read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



Потому что это были не просто звуки, и это была не просто ночь. То были звуки острова Риан, священного острова, а они находились здесь без должного посвящения, не имея на то никакого права - только выслушав пьяного экс-жреца, нечленораздельно бормотавшего слова обряда, - и они совершили насилие над двумя истинными слугами богини еще до того, как высадились на берег.
Просто проблема Люта заключалась в том, что он верил в могущество богини, верил истово. Если это можно действительно назвать проблемой. У него была набожная, суеверная бабка, которая поклонялась и Риан, и Коранносу, а заодно и всевозможным духам домашнего очага и времен года. Ее познаний в магии и народных заклинаниях хватило, чтобы превратить внука, которого она вырастила, в беспомощную жертву ужаса именно в таком месте, где они сейчас оказались. Если бы он не так старался сохранить лицо перед другими коранами, перед своим бароном и перед этим здоровенным, ловким, мрачным и насмешливым наемником с севера, которого Маллин нанял командовать ими и обучать их, Лют, несомненно, нашел бы способ отвертеться от этого похода, когда его выбрали в число участников.
Так и следовало сделать, с отчаянием подумал он. Чего бы ему ни стоило это отступление, это ничто по сравнению с тем, как его будут унижать и насмехаться над ним из-за того, что произошло сегодня ночью. Кто бы мог подумать, что простая набожность, благодарственная молитва самой святой Риан может навлечь на человека такие неприятности? Откуда жителю высокогорий знать, как далеко может разнестись звук над морем, даже произнесенная шепотом молитва! И Ирнан сделал ему больно, когда сжал его, будто клещами. Старейший коран - крупный мужчина, почти такой же крупный, как бородатый северянин, и пальцы у него, как железные когти. Ирнану не следовало этого делать, думал Лют, стараясь вызвать в себе ярость из-за того, как все несправедливо сложилось.
Он снова отпрыгнул в сторону, споткнулся и чуть не упал. Он лихорадочно нашаривал меч, когда понял, что это Ванн подошел к нему. И попытался, с ничтожным успехом, превратить это движение в жест осторожной предусмотрительности. Ванн с безразличным лицом поманил его пальцем, и Лют наклонил к нему голову.
- Я спущусь вниз, чтобы еще раз взглянуть на них, - сказал второй коран, как и ожидал с отчаянием Лют. - Не забудь, свистни корфом, если я тебе понадоблюсь. Я сделаю то же самое. - Лют молча кивнул, стараясь, чтобы его физиономия не казалась умоляющей и тоскливой.
Легкими шагами Ванн пересек плато, ухватился за веревку и соскользнул вниз. Лют смотрел, как веревка несколько секунд подергивалась, потом ослабела, когда Ванн достиг камней внизу. Он подошел к дереву, к которому Маффур привязал веревку, присел и опытным взглядом окинул узел. Он в порядке, решил Лют, еще продержится.
Лют выпрямился и шагнул назад. И наткнулся на что-то.
Сердце его екнуло, он резко обернулся. И когда увидел тех, кто пришел, все кровь высохла у него в жилах и превратилась в сухую пыль. Он сжал губы и попытался свистнуть. Как корф.
Но не раздалось ни звука. Его губы были сухими, как кости, как пыль, как смерть. Он открыл рот, чтобы крикнуть, но тут же молча закрыл его, когда кривой, усыпанный драгоценными камнями, необычайно длинный кинжал приставили к его горлу.
Фигуры на плато были одеты в шелк и атлас красного и серебристого цвета, как на церемонии. Большинство из них были женщины, по крайней мере, восемь, но кроме них еще двое мужчин. Но кинжал в виде полумесяца у его горла держала женщина. Он это определил по выпуклостям ее тела под одеждой, хоть она была в маске. Они все носили маски. И эти маски, все маски, были масками хищных животных и птиц. Волков и диких котов, сов и ястребов и корфа с золотистыми глазами, сверкающими в лунном свете.
- Пойдем, - сказала жрица с кинжалом Люту из замка Бауд, голос ее был холодным и далеким, голосом богини в ночи. Богини Охоты, в ее оскверненном святилище. На ней была маска волка, увидел Лют, а затем он также осознал, что и пальцы у нее имели форму когтей волка. - Вы действительно думали, что вас не найдут и не узнают? - спросила она.
"Нет, - очень хотелось ответить Л юту. - Нет, я никогда не думал, что мы сможем это сделать. Я был уверен, что нас поймают".
Он ничего не сказал. Казалось, дар речи покинул его, молчание лежало, словно груз камней на его груди. В ужасе, лишившись всех мыслей, Лют почувствовал, как лезвие кинжала почти любовно касается его горла. Жрица взмахнула когтистой лапой, и ноги Люта, словно по собственной воле, спотыкаясь, понесли его в ночной лес Риан. В темноте под деревьями его окружали благоухающие жрицы Риан, женщины под масками хищников, одетые в мягкие красные с серебром одежды, а луна исчезла из виду, как надежда.

Возвращаясь назад через лес, Блэз через подошвы сапог чувствовал ту же самую дрожь, что и прежде, словно земля на острове обладала своим пульсом, своим бьющимся сердцем. Теперь они шагали быстрее, сделав то, зачем приехали, сознавая, что жрицу у сада могли уже хватиться и найти. Блэз отстал, позволяя Ирнану, который нес бесчувственного поэта, снова вести их. Его чувство направления казалось безошибочным даже в темном лесу.
Они покинули лесную тропинку и опять свернули на север, пробираясь между тесно растущими деревьями. Мелкие сучья и ветки трещали у них под ногами. Сюда не проникал лунный свет, но теперь их глаза привыкли к темноте, и они уже проходили этой дорогой. Блэз узнал древний, искривленный дуб, чужеродно выглядевший в полосе сосен и кедров.
Вскоре после этого они вышли из леса на плато. Луна стояла высоко над головой, и веревка Маффура была привязана к дереву, их путь к морю и к отступлению.
Но ни Ванна, ни Люта нигде не было видно.
Блэз ощутил первый укол предчувствия катастрофы. Он быстро подошел к краю плато и посмотрел вниз.
Парусная лодка исчезла, и двое связанных клириков вместе с ней. Их собственная шлюпка все еще стояла на месте, и в ней лежало тело Ванна.
Маффур яростно выругался рядом с Блэзом и быстро спустился вниз по веревке. Добрался, прыгая по камням, до лодки и склонился над лежащим там человеком.
Потом посмотрел вверх.
- С ним все в порядке. Дышит. Без сознания. Не замечаю никаких признаков удара. - В его голосе звучало удивление и первые нотки непритворного страха.
Блэз выпрямился и оглядел плато в поисках Люта. Другие кораны стояли тесной кучкой, спинами друг к другу. Они уже обнажили свои мечи. Не слышно было ни единого звука. Даже лес, казалось, умолк, подумал Блэз, и мурашки побежали у него по коже.
Он принял решение.
- Ирнан, спусти его в шлюпку. Все спускайтесь туда. Я не знаю, что произошло, но здесь задерживаться не стоит. Я быстро осмотрюсь кругом, но если ничего не увижу, нам придется уходить. - Он бросил быстрый взгляд на луну, пытаясь определить, какой сейчас час ночи. - Отвяжите лодку и дайте мне несколько минут. Если услышите крик корфа, гребите изо всех сил, не ждите. В остальном поступайте, как сочтете нужным.
Ирнан, казалось, хотел возразить, но ничего не сказал. Перекинув Эврарда Люссанского через плечо, словно мешок зерна, он спустился по веревке вниз. Другие кораны начали спускаться следом. Блэз не стал ждать, пока они все спустятся. В нем нарастало ощущение близкой опасности, он вытащил меч и один вошел в лес на противоположной стороне плато, в том месте, где они вошли и вышли. Почти сразу же он уловил запах. Запах не дикого кота, не медведя, не лисицы, не барсука и не кабана. Он ощутил летучий аромат духов. Сильнее всего он ощущался в западном направлении, откуда они пришли.
Блэз опустился на колено, чтобы почти в полной темноте рассмотреть лесную подстилку. Он жалел, что с ним нет Рюделя, по многим причинам, но отчасти из-за того, что его друг был лучшим ночным следопытом из всех, кого знал Блэз.
Однако не нужно было быть экспертом, чтобы понять, что здесь совсем недавно прошла группа людей и что большинство из них, если не все, были женщины. Блэз тихо выругался и встал, вглядываясь в темноту, не зная, что делать. Ему до смерти не хотелось оставлять здесь своего человека, но было ясно, что где-то впереди него в лесу находится большая группа жрецов и жриц. "Несколько минут", - сказал он Ирнану. Следовало ли ему подвергать опасности других, пытаясь найти Люта?
Блэз сделал глубокий вдох и снова ощутил пульсацию земли в лесу. Он понимал, что боится; только круглый дурак сейчас не боялся бы. Все равно, во всем этом был корень истины для Блэза Гораутского, и очень простой истины: товарища не бросают, даже не сделав попытки его найти. Блэз шагнул вперед, в темноту, следуя за ускользающим ароматом духов в ночи.
- Похвально, - произнес голос прямо перед ним. Блэз ахнул и выставил вперед клинок, всматриваясь в темноту. - Похвально, но крайне неразумно, - продолжал тот же голос с холодной властностью. - Возвращайся обратно. Ты не найдешь своего товарища. Только смерть ждет тебя сегодня ночью, если ты пойдешь дальше.
Послышался шелест листьев, и Блэз разглядел перед собой высокую, неясную фигуру женщины. По обеим сторонам от нее стояли деревья, словно обрамляя то место, где она стояла. Было очень темно, слишком темно, чтобы он мог разглядеть ее лицо, но нотки приказа в ее голосе сами по себе поведали мрачную историю о том, что случилось с Лютом. Однако она не тронула Блэза, и другие не прыгнули вперед и не напали. А Ванн в ялике не был ранен.
- Мне было бы стыдно перед самим собой, если бы я ушел и не попытался вернуть его, - ответил Блэз, все еще пытаясь различить черты лица стоящей перед ним женщины.
Он услышал ее смех.
- Стыдно, - насмешливо повторила она. - Не будь слишком большим глупцом, северянин. Ты действительно думаешь, что мог бы проделать все это, если бы мы вам не позволили? Ты будешь отрицать, что чувствуешь этот лес? Ты действительно веришь, что действовал тайно, никем не замеченный?
Блэз с трудом сглотнул. Его выставленный вперед меч внезапно показался ему вещью беспомощной, даже смешной. Он медленно опустил его.
- Почему? - спросил он. - Почему тогда?
Снова раздался ее смех, низкий и тихий.
- Ты хочешь знать мои мотивы, северянин? Поймешь ли ты богиню на ее собственном острове?
"Мои мотивы".
- Значит, ты - верховная жрица, - сказал он, переступив с ноги на ногу, чувствуя глубинную пульсацию земли. Она ничего не ответила. Он снова сглотнул. - Я хотел бы только знать, куда подевался мой человек. Почему вы его забрали.
- Одного за другого, - тихо ответила она. - Вы не прошли посвящения, чтобы ступить на остров, ни один из вас. Вы пришли сюда забрать человека, который был посвящен. Мы позволили вам сделать это по собственным причинам, но Риан берет свою плату. Всегда. Знай это, северянин. Помни эту истину все время, пока находишься в Арбонне.
"Риан берет плату". Лют. Бедный, испуганный, заикающийся Лют. Блэз смотрел в темноту и жалел, что не видит эту женщину, пытался найти слова, которые могли бы спасти человека, которого они потеряли.
А затем, словно его мысли были открыты для нее, словно она и лес хорошо знали их, женщина подняла одну руку, и через мгновение в ее кулаке зажегся факел, осветив тесное пространство среди деревьев. Блэз не видел и не слышал, чтобы она высекла огонь из кремня.
Но он услышал снова ее смех, а затем, глядя на высокую, гордую фигуру, на тонкие, аристократичные черты ее лица, Блэз понял - и не сумел подавить дрожь, - что у нее нет глаз. Она была слепой. У нее на плече сидела белая сова, ошибка природы, и смотрела на Блэза немигающим взглядом.
Не вполне понимая, почему он это делает, но, внезапно осознав, что вступил в то царство, для которого он очень плохо вооружен, Блэз вложил свой меч в ножны. Ее смех стих; она улыбнулась.
- Правильный поступок, - мягко сказала верховная жрица Риан. - Я рада видеть, что ты не глупец.
- Видеть? - спросил Блэз и тут же пожалел об этом. Но она осталась невозмутимой. Огромная белая сова не шелохнулась.
- Мои глаза были ценой, заплаченной за возможность видеть гораздо больше. Я очень хорошо вижу тебя и без них, Блэз Гораутский. Это тебе нужен был свет, а не мне. Я знаю о шраме, огибающем твои ребра, и цвет твоих волос, как нынешний, так и в ту зимнюю ночь, когда ты родился, а твоя мать умерла. Я знаю, как бьется твое сердце и почему ты приехал в Арбонну, и где ты был раньше. Я знаю твое происхождение и твою историю, знаю многое о твоей боли и обо всех твоих войнах, и о том, когда ты в последний раз любил женщину.
"Это блеф, - в ярости подумал Блэз. - Все священники блефуют, даже жрецы Коранноса дома. Все они стремятся получить власть при помощи таких колдовских заклинаний".
- Тогда назови этот последний раз, - осмелился сказать он охрипшим голосом. - Расскажи мне о нем.
Она не колебалась:
- Три месяца назад. Жена твоего брата, в древнем доме твоей семьи. Поздно ночью, в твоей собственной постели. Ты уехал до рассвета, отправился в путешествие, которое привело тебя к Риан.
Блэз услышал вырвавшийся у него странный стон, будто ему нанесли удар под ложечку. Он не сумел сдержаться. Внезапно у него закружилась голова, вся кровь отлила от нее, словно убегая от неумолимой правды услышанного.
- Продолжать? - спросила она слабо улыбаясь и подняла высоко факел, чтобы он ее видел. В ее голосе звучали новые нотки, нечто вроде безжалостного наслаждения своей властью. - Ты ее не любишь. Ты только ненавидишь своего брата и своего отца. И свою мать, за то, что она умерла. Возможно, и себя немного. Хочешь услышать больше? Хочешь, чтобы я предсказала твое будущее, как старая колдунья на осенней ярмарке?
Она не была старой. Она была высокой и красивой, путь уже не молодой, с сединой в темных волосах. Она знала то, что не должен был знать ни один человек на земле.
Он опасался услышать ее смех, ее насмешливый голос, но она молчала, и молчал лес вокруг них. Даже факел горел беззвучно, с опозданием заметил Блэз. Сова вдруг расправила крылья, будто собралась взлететь, но вместо этого снова уселась у нее на плече.
- Тогда иди, - сказала верховная жрица Риан, на удивление мягким тоном. - Мы разрешаем забрать человека, за которым вы пришли. Берите его и уходите.
Теперь ему следует повернуться, понимал Блэз. Следует сделать именно так, как она сказала. Здесь действуют силы, намного превышающие его понимание. Но он привел сюда семь человек.
- Лют, - упрямо произнес он. - Что с ним будет?
Послышался странный свист; он понял, что его издала птица. Жрица сказала:
- Ему вырежут сердце, живому. И съедят его. - Голос ее звучал равнодушно, без каких-либо интонаций. - Тело его сварят в древнем котле, а кожу отделят от костей. Плоть разрежут на куски и используют для предсказания будущего.
Блэз почувствовал, как к горлу подступает тошнота, а по коже бегут мурашки от страха и отвращения. Он невольно шагнул назад. И услышал ее смех. В нем было искреннее веселье, что-то юное, почти детское.
- В самом деле, - сказала жрица, - я не думала, что мои слова звучат так убедительно. - Она покачала головой. - Какими дикарями ты нас считаешь? Вы взяли живого человека, мы берем живого человека у вас. Он будет посвящен в служители Риан и определен на службу богине на ее острове в искупление и своего прегрешения, и вашего. Этот человек больше клирик, чем коран, я думаю, тебе это известно. Все обстоит так, как я тебе сказала, северянин: вам позволили это сделать. Уверяю тебя, все было бы иначе, если бы мы так решили.
На него нахлынуло облегчение, словно окатило потоком воды. Блэз подавил в себе внезапное, странное для него желание опуститься на колени перед этой женщиной, перед этим священным голосом богини, которую не признают его соотечественники.
- Благодарю тебя, - ответил он хрипло и неуклюже, как ему самому показалось.
- Не за что, - ответила она почти небрежно. Возникла пауза, словно она что-то взвешивала. Сова сидела на плече неподвижно, не мигая смотрела на него. - Блэз, не переоценивай нашу силу. То, что произошло этой ночью.
Он изумленно заморгал:
- Что ты имеешь в виду?
- Ты стоишь у самого сердца нашей силы здесь, на острове. Мы становимся тем слабее, чем дальше отсюда или от другого острова на озере. Силе Риан нет предела, но для ее смертных слуг он есть. Она есть у меня. И богиню нельзя принудить, никогда.
Она только что соткала вуаль силы, магии и тайны, а теперь приподнимала ее, чтобы он заглянул за нее. И она назвала его по имени.
- Зачем? - удивленно спросил он. - Зачем ты мне это говоришь?
Она улыбнулась почти печально.
- Это у нас семейное, как я подозреваю. Мой отец был человеком, склонным доверять, даже рискуя. Кажется, я унаследовала это от него. Возможно, мы друг другу пригодимся, и очень скоро, после этой ночи.
Стараясь осознать все это, Блэз задал единственный вопрос, который смог придумать:
- Кто он был? Твой отец?
Она покачала головой, опять с насмешливым удивлением:
- Северянин, ты хочешь руководить людьми в Арбонне. Тебе придется утратить часть своей обиды и стать более любопытным, по-моему, хотя для тебя этот путь может быть долгим. Тебе следовало узнать, кто является верховной жрицей на острове Риан до того, как ты приплыл сюда. Я - Беатриса де Барбентайн, моим отцом был Гибор, граф Арбоннский, моя мать - Синь, которая правит нами теперь. Я - последняя из их детей, оставшаяся в живых.
Блэз в самом деле начинал чувствовать, что может упасть, таким разбитым он ощущал себя от всего этого. "Шлюпка, - подумал он. - Надо вернуться". Ему необходимо быстрее оказаться подальше отсюда.
- Иди, - сказала она, словно опять прочла его мысли. Она слегка подняла руку, и факел тут же погас. В окутавшей его внезапно темноте Блэз услышал, как она произнесла прежним голосом - голосом жрицы, властно: - И последнее, Блэз Гораутский. Урок, который ты должен усвоить, если сможешь: гнев и ненависть имеют пределы, которых человек слишком быстро достигает. Риан берет цену за все, но любовь тоже принадлежит ей, в одном из ее древнейших воплощений.
Тут Блэз повернулся, споткнувшись о корень в темных тенях ночи. Он покинул лес и почувствовал свет луны, подобный благословению. Пересек плато и каким-то чудом не забыл отвязать веревку Маффура и обмотать ею себя. Цепляясь пальцами за поверхность скалы, он спустился с обрыва к морю. Шлюпка все еще была там, ожидала на некотором расстоянии от берега. Его увидели при свете высоко стоящей бледной луны. Он собирался плыть к ним и готов был с радостью ощутить холод воды, но увидел, что они гребут к нему, и подождал. Они подошли к краю камней, и Блэз шагнул в лодку при помощи Маффура и Жиресса. Он увидел, что Эврард Люссанский все еще без чувств лежит на корме. Но Ванн уже сидит на носу. Он выглядел несколько ошеломленным. Блэз не удивился.
- Они оставили у себя Люта, - коротко сказал он в ответ на их взгляды. - Один человек в обмен на другого. Но они не причинят ему вреда. Я расскажу вам подробнее на берегу, но, ради Коранноса, поплыли. Мне просто необходимо выпить, а нам еще долго грести.
Он сел на свою банку и освободился от веревки. Маффур подошел и снова сел рядом с ним. Они взялись за весла и, больше не говоря ни слова, тихо вышли из заливчика, найденного Ирнаном, и повели шлюпку к материку, к Арбонне, ровными гребками в тихой, спокойной ночи.
На востоке вскоре после этого, задолго до того, как они добрались до берега, поднялся из моря убывающий полумесяц голубой луны, уравновешивая серебристый полумесяц, уже клонящийся к западу, и изменил свет в небе, на воде, на скалах и деревьях острова, который они оставили позади.

Глава 2

Иногда утром, как сегодня, Синь просыпалась, чувствуя себя поразительно молодой и счастливой, радуясь жизни и возвращению весны. Она не была таким уж подарком, эта краткая иллюзия молодости и силы, потому что, когда она проходила - а она всегда проходила, - слишком больно было сознавать, что лежишь одна на широкой кровати. У них с Гибором по старинке была общая спальня и общая кровать до самого конца, который наступил больше года назад. Арбонна соблюдала пост в годовщину смерти своего правителя и устраивала поминальные обряды всего месяц назад.
Год - это совсем не так долго, в самом деле. Даже не достаточно долго, чтобы можно было без боли вспоминать его смех, когда они были наедине, его доброту к подданным, звук его голоса, его твердую походку, острую проницательность пытливого ума и хорошо знакомые признаки разгорающейся страсти, которая вспыхивала в ответ на ее страсть.
Страсть, которая сохранилась до самого конца, думала Синь де Барбентайн, лежа одна в постели, пока медленно наступало утро. Пускай все их дети уже давно выросли или умерли, и совершенно новое поколение придворных появилось в Барбентайне, и молодые герцоги и бароны захватили власть в крепостях, некогда принадлежавших друзьям и врагам их собственной юности и расцвета. Пускай в городах-государствах Портеццы появились новые правители, в Горауте правил молодой и, по слухам, безрассудный король, да еще непредсказуемый, хотя и не молодой король в Валенсе на далеком севере. Все меняется в этом мире, подумала она: игроки на доске, сама форма доски. Даже правила игры, в которую они с Гибором так долго играли вместе против всех.
Весь прошлый год Синь иногда по утрам просыпалась, чувствуя себя древней старухой, промерзшей до самых костей, и спрашивала себя, не зажилась ли на свете, не следовало ли ей умереть вместе с мужем, которого она любила, прежде чем мир вокруг нее начнет меняться.
Это было недостойной слабостью. Она это понимала даже в такое утро, когда появлялись эти страшные мысли, и еще яснее видела это сейчас, когда птицы пели у нее за окном, приветствуя возвращение весны в Арбонну. Перемены и быстротечность были положены в основу созданного Риан и Коранносом мира. Она всю жизнь принимала эту истину и прославляла ее; было бы мелко и унизительно сейчас жаловаться.
Синь встала с кровати на золотистый ковер. Тут же подбежала одна из двух девушек, которые спали у дверей ее опочивальни, и поднесла утреннее платье. Они ее уже ждали. Она улыбнулась этой юной девушке, надела платье и подошла к окну, сама отдернула шторы на окнах, выходящих на восток, на восходящее солнце.
Замок Барбентайн стоял на острове посреди реки, и поэтому внизу, за хаосом камней и острых скал, которые охраняли замок, она видела блеск и сверкание реки. Река стремительно неслась на юг полноводным весенним потоком, через виноградники, леса и поля, через поселки и деревни, минуя одинокие пастушеские хижины, замки и храмы, вбирая впадающие в нее притоки, к Тавернелю и к морю.
Река Арбонна в стране, названной ее именем, - теплый, любимый, всегда укрытый от бурь юг, воспетый трубадурами и жонглерами, прославившийся своим плодородием и своей культурой, а также красотой и грациозностью женщин.
И не последней из этих женщин, ни в коем случае не последней, была она сама в ушедшие дни юности и огня. Ночи музыки, многоликая сила в каждом ее взгляде и движении бровей, когда пламя свечей бросало теплый отсвет на серебро и золото, когда песни всегда были о любви, и почти всегда о любви к ней.
Синь де Барбентайн, графиня Арбоннская, стояла у окна своей опочивальни весенним утром, глядя на залитую солнцем реку, текущую по земле, которой она правила, а две другие женщины в комнате готовились прислуживать ей. Обе они слишком молоды, им нечего и надеяться понять ту улыбку, что скользнула по ее лицу.
Собственно говоря, по неизвестной ей самой причине Синь вспоминала о своей дочери. Не о Беатрисе, властвующей в собственном царстве на острове Риан в море; не о Беатрисе, последней из ее детей, оставшейся в живых, но об Аэлис, младшей дочери, так давно ушедшей.

Даже песня озерных птиц
Моею любовью дышит,
Прибрежный ковер в ее честь
Цветочным узором вышит.

Прошло уже двадцать два, нет, двадцать три года с тех пор, как юный Бертран де Талаир - а тогда он был очень молод - написал эти строчки для Аэлис. Удивительно, но их все еще поют, несмотря на все стихи, сочиненные трубадурами с того времени, все новые ритмы и размеры и все более сложную гармонию и моду нынешних дней. Прошло больше двадцати лет, а песня Бертрана в честь давно умершей Аэлис еще звучит в Арбонне. Обычно весной, подумала Синь, и спросила себя, не вызвано ли это воспоминание цепочкой ассоциаций, возникшей у нее в полусне ранним утром. Иногда рассудок рождает странные мысли, а память ранит не реже, чем исцеляет или утешает.
Что привело ее, вполне предсказуемо, к мыслям о самом Бертране и к тому, что сделали с ним память, потеря и те неожиданные формы, которые они приняли за двадцать с лишним лет. Каким человеком, подумала она, он бы стал, если бы обстоятельства того далекого года сложились иначе? Хотя было тяжело, почти невозможно, представить себе, как бы они могли сложиться хорошо. Гибор однажды сказал, совершенно без всякого повода, что самой большой трагедией для Арбонны, если и не для непосредственных участников, была смерть Джирарта де Талаира: если бы брат Бертрана остался жив, держал в своих руках герцогство и оставил наследников, младший сын, трубадур, никогда бы не получил Талаир и вражда между двумя гордыми замками у озера никогда бы не стала грозной реальностью.
Что могло бы быть, подумала Синь. Соблазнительно просто строить предположения о мертвых - зимней ночью у очага или под монотонное жужжание пчел, среди аромата летних трав в саду замка, - воображая их живыми и как они могли бы все изменить. Она все время занималась этим: думала о своих ушедших сыновьях, об Аэлис, о самом Гиборе после его смерти. Не лучший ход мыслей, но неизбежный, как ей казалось. "Память, - когда-то писал Ансельм Каувасский, - жатва и мука дней моих".
Она уже некоторое время не виделась с Бертраном, подумала Синь, заставляя себя вернуться в настоящее, и уже давно Уртэ де Мираваль не приезжал в Барбентайн. Они оба прислали послания и своих представителей - Уртэ своего сенешаля, Бертран своего кузена Валери - во время поста в годовщину смерти Гибора. Кажется, их кораны тогда дошли до смертоубийства - событие вполне обычное в отношениях Талаира и Мираваля, - и оба герцога сочли невозможным или нежелательным покинуть замки в такой момент даже для того, чтобы оплакать своего покойного правителя.
Синь впервые за прошедшие месяцы спросила себя, не следовало ли ей приказать им явиться. Они явились бы, она знает: Бертран, смеющийся и ироничный, Уртэ, мрачно покорный, и стояли бы на всех церемониях так далеко друг от друга, как только позволяло им достоинство и высокий ранг обоих.
Но ей почему-то не хотелось отдавать такой приказ, хотя Робан уговаривал ее это сделать. Советник рассматривал такой вызов как возможность публично подтвердить свою власть над своенравными герцогами и баронами Арбонны, принудив подчиниться двух самых знатных из них. Это важный шаг, говорил тогда Робан, в самом начале ее правления, и особенно учитывая то, что произошло на севере, где был подписан мирный договор между Гораутом и Валенсой.
Он был наверняка прав, Синь знала, что он прав, особенно насчет необходимости послать ясный сигнал северу, королю Гораута и его советникам. Но ей почему-то была ненавистна мысль о том, чтобы использовать поминальный пост по Гибору - и уж конечно, не самый первый пост - в таких откровенно политических целях. Разве нельзя позволить ей в этот единственный раз вспоминать своего мужа в обществе тех, кто добровольно приехал в Барбентайн и Люссан с этой же целью? Ариана и Тьерри де Карензу; Гаудфрой де Равенк и его молодая жена; Арнаут и Ришильда де Мальмонт, ее сестра и зять, почти последние, вместе с Уртэ, из ее собственного поколения среди правителей крупных замков. Они все явились, и явились также практически все менее значительные герцоги и бароны, и еще трогательно большое количество других жителей Арбонны: безземельные кораны, ремесленники из городов, монахи, жрецы и жрицы Риан, фермеры из хлебородных мест, приморские рыбаки, пастухи с холмов у Гётцланда и Аримонды или со склонов северных гор, которые преграждают путь ветрам из Гораута, возчики, кузнецы и колесные мастера, мельники и торговцы из десятка разных городков, даже множество молодых людей из университета - хотя буйные студенты Тавернеля славились своим отвращением к любой власти.
И все трубадуры явились в Барбентайн.
Это растрогало ее больше всего. За исключением самого Бертрана де Талаира, каждый из трубадуров Арбонны и все жонглеры приехали, чтобы отдать дань памяти своему правителю, спеть свои новые песни, посвященные ему, и исполнить нежную, печальную музыку в честь ежегодного поста после его смерти. Три дня звучали стихи и музыка, и большинство их было написано с редким мастерством и от чистого сердца.
В таком настроении, когда столько людей приехало добровольно, объединенные горем и воспоминаниями, Синь очень не хотелось заставлять кого-либо присутствовать против его воли, даже двух самых могущественных - и поэтому самых опасных - людей в ее стране. Как можно было винить ее в том, что ей хотелось, чтобы дух поста и его обряды не были запятнаны давней враждой между Миравалем и Талаиром?
Проблема и причина, почему она все еще размышляла об этом, заключалась в том, что она знала, что сделал бы Гибор Четвертый, граф Арбоннский, на ее месте. В совершенно недвусмысленных выражениях ее супруг потребовал бы от них предстать перед ним даже на время события, лишь отдаленно напоминающего это, будь то траур или праздник, в самом Барбентайне или в храме бога или богини в Люссане, городе у реки.
С другой стороны, думала она, и улыбка на ее все еще красивом лице стала чуть шире, если бы оплакивали ее саму, а не Гибора, Бертран де Талаир приехал бы вместе с остальными по случаю поста, невзирая на кровную вражду, наводнение, пожар или гибель виноградников. Он был бы здесь. Она знала. Он был прежде всего трубадуром, и именно Синь де Барбентайн основала Двор Любви и создала тот грациозный, элегантный мир, в котором процветали поэты и певцы.
Пусть ее дочь Аэлис внушила страсть Бертрану и вдохновила его на юношескую песнь весны, которую поют до сих пор, двадцать лет спустя. Пусть Ариана, ее племянница, стала теперь королевой Двора Любви. Но в честь Синь написаны сотни огненных и возвышенных стихов десятками знаменитых трубадуров и по крайней мере вдвое большим числом менее известных, и каждая песнь, написанная в честь каждой из знатных женщин Арбонны, была, по крайней мере отчасти, песней в ее честь.
Недостойно так думать, грустно упрекнула она себя, качая головой. Признак старости, мелочности, соревноваться таким образом - даже мысленно - с Арианой и другими дамами Арбонны, даже со своей несчастной, давно умершей дочерью. Может быть, она чувствует, что ее не любят, спросила она себя и поняла, что в этом есть правда. Гибор мертв. Она правит теперь настоящим двором, а не придуманным, стилизованным двором, названным в честь любви и занимающимся ее прославлением. В этом есть разница, большая разница, которая изменила, и значительно, отношение мира к ней и ее отношения с миром.
Ей следовало приказать этим двум герцогам приехать в прошлом месяце; Робан был прав, как всегда. И Синь могло даже доставить удовольствие, как обычно несколько странное и болезненное, снова увидеть Бертрана. В любом случае не слишком умно позволять ему долго жить без напоминания о том, что она следит за ним и кое-чего ждет от него. Ни один из живущих людей не мог с полным правом утверждать, что имеет большое влияние на герцога Талаирского и его поступки, но Синь считала, что она имеет на него некоторое влияние. Не слишком большое, но хоть какое-то, по многим причинам. Большинство из них уходят корнями в прошлое на двадцать с лишним лет назад.
Говорят, он сейчас в замке Бауд, подумать только, высоко в юго-западных горах. Ситуация стабилизировалась - на данный момент - между Талаиром и Миравалем, и Синь догадывалась, что история Эврарда Люссанского и Соресины де Бауд непреодолимо влекла к себе Бертрана в его бесконечном, самоубийственном плавании.
Действительно, это восхитительная сплетня. Беатриса уже прислала тайком повествование о том, что сделал Маллин де Бауд, похитив обиженного поэта с острова Риан. Ей следовало впасть в ярость от этих вестей, понимала Синь - и Беатрисе, конечно, тоже, - но было нечто настолько забавное в череде событий, и гостеприимство хозяев острова по отношению к поэту явно иссякло к тому моменту, когда явились кораны и увезли его.
Большинство жителей Арбонны так и не узнало ничего об этом. Маллин едва ли желал распространения слухов о своем неблагочестивом поступке, именно поэтому он, несомненно, не возглавил этот поход лично, а Эврард Люссанский едва ли пришел бы в восторг, если бы народу стало известно, как его выключили ударом по голове и доставили, будто мешок с зерном, назад, в замок, из которого он бежал в таком глубоком возмущении.
С другой стороны, рассказ о публичном раскаянии Соресины, о том, как она встретила поэта на коленях, с распростертыми объятиями, несомненно, разносится сейчас по всем замкам и городам. Эту часть истории Эврард будет изо всех сил выпячивать. Интересно, подумала Синь, уложил ли он все-таки эту женщину в постель? Это возможно, но не имеет большого значения. В целом, как это ни невероятно, похоже, эта история может закончиться к всеобщему удовольствию.
Однако это оптимистичное мнение не учитывало настроений и капризов эна Бертрана де Талаира, который по каким-то своим причинам в данный момент оказывал честь своим присутствием несомненно преисполненной благоговения молодой чете замка Бауд. Маалин де Бауд, как говорят, был человеком честолюбивым. Он хотел возвыситься, войти в круг сильных мира сего, а не оставаться запертым в своем горном гнезде среди овец, коз и террас с оливами фамильного поместья. Ну, сильные мира сего, или один из них, во всяком случае, сейчас приехал к нему. Маллину, вероятно, предстояло осознать некоторые последствия своей мечты.
Синь покачала головой. У нее не было сомнений, что во всем этом замешан какой-то глупый каприз. Бертран часто затевал самые безумные эскапады именно весной; она уже давно это поняла. С другой стороны, как она полагала, лучше пускай он занимается тем, что увлекло его на высокогорные пастбища у перевалов Аримонды, чем убийствами, как в начале этого года.
Во всяком случае, у нее не так много свободного времени, чтобы размышлять о подобных вещах. Ариана теперь правит Двором Любви. Синь предстоит разбираться с Гораутом, с опасным мирным договором, подписанным на севере, и еще с очень многими вещами. И ей придется теперь делать это в одиночку, руководствуясь только памятью - "жатвой и мукой моих дней" - о голосе Гибора в качестве руководства на все более узких тропах управления государством.
Среди молодых трубадуров и дворян появилась новая мода, и она даже подумала, что Ариана, возможно, ее одобряет: они теперь писали и говорили, что любовь жены к собственному мужу - это признак дурного воспитания и дурного вкуса. Истинная любовь должна свободно зарождаться на основе добровольного выбора, а брак никогда не заключается в результате такого свободного выбора мужчин и женщин в том обществе, которое им известно.
Мир меняется. Гибор посмеялся бы над этим новым самомнением вместе с ней и сказал бы откровенно, что он об этом думает, а потом обнял ее, а она запустила бы пальцы ему в волосы, и они доказали бы, что в этом молодые ошибаются, как и во многом другом, погрузившись в интимный, зачарованный, а теперь разорванный круг их любви.
Она отвернулась от окна, от реки внизу, от воспоминаний о прошлом и кивнула двум молодым девушкам. Пора одеваться и спускаться вниз. Робан уже ждет, со всеми неотложными делами настоящего, настойчиво требующими заняться ими, заглушая, словно грохот реки в половодье, шепот голосов вчерашнего дня.

Конечно, там, где он выбрал место для наблюдения, света не было, хотя на стенах площадки имелись крепления для факелов. Это было бы пустой тратой освещения: никому не нужно было подниматься по этой лестнице после наступления темноты.
Блэз устроился на одной из скамеек в оконной нише, ближайшей к площадке третьего этажа. Он мог видеть лестницу и слышать любое движение на ней, а сам оставаться скрытым от глаз любого, кто поднимался. Некоторые предпочли бы оставаться на виду, даже освещенными светом факелов, во время дежурства, чтобы их присутствие было явным и служило предостережением любому, вздумавшему подняться сюда. Блэз так не считал: по его мнению, лучше выявить подобные намерения. Если кто-то собирается пробраться в спальню Соресины де Бауд, пусть попробует, чтобы он мог увидеть и узнать, кто это такой.
Собственно говоря, он точно знал, кто будет этим человеком сегодня ночью, если такая попытка состоится, и Маллин де Бауд тоже знал, поэтому Блэз и стоял здесь на страже, а Ирнан, пользующийся не меньшим доверием и столь же не склонный болтать, стоял за стенами замка под окном баронессы.
Бертран де Талаир имел двадцатилетнюю репутацию исключительно решительного и находчивого человека на поприще совращения женщин. А также удачливого. Блэз не сомневался всерьез, что если герцог-трубадур Талаира ухитрится пробраться к постели Соресины, ему окажут совсем не такой прием, какой был оказан Эврарду Люссанскому в этом же году.
Он скорчил кислую мину, подумав об этом, откинулся назад и положил ноги в сапогах на стоящую напротив скамью. Он знал, что неблагоразумно устраиваться слишком удобно во время ночного дежурства; но он к этому привык и был убежден, что не уснет. В свое время ему приходилось охранять по ночам сотни различных вещей, в том числе и женские покои во многих замках. Охранять женщин, практически брать их под стражу по ночам, было делом обыкновенным в Горауте. Там нет ни намека, ни следа этого извращенного арбоннского обычая поощрять поэтов на ухаживания и таким образом возбуждать женщин. Сеньоры Гораута знали, как защищать то, что им принадлежит.
Блэз даже почувствовал - и старательно скрыл - удовлетворение, когда Маллин де Бауд, всю неделю наблюдая, как их выдающийся и широко известный гость очаровывает его супругу, попросил своего наемника с севера тайком организовать охрану комнат Соресины в последнюю ночь, которую предстояло провести эну Бертрану в замке Бауд. Очевидно, лысеющий, потрепанный поэт вроде Эврарда - одно дело, а самый прославленный сеньор Арбонны - другое. Поведение Соресины в последние несколько дней достаточно ясно это доказывало.
Блэз согласился выполнить поручение и поставил Ирнана на пост снаружи без каких-либо комментариев и с совершенно бесстрастным выражением лица. Дело в том, что ему нравился Маллин де Бауд, и он меньше уважал бы его, если бы барон остался в неведении или равнодушным относительно тех нюансов, которые возникли после появления среди них де Талаира вскоре после того, как Эврард снова уехал.
Что примечательно, и даже забавно, - все обитатели замка Бауд казались довольными после того рейда на остров Риан. Отчасти потому, что практически никто не знал об этом рейде. Что касается людей в замке и его окрестностях, они знали только то, что им следовало знать, как Маллин неоднократно подчеркивал в разговоре с Блэзом и коранами: что Эврард Люссанский заново обдумал свое положение и вернулся в замок в сопровождении группы лучших людей Маллина и наемника с севера, который командовал ими и обучал их в этом сезоне.
Ирнан и Маффур, которые, очевидно, знали бабушку Люта, получили задание сообщить ей, что случилось с незадачливым кораном. Когда они вернулись, Маффур лукаво улыбался, а Ирнан в изумлении качал головой: женщина вовсе не была огорчена своей потерей, она пришла в восторг от этой новости. Ее внук служит богине на острове Риан - этот пророческий сон она видела много лет назад, сообщили оба корана. Блэз недоверчиво поднял брови. Он явно еще долго не сможет понять арбоннцев, если вообще когда-нибудь поймет. И все же такое поведение этой женщины было большим облегчением; если бы она подняла крик, потеряв внука, это могло создать неудобства.
Тем временем Соресина приветствовала блудного поэта при всех с почти трогательной теплотой.
- В ней живет актриса, в этой женщине, - сдержанно шепнул Маффур Блэзу, когда они стояли во дворе замка и смотрели, как юная баронесса опустилась в реверансе, затем встала и наградила трубадура поцелуями в обе щеки и третьим - в губы.
- В любой женщине живет актриса, - буркнул тогда Блэз в ответ. Тем не менее он тоже был очень доволен в то утро, и это чувство усилилось, когда стало ясно, что Эврард не собирается задерживаться в замке Бауд. Да никто этого и не хотел. Кажется, он воспринял свое похищение с добродушием, не уступающим добродушию самого Маллина.
Поэт исполнил одну наскоро сочиненную песнь, напичканную вычурными метафорами о том, как он вынырнул из темной пещеры, влекомый неземным светом, которое оказалось сиянием Соресины де Бауд. Конечно, он назвал ее другим именем, но тем же самым, каким называл прежде. Все знали, кто эта женщина. Все были счастливы.
Трубадур покинул Бауд в конце недели с туго набитым кошельком и удовлетворенным самолюбием. Никто в Арбонне точно не знал, что произошло в этом отдаленном замке в горах, но было очевидно, что Эврарда Люссанского барон и его жена каким-то образом зазвали назад и щедро наградили за его снисходительность к их прежним промахам. Среди всего прочего власть трубадуров, как личная, так и их сатир и панегириков, немного укрепилась вследствие этих событий. Сей факт не слишком радовал Блэза, но он ничего не мог с этим поделать, он был не у себя дома. "Не следует придавать значения тому, - сказал он себе, - какие новые причуды появятся у Арбонны или какие старые сохранятся".
Кораны Бауда всю неделю заключали пари друг с другом - которые, вероятно, никто не мог выиграть или проиграть - насчет того, как далеко зашло раскаяние Соресины или скорее как далеко оно позволило зайти поэту. Блэз, пристально вглядываясь в женщину и мужчину в утро отъезда Эврарда, был совершенно уверен, что ничего подобного не произошло, но о таких вещах он не привык говорить или заключать пари, поэтому он оставался спокоен. Он все же принял от Маллина дополнительный кошелек сверх обычной платы в тот месяц; барона так увлек новый порыв благородного великодушия, что Блэз провел часть утра за подсчетами, прикидывая, как долго Маллин сможет выдержать подобные расходы. Ранг и положение в иерархии дворянства стоили недешево и в Арбонне, и в других местах. Блэз спрашивал себя, понимает ли барон все последствия, которые могут возникнуть из-за его погони за высоким положением в этом мире.
А потом, примерно через десять дней после отъезда Эврарда, незамедлительно явилось одно из этих осложнений. Этому предшествовало появление гонца с посланием, которое ввергло замок Бауд в хаос приготовлений.
У верхней площадки темной лестницы Блэз поерзал на каменной скамье. Было бы хорошо, мелькнула у него мысль, если бы у него с собой оказался кувшин вина; только он никогда не позволял себе подобного баловства. Он знал по меньшей мере двух человек, которые напились и уснули на страже и погибли. Собственно говоря, одного из этих двоих он убил сам.
В замке стояла тишина. Блэз чувствовал, что очень одинок и очень далеко от дома. Это было необычное чувство: дом давно мало что значил для него. Но люди иногда еще имели значение, а здесь у него пока не было ни одного настоящего друга или того, кто мог бы им стать за то время, которое Блэз отвел себе на пребывание в замке Бауд. "Интересно, - подумал он, - где сегодня ночью Рюдель, в какой стране, в какой части света?" Мысли о друге привели его снова к городам Портеццы и, возможно это было неизбежно в ночной тишине у женской спальни, к воспоминаниям о Лусианне. Блэз покачал головой. "Женщины, - подумал он. - Родилась ли хотя бы одна с начала сотворения мира, которой можно доверять?"
И эта мысль, не впервые посетившая его в этом году, могла привести его воспоминания прямо к дому, если бы он это допустил, к брату и жене брата и к тому последнему разу (как это стало известно верховной жрице Риан), когда он лежал с женщиной на ложе любви. Или нелюбви. Жрица это тоже знала каким-то сверхъестественным образом. Он чувствовал себя поразительно открытым и беззащитным перед ее слепотой в лесу той ночью и не слишком гордился потом тем, что она в нем увидела. Он гадал, достаточно ли глубоко мог проникнуть ее взор, каким бы образом она ни видела подобные вещи, чтобы добраться до понимания того, почему мужчины - и женщины - делали то, что они делали.
Блэз выглянул в узкое окно-бойницу. Голубая луна стояла высоко и была почти полной. Эскоран - так называли ее в Горауте, "дочь бога", но здесь голубую луну назвали Рианнон в честь своей богини. В таких именах заключалась сила, выбор союзника. Но луна оставалась той же, как бы люди ее ни называли, и заливала тем же странным, ускользающим светом местность к востоку от замка.



Страницы: 1 2 [ 3 ] 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.