которых можно различить две переплетенные буквы монограммы "Г.А." - Густав
Анерт. А в левом верхнем углу значилось, что Анерт глава фирмы,
производящей полиграфические машины, множительную технику и владелец
издательства. Указывался адрес, телефоны и еще какие-то "телексы",
"телефаксы", но Тюнен не знал, что это такое.
советском плену именно в Старорецке, родном городе Тюнена, откуда Георг
уехал еще в 1941 году. Впрочем, все это не имело значения, ему же
захотелось забыть о письме, словно и не получал его, потому что одна мысль
все время отвлекала пока читал и перечитывал: он не хотел, чтобы письмо, а
вернее сведения, содержащиеся в нем, стали известны сыну. Причина для
этого имелась серьезная: летом Александр летал по каким-то делам на неделю
в Москву, оттуда на субботу и воскресенье вдруг нагрянул в Энбекталды.
Тюнен конечно был рад, однако пожурил сына, понимая, в какую копейку
влетела ему эта оказия. Но Александр только усмехнулся:
северный народ, не скупимся, когда даже за один день удовольствия надо
косую отвалить. Какие у нас там в Заполярье развлечения? Полярная ночь или
шестьдесят семь суток негаснущего солнца? Так это бесплатно. Пусть туристы
ахают...
собирая на стол, Александр извлек из красивой дорожной сумки бутылку
коньяка, две бутылки боржоми, банку китайского колбасного фарша, две
баночки марокканских сардин и кусок толстой венгерской копченной колбасы.
наверное, арабский, а хлеб, пожалуй, из американского зерна? Картошка-то
чья? Наша или польская?
в его рюмку коньяк.
дым через нос.
родился, отец? - спросил вдруг.
локтями в столешницу. - В Москве я был у германского посольства. Народу -
тьма! Обижены люди, едут! Наслушался там такого! Я ведь и не знал, что в
этой республике, в Поволжье, было до войны пять немецких театров, почти
три десятка газет, школы, за три года, с тридцать третьего по тридцать
пятый немецких книг вышло около трех миллионов штук. А нынче, люди
говорят: школ нет, языка дети не знают, исчезает народ, два миллиона!
школах устраивают бойкот. Старикам помолиться негде: лютеранская церковь,
что на площади, полуразвалена, в ней клуб какого-то завода и кинотеатр...
Хотел я пойти в исполком, а мне говорят: "Не ходи, без толку, исполком сам
антинемецкие плакаты сочиняет для митингов. Надо нам или уезжать, или
оставаться здесь и терпеть, пока не исчезнем, как нация..." Так вот, отец,
я не хочу исчезать... Что скажешь?
переложил с места на место вилки и нож. Случилось то, чего он и в дурном
сне не увидел бы. Его прадед, дед и отец считали себя немцами, отец только
в девятисотом году переехал с Поволжья на Украину - в Старорецк. Он же,
Георг Тюнен, считал себя и немцем и русским, а уже сын и невестка, полагал
он, и вовсе обрусели. И слава Богу! Так безопасней, спокойней, потому что
время, в котором протекала его жизнь, не давало права не только говорить
об этом, но и думать было рискованно; в Георге жил инстинкт
самосохранения, раз и навсегда внушивший, что и мысли могут быть услышаны.
Это вселилось в него в ту августовскую ночь сорок первого года, когда в
двадцать четыре часа всех их из города вывезли одним эшелоном в
Казахстан... Что же такое произошло теперь, что люди сдвинулись с мест,
что проснулось в молодом поколении?
начинать?
этому разговору вернемся.
поселилась нежданная жилица - тревога. В бессонные ночи он затевал
беззвучные мысленные диалоги с сыном, с невесткой Мартой, с самим собой.
слова, понимал, в какую сторону оно может повернуть решение Александра. В
душе надеялся, что вернувшись к себе в Дудинку, сын в работе, в заботах,
среди знакомых людей поостынет, задвинутся за шторочку будней и виденное у
германского посольства и услышанное в Поволжье, в Марксе. Да и Марта может
не согласится... И дай Бог...
не только то, что на ней запечатлен отец, но и то, что рядом с ним
какой-то Борис Иегупов. Время повыдуло из памяти многое, что было вроде
недавно - пять-десять лет назад, но почему-то запасливо сохранило пустяки
из далекого почти нереального уже детства: искореженные булыжники
мостовых, поросшие лопухами кюветы, где в теплой пыли, нахохлившись,
квочка прикрыла желтые цыплячьи тельца и подозрительно вертела по сторонам
головой; из школы спешит домой аккуратный мальчик в матросском костюмчике
- Георг Тюнен; он минует улицу Благовещенскую, на углу, где заворачивает
на Большую Успенскую - остекленная дверь из темного дерева, это вход в
"фотографию Иегупова"; хотя она уже давно государственная, однако жители
называют ее по имени прежнего владельца. Но имелся и еще один Иегупов. В
1941 году, когда из Старорецка вывозили немцев, среди конвойных, вертелся
хромой парень в штатском, было ему чуть за двадцать. Когда их привезли в
Казахстан, к месту, конвойные куда-то исчезли, а парень этот остался в
Энбекталды, был кучером на пролетке, возившей местного начальника НКВД, а
жил во дворе НКВД в каморке глинобитного флигелька; не имел в Энбекталды
ни родных, ни знакомых, и потому быть может подружился с ним, Георгом
Тюненом - земляком и почти ровесником, Тюнен был старше его всего на год.
Звали паренька Антон Иегупов. Позже Тюнен узнал, что отец Антона и был
владельцем фотосалона. В 1918 году трехмесячный Антон остался сиротой,
родители умерли от тифа.
которых везли из самого Старорецка каких-то лошадей, Антон и еще два
пожилых мужика были при них конюхами.
родственнице. Все эти годы они переписывались, но с каждым десятилетием
все реже и реже, к нынешнему времени получали друг от друга одно-два
письма в год, а случалось, что и через раз...
отправить фотографию: вдруг этот Иегупов на ней - отец Антона, а у Антона
может и нет такого снимка, то-то будет человеку приятно, память.
двойной листок в клеточку, в шариковой ручке паста застыла, давно не
пользовался, и он повертел стержнем над пламенем спички, почеркал
штришками по белому полю газеты и приступил к сочинению письма. Излагал
все обстоятельно - и про сообщение Анерта из Мюнхена, и про фотографию,
копию с которой посылает, и что это должно остаться в секрете, только
между ними (главное, чтоб сын Александр не знал), объяснил при этом
мотивы.
просил Антон, поскольку в одном из последних писем сообщал, что дом их
должны ставить на капремонт, это на год-два, а куда переселят, он покуда
не знает. Написав письмо, Тюнен отправился к знакомому фотографу, чтобы
снять копию со снимка...
для собеса. Стол его был прибран, никаких бумаг, как прежде. На сейфе
стояла радиоточка, "Маяк" передавал последние известия. На отдельном
столике были разложены стопками писчая бумага, жесткие папки с надписью
"Дело", мягкие папки с надписью "Надзорное производство"...
Мережковский Дмитрий
Громыко Ольга
Ильин Андрей
Якубенко Николай
Акунин Борис
Конан-Дойль Артур