор одновременно со стариком. Брызжа слюной, Потемкин
что-то невнятно шамкал беззубым ртом, а Марк Захарович Шпет, в котором даже
жизнь в коммунальной квартире не смогла вытравить врожденное добродушие и
интеллигентность, вежливо улыбался в ответ, пытаясь незаметно высвободить рукав
своей спортивной куртки из артритных пальцев старика. Боясь упустить счастливый
момент, Геннадий Павлович быстро зашагал по направлению к своей комнате. При
этом он с серьезным и сосредоточенным видом смотрел в ковшик, как будто в нем
происходил таинственный процесс, результатом которого должно было стать
превращение яиц в золотые самородки. Торопливо кивнув на ходу Шпету с
присосавшимся к нему Потемкиным, Геннадий Павлович ловко, с первого раза
вставил ключ в замок, дважды повернул его и скрылся за дверью. Однако он успел
услышать обрывок фразы возмущенного старика Потемкина:
правильным?
- Полагаю, что если решение принято на государственном уровне, то оно будет
выполнено вне зависимости от того, что я о нем думаю.
режиме реального времени. В районе коммунальных застроек Марьино-3 ходил только
коммерческий автобус, в котором карточка безработного недействительна. До
ближайшей остановки муниципального рейсового автобуса идти около получаса. И
это при том, что стояли погожие июльские деньки. Зимой же, когда проезжая часть
становилась вдвое уже из-за наметенного по обочинам снега, а пешеходные дорожки
превращались в узкие тропки, петляющие меж сугробов в человеческий рост, на
которых двум встречным разойтись не под силу, тот же самый путь занимал час, а
то и больше.
смысле, что не налетел на местную шпану, чувствовавшую себя вольготно в
окраинных районах, куда представители службы охраны общественного порядка почти
не заглядывали, - разве что патрульная машина по вызову приедет. И с автобусом
повезло, - ждать пришлось всего-то минут двадцать. Так что в назначенном месте
Геннадий Павлович оказался даже раньше, чем рассчитывал. Все, казалось бы,
складывалось хорошо, да только все равно пребывал Геннадий Павлович в состоянии
слегка подавленном. В затертом кожаном бумажнике, что прятал он в кармане брюк,
лежало всего-то около ста рублей - с учетом того полтинника, что оставил утром
Артем. Стыд и позор. Что можно купить на сто рублей? Два больших стакана
бочкового пива. Российского. Или один стакан пива и маленькую порцию лобио.
Лобио нужно взять непременно. Геннадий Павлович любил это блюдо, и, если на сей
раз он от него откажется, друзья, знавшие его как облупленного, тут же
просекут, что с Калихиным что-то не так. И само собой, начнут предлагать
помощь. А о какой помощи могла идти речь, если у каждого из них положение было
не на много лучше, чем у Геннадия Павловича. То, что только он один из всей
четверки носил в бумажнике карточку безработного, вовсе не означало, что
остальные могли похвастаться внезапно свалившимся на голову благополучием.
Геннадий Павлович и сам никогда бы не стал получать карточку безработного, если
бы знал заранее, через какие унижения придется при этом пройти. Чего стоили
одни только презрительные взгляды сытых, заплывших жиром чиновников, считавших
себя вершителями судеб тех, кто приходил к ним с документами на подпись! Но в
то время карточка безработного представлялась Геннадию Павловичу чем-то вроде
суррогата былой стабильности. Получив на руки маленький пластиковый
прямоугольник, он почувствовал, как от внезапно нахлынувшей теплой радости
приятно защемило сердце. Он не был выброшен государственной машиной, как
ненужный, отработанный материал. Государство помнило о нем. Он получил
официальный статус безработного, и теперь все те чиновники, что едва ли не
пинками гнали его прочь от своих канцелярских столов, будут денно и нощно
думать о том, как бы поскорее устроить господина Калихина на новую работу.
Прошло два с половиной года. Работу Геннадий Павлович так и не получил. Зато
стабильности было сколько угодно! Геннадий Павлович стабильно получал мизерное
пособие по безработице, стабильно был обеспечен жильем в коммунальной квартире,
стабильно пользовался причитающимися льготами и стабильно был уверен в том, что
карточка безработного до конца дней останется для него единственным средством к
существованию, - весьма скромному, но все же достойному существованию человека
без особых претензий.
закусочная, расположенная неподалеку от станции метро "Курская". Называлась она
весьма аппетитно - "Поджарка". В закусочной подавали изумительные мясные блюда,
приготовленные по рецептам греческой кухни, и всегда имелись в наличии
три-четыре сорта не самого плохого бочкового пива. И, что также немаловажно,
цены были вполне божеские. Хозяин приобрел закусочную сразу после кризиса,
когда подобные заведения разорялись сотнями и цены на них были до смешного
низкими. Смешно, конечно, было тем, у кого имелись деньги. Хозяин "Поджарки"
деньги где-то раздобыл и с умом ими распорядился, - открыл сеть недорогих
закусочных, которые вначале были убыточными, но по мере того, как народ стал
оправляться после кризиса, начали себя окупать. Геннадий Павлович полагал, что
не все так чисто было с деньгами, на которые была открыта "Поджарка" и подобные
ей заведения, но, в конце концов, это его не касалось.
небольшом обеденном зале из одиннадцати столиков были заняты только три. Петлин
с Григоршиным расположились подальше от входа. На столе уже были разложены
фишки для игры в маджонг, стояли высокие стаканы с пивом, пара тарелок с
каким-то зеленым салатом и кусочками вяленой рыбы - и маленькая розетка с
соленым арахисом. Геннадий Павлович с тоской вздохнул, вспомнив о том, какие
поистине лукулловы пиры закатывали они, когда все были при деньгах. Сейчас же
относительно неплохо шли дела лишь у одного Григоршина. Новоизбранный столичный
мэр мнил себя меценатом, тонким ценителем искусства и покровителем науки. В
искусстве он отдавал предпочтение классическому реализму, а из наук уважал те,
название которых ему удавалось выговорить с первого раза. В результате ряд
музеев, картинных галерей и научно-исследовательских институтов оказались под
крылом у мэра, где было, может быть, и не очень уютно, зато тепло, спокойно и
почти сытно. Мэр строго следил за тем, чтобы работникам институтов и академий,
почетным доктором и членом которых он являлся, исправно, без проволочек
выдавалась зарплата, да еще и сам доплачивал из столичного бюджета. Поскольку в
числе обласканных оказалась и Российская академия образования, в которой без
малого тридцать лет исправно трудился Анатолий Викторович Григоршин, то он даже
после кризиса остался при своей должности заведующего секцией преподавания
гуманитарных наук в начальных классах общеобразовательной школы. Работой своей
Григоршин был не особо доволен и, когда его спрашивали, чем конкретно он
занимается, только презрительно морщил нос. Зато, в отличие от многих других
российских гуманитариев, зарплату он получал с завидной регулярностью.
тяготил его душу. Карточку безработного Петлин не стал получать по
принципиальным соображениям, поскольку таковым себя не считал. В свое время,
еще до кризиса, Алекс за собственный счет издал четыре сборника стихов, а
потому полагал, что у него имеются все основания именоваться поэтом. У Геннадия
Павловича до сих пор хранились тоненькие книжечки с автографами автора. Глядя
на них, Калихин всякий раз удивлялся - чего ради Алекс, веселый и беззаботный
парень, готовый шутки ради все что угодно в два счета перевернуть с ног на
голову, непременно отбирал для обложек своих книг фотографии, на которых он
смахивал на мрачного демона, замученного геморроем. Поскольку заработать на
жизнь стихосложением было невозможно, Петлину постоянно приходилось искать
какие-то подработки. Но если прежде найти временную работу - посыльного,
скажем, при фирме или разносчика заказов в супермаркете - было не сложно, то
нынче число желающих наняться на работу значительно превосходило предложение. И
все же Алекс каким-то образом выкручивался. Вид у него был не сказать чтобы
процветающий, но в целом Петлин производил впечатление человека не
бедствующего. Когда же его спрашивали о том, где он берет деньги на жизнь,
Алекс только отшучивался, всякий раз придумывая какую-нибудь совершенно
несуразную историю. И непременно при каждой встрече читал новые стихи, писать
которые он не бросил и, судя по всему, бросать не собирался. Калихину стихи
Шломо Вульф
Круз Андрей
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Каргалов Вадим
Куликов Роман