дом", - так, опять же по Диккенсу, высказался однажды Андрейка. Отца он
про себя именует "великим молчальником". По воскресеньям в столовой за
завтраком и обедом сходится семья, но общего разговора не завязывается,
Порой отец пошутит. Редко-редко он разоткровенничается, о чем-то
расскажет, вспомнит что-то вслух.
приезжает обедать позднее, он - ровно в половине второго. Прошли времена
ночных изнурительных бдений, когда в министерствах и комитетах
засиживались до четырех-пяти утра, - так работал томимый бессонницей
Сталин, по распорядку его дня равнялся правительственный аппарат. Онисимов
обедал тогда по вечерам, а то (домашние помнят эту его шутку), а то и,
подобно королю Фридриху Великому, на другой день. Ныне особым указом,
опубликованным во всех газетах, запрещено задерживаться на службе сверх
восьмичасового срока. Подчиняясь, как всегда, дисциплине, Онисимов все же
последним выходил из Комитета. Досужие вечера были ему невмоготу, он
захватывал с работы объемистую папку, набитую бумагами, погружался в нее
дома.
последний рабочий день, попрощался с сослуживцами. Дела принял
заместитель, никто внове не назначен главой Комитета. Это, пожалуй, еще
один признак надвигающейся, судя по всему, перестройки. Ее, эту ожидаемую
перестройку управления промышленностью, уже называют "революционной
ломкой". Особая комиссия занята разработкой предложений. Онисимов не был
введен в эту комиссию. И вот теперь... Теперь его вовсе убрали из
промышленности. Почему же? Почему?
пальцев, пляшет ложка, которую он несет ко рту. Всегда умеренный в еде,
лишенный каких-либо качеств гурмана, Онисимов проглатывает суп, не ощущая
вкуса.
белом, без пятнышка, фартуке, в белой косынке. Варя привыкла, что в будни
Александр Леонтьевич всегда ест наспех. По утрам уже слышится его
нетерпеливое: "Скорее, скорее, я опаздываю". После обеда, как правило, он
ложится на пятнадцать минут. Варя обязана ровно через четверть часа,
минута в минуту, постучать ему в дверь. Вечерами он иногда приезжает лишь
переодеться, чтобы укатить на какой-нибудь прием. И опять же спешит.
Однако в этой спешке никогда не оставит неприбранным снятый костюм,
обязательно сам повесит в шкаф. Варя не назвала бы Онисимова молчальником.
Он научил ее приготовлять кофе, заваривать крепчайший чай. Возвращаясь с
работы, обычно скажет ей несколько приветливых слов.
Варе он уже сказал, что больше не требуется следить по часам за его
отдыхом, стучать в дверь кабинета. И пошутил:
не нужен тяжелой индустрии, любимому делу. Завтра с утра он перейдет
работать в Министерство иностранных дел, будет готовиться к новой своей
миссии. А нынче он свободен, непривычно свободен. Почему же? Как могло это
случиться?
постепенность в реорганизации управления промышленностью, не прибегать к
ломке. Да, он защищал целесообразность существования своего Комитета и
подведомственных министерств, привел ряд доводов на заседании комиссии ЦК.
Его выступление, в котором по своей манере он ограничился лишь сугубо
деловыми соображениями, было встречено молчанием. Но ведь там происходило
лишь самое предварительное обсуждение. Любое решение - кто в этом может
усомниться? - он принял бы как дисциплинированный, верный член партии.
Почему же, почему же его убрали из промышленности?
Румянца он, впрочем, словно никогда и не знавал, не розовел даже на
морозе, но сейчас обычная, с легкой примесью живой коричневатости, его
бледнота сменилась землистым оттенком. Что с ним? Онисимов ощущает
неприятную сухость во рту. Красивого разреза, большие, с желтизной в
белках, глаза отыскивают графин с водой на буфетной стойке. Замашки барина
ненавистны Онисимову. Он никогда дома не скажет "принесите мне", "подайте
мне", сам встанет и возьмет. Так встает он и теперь. Делает шаг-другой к
буфету.
тянется к накрахмаленному воротничку, он пытается удержаться на ногах,
хватается за стул и, роняя его, тяжело оседает на паркет.
3
Ивановна Хижняк - опытная седоватая громкоголосая женщина-врач. Когда-то
она носила военную форму, провела годы минувшей войны во фронтовых
госпиталях и лишь затем стала работать в лечебнице Совета Министров,
именуемой запросто "Кремлевкой".
здоровьем Онисимова. Это трудный пациент. Каждую жалобу из него приходится
вытягивать, что называется, клещами. Когда его спрашиваешь "Что у вас
болит?", он с улыбкой отвечает: "Ничего". Вызвать его в поликлинику на
профессорский осмотр - предприятие совершенно безнадежное. Антонина
Ивановна сама приходила к Онисимову, подстерегала его в обеденный час.
Александр Леонтьевич встречал ее как добрую знакомую, держался без
малейшей важности, - чего греха таить, в иных квартирах этого огромного
жилого здания у Москвы реки, заселенного по преимуществу высшим служилым
составом разных центральных учреждений, ее, старого военного врача, порой
коробило обращение свысока, - был живым умным собеседником, вел речь о чем
угодно, только не о своих недомоганиях. В кругу металлургов, так или иначе
общавшихся с Александром Леонтьевичем, издавна считалось, что у него
железный организм. Он и доселе славится физической неутомимостью. Однако
Антонина Ивановна знает, что эта его слава далека, очень далека от истины.
создателю и руководителю института терапии Николаю Николаевичу Соловьеву.
Общительный, подвижный, в галстуке бабочкой, с венчиком седых кудрей
вокруг блестящей лысины, похожий скорее на художника или режиссера, чем на
медика, он долго выспрашивал, осматривал Александра Леонтьевича. И,
наконец, сказал: "У вас сосуды и сердце семидесятилетнего старика".
Настоятельно посоветовав Александру Леонтьевичу изменить режим, он
добавил: "А самое главное, избегайте сшибок". - "Каких сшибок?" Профессор
объяснил, что термин "сшибка" введен Иваном Петровичем Павловым. Великий
русский физиолог, как понял Онисимов, разъяснил явление, которое назвал
сшибкой двух противоположных импульсов - приказов, идущих из коры
головного мозга. Внутреннее побуждение приказывает вам поступить так, вы,
однако, заставляете себя делать нечто противоположное. Это в обыденной
жизни случается с каждым, но иногда такое столкновение приобретает
необычайную силу. И возникает болезнь. Даже ряд болезней. К слову Николай
Николаевич рассказал о некой, специального типа, кибернетической машине.
Получая два противоположных приказа, машина заболевала: ее сотрясала дрожь
"Возможно, танец ваших пальцев, Александр Леонтьевич, имеет такое же
происхождение"
однако, с ним не разоткровенничался. Впрочем, откровенных разговоров он,
смолоду замкнутый, давно-давно не вел, умел зажать, затаить переживания.
Онисимова. Антонина Ивановна много раз настаивала, чтобы он бросил курить.
Онисимов отвечал: "Да, да". А в следующее посещение она опять видела
красную коробку сигарет на его столе и окурки в пепельнице. Впрочем, визит
Николая Николаевича не прошел совсем без следа: в домашнем кабинете
Онисимова на книжной полке появился труд Соловьева "Общая терапия" и
толстенный "Терапевтический справочник". Раскрывал ли их когда-нибудь
Онисимов, Антонина Ивановна не знала.
лекарства, которые давно выписала Александру Леонтьевичу, они покоились
нетронутыми. В ответ на укоризненный взгляд Онисимов виновато улыбался, -
среди множества выражений, что могли проступать в его улыбке, бывало
иногда и этакое мягкое, обезоруживающее.
купленном словно для учреждения, - сидит, расстегнув рубаху, оголив белую,
подернутую слоем жирка грудь, и любезно, спокойно улыбается, будто не он
только что свалился в обмороке.
нога, оступился, неудачно стукнулся...
посмотрим ваши ноги.
ботинки, - с некоторых пор он плохо переносит холод, - снимает носки,
обнажает стопу и голень. Ступни, как и кисти рук, тоже маленькие, почти
женские. Уже несколько лет он страдает онемением нижней части ног, в
артериях не прощупывается пульс, это заболевание сосудов называется
эндартериит. Происхождение эндартериита еще не выяснено медициной, нередко
это страдание связано с неумеренным курением. Онисимову трудно ходить -
пошагает десяток минут и вынужден приостановиться, - трудно подолгу
стоять. Антонина Ивановна с неумолимой настойчивостью дважды заставила
Онисимову пройти курс лечения. Месяцами изо дня в день по утрам ему
накладывали повязки со специальными мазями, он так и уезжал на работу,