рукой и локтем прямо по блюду. Грохот, звон серебра о каменный пол, во все
стороны обрадовано катятся красные яблоки, и мальчишки из духовного училища,
кому и не положено вовсе, потому что озорники и сорванцы, уж расхватали
драгоценный царский ананас, ничего не оставили людям достойным, заслуженным,
кто за Пелагией своего череда ожидал. И вечно с ней так - не монахиня, а
недоразумение конопатое.
Божий и праздник.
буду.
x x x
стучать копытом о землю. (Так начал разговор преосвященный.) "Всех обгоню! -
кричал. - Я самый быстрый, самый резвый!" И до того убедительно кричал, что
все вокруг поверили и стали повторять: "Наш-то осел и не осел вовсе, а самый
что ни на есть чистопородный аргамак. Надо его теперь на скачки выпускать,
чтобы он все до единого призы завоевал". И не стало после этого ослу житья,
потому что как где бега, сразу его под узду и скакать волокут. "Давай, мол,
длинноухий, не выдавай". То-то славное ослу житье вышло.
сосредоточенно. Невнимательно на нее взглянуть - юная девица: лицо чистое,
милоовальное, собой располагающее и вроде как наивное, но это обманчивое
впечатление возникало от вздернутого носа и удивленно приподнятых бровей, а
пытливые круглые карие глаза смотрели из-за таких же круглых очков вовсе
даже не просто, и было по глазам видно, что нет, это не юница - и пострадать
успела, и пожить, и поразмыслить о пожитом. Свежесть же и моложавость от
белой кожи, часто сопутствующей рыжеволосию, и от оранжевого крапчика
неистребимых веснушек.
непроизвольно потянулись к холщовой сумке, висевшей у пояса, и владыка,
знавший, что Пелагии легче думается с вязаньем в руках, позволил:
вспомнив, какие отвратительные произведения появляются на свет из этих
обманчиво ловких пальцев. На Святую Пасху сестра поднесла архиерею белый
шарфик с буквами ХВ, скособоченными так, будто они уже успели изрядно
разговеться.
аллегорией, отче, вы хотели сказать, что из меня инокиня, как из осла резвый
скакун. И такое немилосердное суждение обо мне вы вынесли оттого, что я в
храме яблоки просыпала.
Митрофаний заглянул ей в глаза, но устыдился, потому что прочел в них
кроткий укор. - Ладно-ладно, это я так... А притча моя не к тому, не
разгадала ты. Что же это у нас, человеков, за устройство такое, что всякое
событие и всякое сказанное слово мы непременно тщимся на себя приложить?
Гордыня это, дочь моя. И невелика ты птица, чтоб я про тебя притчи
загадывал.
библиотеке, которая, пожалуй, заслуживает того, чтобы уделить ей некоторое
внимание.
ведении секретаря Усердова, работника старательного, в полном соответствии с
фамилией. В центре самой протяженной из стен (той, что была лишена окон и
дверей) располагался шкаф с трудами по богословию и патрологии, где
хранились вероучительные сочинения на церковно-славянском, латыни, греческом
и древнееврейском. По левую сторону тянулись шкафы агиографии с житиями
святых, как православных, так и римско-католических; по правую - труды по
истории церквей, литургике и канонике. Отдельное место занимал обширный шкаф
с трактатами по аскетике, напоминание о прежнем увлечении преосвященного.
Были в том шкафу и драгоценнейшие редкости вроде первых изданий "Внутреннего
замка" святой Терезы Авильской или
тянувшемся через всю комнату, высились подшивки русских и иностранных газет
и журналов, причем самое почетное место отводилось "Заволжским епархиальным
ведомостям", губернской газете, редакторство которой владыка вел самолично.
до нумизматики и от ботаники до механики, стояла на крепких дубовых полках,
сплошь занимавших три остальные стены библиотечного помещения. Единственный
род чтения, которого владыка избегал, почитая малополезным, была
беллетристика. Творец небесный измыслил в сем мире предостаточно чудес,
загадок и неповторимых историй, говаривал епископ, так что смертным
человекам незачем выдумывать собственные миры и игрушечных человечков, все
равно против Божьего вымысла выйдет скудно и неудивительно. Правда, сестра
Пелагия с владыкой спорила, ссылаясь на то, что раз Господь заронил в душу
человека желание творчества, то Ему виднее, есть ли смысл и польза в
сочинении романов. Однако этот теологический диспут был начат не Митрофанием
и его духовной дочерью, а много ранее; не ими и закончится.
вполне понятное раздражение духовного учителя, Митрофаний вдруг спросил:
Статочное ли дело Христовой невесте о такой суетности заботиться? Ведь ты
умная женщина. Вот и блаженный Диадох поучает: "Украшающая плоть свою
повинна в телолюбии, оно же есть знамение неверия".
ответила бойко:
там у него в "Добротолюбии" сказано? "Бани следует, воздержания ради,
удалятся, ниже бо тело наше ослабевает сладостною оною мокротою".
слов о древнем мученике не говорила. И об украшении плоти он правильно
поучает.
веснушками воюет не ради, упаси Господи, телесной красы, а единственно из
благочиния - хороша инокиня с конопатым носом.
главному.
происходили молниеносно, не уследишь. Вот и сейчас, блеснув глазами, она
очень уж смело спросила:
решился о деле заговорить. Покашлял, сызнова прошелся по библиотеке.
Спросил, как ученицы в школе. Прилежны ли, хотят ли учиться, не обучают ли
их сестры лишнему, что в жизни не поможет, а только помешает.
сколотить на Реке купальню и плещешься там вместе с ними? Хорошо ли это?
здоровье и развивает гибкость членов, а во-вторых, способствует стройности,
- ответила сестра. - Они ведь из бедных семей, все больше бесприданницы.
Вырастут - женихов найти надо... Владыко, да ведь вы меня и не из-за школы
вызвали. Третьего дня мы уж говорили про школу и про плавание тоже.
Митрофаний наконец заговорил о придуманном минувшей ночью, перед тем как
уснуть.
мольбам, а еще более - собственному пустому тщеславию, для пастыря
совершенно неприличному, держу от всех в тайне, что истинный дока по части
разгадки неявного и ложноочевидного не я, старый дурень, а ты, тихая
рясофорная инокиня Пелагия. И от меня, как от того славолюбивого осла, все
ожидают чудес и новых прозрений. Теперь уж и не поверит никто, если я
объявлю, что это все твоим промыслом совершалось, а я только тебе послушания
назначал...
зажглись огоньки.
Опять, как в прошлый год на Маслену, казну церковную похитили? - спросила
сестра с нетерпеливым любопытством. - Или, не приведи Господь, духовное лицо
умертвили? Какое послушание мне будет от вашего преосвященства на этот раз?
отвернулся. - Тут другое. Не по преступной части. Во всяком случае, дело это
не полицейское... Я тебе расскажу, а ты пока слушай. После скажешь, что
думаешь. Да ты вяжи. Вяжи и слушай...
времени принимаясь постукивать пальцами по раме.
Афанасьевны Татищевой. Она уже глубокая старуха, а когда-то давно считалась
одной из первых петербургских красавиц. Я мальчиком был, помню, как она к
нам приезжала. Веселая была, молодая, в шашки со мной играла... Вышла замуж
за офицера, полнового командира, ездила с ним по разным отдаленным
гарнизонам, потом он в отставку вышел, и поселились они здесь, в Дроздовке.
Этот самый Аполлон Николаевич, ныне уж покойный, страстный был собачник.
Первую псарню держал во всей губернии. И борзые у него, и гончие, и легавые.