привязался к этим краям, где бок о бок со страданиями и нищетой уживаются
и радость, и нежность, и преступление, и упорство, и отчаяние, и ему
понравилось жить на берегу огромной судоходной реки, откуда корабли
расходятся по всему свету. Во всяком случае, здесь-то у него появилось
немало привычек, от которых ему нелегко было отделаться. Каждый вечер,
часов в семь, он заходил выпить стаканчик пунша в соседний диковинный
кабачок под вывеской "Проспект-оф-Уитби". В этот час там буквально яблоку
негде было упасть. В зале не было никакой другой мебели, кроме стоящей в
глубине скамейки и придвинутого к самой двери стола. В клубах табачного
дыма посетители со стаканами в руках стояли, тесно прижавшись друг к
другу, словно в метро в часы пик; они пили, разговаривали, курили и пели,
а два старых гавайца тренькали на своих мяукающих гитарах, подсев к самому
микрофону, отчего в этой тесной комнате можно было буквально оглохнуть.
Позади стойки среди бесчисленных бутылок и чучел всевозможных рыб
находилась не поддающаяся никакому описанию коллекция самых невероятных
предметов. В ней можно было найти не только модели кораблей, искусно
впаянных в бутылки, различные компасы, секстанты, колокола, корабельные
фонари и другие морские приборы, но и вообще все, что только может
придумать для забавы народная смекалка: цветы из бумаги, ракушек, перьев,
кости, стекла, бархата, шелка, конского волоса, целлофана; вазы в форме
ноги с мозолем на каждом пальце или круглой красной головы или
продолговатой зеленой; пульверизатор для духов в виде знаменитого
мальчика, занятого своим естественным делом; фонари и копилки, сделанные
из тыквы, копилки в виде головы теленка с фарфоровой петрушкой, воткнутой
в ноздри; ботиночки из солодкового корня; голых марципановых женщин в
стыдливых юбочках из гофрированной бумаги... Дуглас так и не мог уяснить
себе, какая таинственная сила влекла его каждый вечер сюда, в этот
кабачок, где среди песен и табачного дыма жила полная радости любовь
человека к вещам, созданным его собственными руками. Дугласу больше всего
нравилась ссохшаяся и ставшая не крупнее кулачка новорожденного голова
индейца, у которой полностью сохранились связанные в пучок волосы. Ему не
раз хотелось попросить хозяина продать ему эту мумию, но мешала врожденная
скромность, так не вязавшаяся с его профессией. Впрочем, это было к
лучшему: он наверняка получил бы отказ. Дуглас пил, не отрывая взгляда от
головы индейца, в то время как за ярко освещенной стойкой, среди всех этих
чудес, сбросив пиджак, суетился хозяин и его помощники - два буфетчика; а
две официантки обслуживали посетителей, теснившихся в конце коридора на
узком балконе, который казался совсем ветхим, так потемнели от времени,
так лоснились деревянные балки, такое наслоение надписей покрывало его
перила, так тяжело нависал он над самой Темзой в том месте, где в речной
тине догнивали остовы двух старых кораблей. Рассказывают, что именно
отсюда Генрих VIII не раз смотрел, как на другой стороне реки вешают
осужденных. По ночам зловещий свет газового рожка в конце мрачной и темной
улицы еле освещал нижние ступеньки деревянной, источенной червями
лестницы, о которые бились темные, как чернила, с недобрыми отсветами
волны; глядя на эти ступеньки, так и представляешь себе, как стаскивали по
ним в реку тела убитых.
Кэрибиен-стрит, а среди цветущих нарциссов, в подернутом легкой дымкой и
освещенном лучами апрельского солнца Риджентс-парке. В их встрече,
впрочем, не было ничего удивительного: Дуглас, как и Френсис, очень любил
этот цветущий уголок. Вероятно, они не раз встречались там, но проходили
мимо, не обращая друг на друга внимания. Что же изменилось в это утро?
склонившейся к цветам, было что-то призрачное, что делало ее еще более
очаровательной. Она была без шляпы, и ее крашеные золотистые волосы
отливали тускловатым блеском в легком тумане.
рассмотреть. Он остановился. Девушка подняла голову, и взору ее предстало
настоящее солнечное затмение: лицо Дугласа, стоявшего против солнца, было
совершенно темным, а вокруг него пламенели, развеваясь по ветру, волосы
цвета темной меди.
как девушка была хороша, хотя рот у нее был немного велик, он
почувствовал, что благодарен ей за эту улыбку и за эту красоту,
наполнившую теплом его сердце. Улыбка к тому же придала ему смелости. Он
сказал:
лицо", и, хотя она и без него знала, что хороша собой, ей все-таки было
приятно услышать эти слова. Она снова улыбнулась, на этот раз мило,
дружелюбно. И спросила:
посмотрев на нее, ответил:
расстелил его на траве. И присел на краешке с таким выжидательным видом,
что она, с минуту поколебавшись, опустилась на другой край плаща. Он
широко улыбнулся.
солнце, цветы и улыбки юных девушек.
тридцать.)
проплыла лодка, в ней сидели полнотелая дама и молодой человек,
вцепившийся в слишком тяжелые для него весла.
может быть - никогда.
пересказывать. То, что двое писателей могут наговорить о своей профессии,
интересно лишь для самих писателей.
переставая болтать, они поднялись. Френсис прекрасно помнила его очерк об
отставных майорах, напечатанный в "Хорайзн". Дуглас чувствовал себя
страшно неловко: он не знал ни одной ее новеллы.
речь шла о том, как муж и жена, в сущности совершенно чужие друг другу
люди, вынуждены жить в полном одиночестве в занесенном снегом загородном
домике и проводить долгие зимние вечера, запершись каждый на своей
половине, он с нескрываемым восторгом воскликнул: "Так это ваша?" И от
этих слов ей сразу стало тепло на сердце. Вдруг они спохватились, что
двенадцать уже давно пробило. Дуглас, махнув рукой, послал к черту свое
деловое свидание, и они зашли в китайский ресторан, где заказали себе
первое, что попалось им на глаза, - яйца под соусом и сандвичи с морской
капустой.
Дуглас был поражен и даже чуточку раздосадован; он знал о существовании
этой любопытной деревушки, но никогда не видел ее своими глазами. Как он
мог до сих пор не побывать здесь? Френсис рассмеялась с наивной гордостью.
Прежде чем зайти к ней, они побродили по улочкам. Потом разожгли огонь в
маленьком, с деревянными инкрустациями камине, и, пока она, не переставая
болтать, готовила чай, он, не выпуская трубки изо рта, устроился в своих
светлых фланелевых брюках прямо на полу у огня, обхватив руками колени.
отпустила его и открыла к обеду банку тушенки и консервированные ананасы.
Наконец часам к десяти они расстались. Сидя на империале автобуса и глядя,
как в темноте мелькают редкие огни Флит-стрит, он думал: "Честное слово, я
влюблен". С ним это случалось не в первый раз. Но теперь он испытывал
что-то совсем новое, что-то очень нежное и спокойное. Отрывок из
верленовского стиха (он был без ума от Верлена) не выходил у него из
головы: "...и плена не боясь..." Он даже не думал о том, будет ли эта
любовь взаимной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
литературных бесед с этой точки зрения. Неудобство молчания. Опасность
улыбки. Страх и опрометчивость Дугласа. Опрометчивость и гнев Френсис
Доран. Как принимаются важные решения. Три зуба на челюсти решают судьбу
двух людей. Что может произойти, если отказаться от разговоров на