замахал крупной рукой. - Не в форме мы, красавицы, босиком, видите? Наше
дело военное, бабоньки, некогда нам! Идите, идите себе!
озабоченно лоб, заторопился, стал натягивать шерстяные носки, говоря:
резко одернул на животе китель. - Нечего нам тут. Залежались. Дел по горло!
движением, людскими голосами была наполнена лесная темнота. Жорка изредка
включал фары, и в белом коридоре то мелькала оскаленная, скошенная на свет
морда лошади, то заляпанный грязью борт грузовика, то кухня, разбрызгивающая
по дороге раскаленные угли, то щит орудия и нахохленные спины ездовых, то
непроспанные лица солдат. Все это двигалось, шло, ехало, копошилось, скакало
во тьме туда, где за лесами тек Днепр.
крик, мимо скользнуло белое лицо ездового, и по борту "виллиса" жестяно
хлестнул кнут.
А ну, гаси. И перестань жевать, ну?
дорогу; Жорка лениво грыз сухарь, одной рукой держал руль, изредка
поглядывая вверх, где текло мерцающее холодное небо.
товарищ полковник, опять фонари развесили.
роняя искры, высоко висели над лесом среди звезд. Они медленно летели, косо
и тихо опускаясь. Вверху выступили из темноты, четко прорезались оголенные
вершины деревьев. Лес сразу ожил, черные тени кустов поползли, задвигались
на дороге, мешаясь с тенями людей, машин, повозок; впереди ожесточенно
взревели танки, кто-то зычно подал команду из глубины колонны:
понесся впритирку к лесу, ветви захлестали, забили по бортам, упруго
подбрасывало на корневищах. Деревья расступились, стало по-дневному светло.
Над головой, разгораясь, плыли "фонари". Впереди с громом рванулось двойное
пламя, и в лесу ахнуло, загремело, как в пустых коридорах.
голосом, и человеческая фигура метнулась перед радиатором. - Ку-уда?..
сиденья, если бы не спружинил руками. Полковник вылез, пошел вперед к
сумеречно освещенной "фонарями" колонне танков; моторы работали, стреляя
резкими выхлопами, танки продвигались толчками к матово отблескивающей воде.
Там, в проходе, образованном съехавшими к обочине повозками и кухнями, они с
гулом вползали на качающийся понтонный мост.
время тут долбят... Во кинул, бродяга! Слышите - поросята завизжали?
пронзительные, рвущие воздух звуки возникли в небе. Небо обрушилось;
ослепляя, брызнули шипящие кометы, полыхнули огнем в глаза; "виллис" с силой
толкнуло назад. Ермаков, испытывая холодно-щекочущее чувство опасности,
притупившееся в госпитале, смотрел на разрывы, затем увидел в хаосе рвущихся
вспышек на миг повернутое к нему лицо Жорки, сквозь грохот прорвался его
голос:
размеренные движения, вылез из машины и, чувствуя, глупость того, что
делает, заставил себя не лечь, а стоять, наблюдая за дорогой.
С белесого неба стремительно падала на переправу тяжелая тень, оскаливаясь
пулеметными вспышками. И он поспешно лег возле машины. Красные короткие
молнии, подымая ветер, отвесно неслись вдоль колонны. Упала, забилась в
оглоблях, заржала лошадь, "О-ох, о-ох", - послышалось из леса; что-то
зашлепало по мокрому песку вокруг головы Ермакова, и он непроизвольно
нащупал и отбросил горячую крупнокалиберную гильзу.
орудия. Трассы вслепую рассыпались в небе, все мимо, мимо тяжелого низкого
силуэта самолета. Гул его удалялся. Зенитки смолкли. Угасающие "фонари"
опустились к самой воде. И было слышно, как на другой стороне рукава слитно
рокотали танки: они переправились во время бомбежки. Ермаков поднялся с
земли, разозленный, подавленный тем, что чувство страха оказалось сильнее
его, отряхнул сырой налипший на колени песок, подумал: "Разнежился. Конец.
Прежняя жизнь начинается".
зашевелилась, задвигались фигуры меж повозок и машин.
колонну; сырой ветер обливал холодом потную от возбуждения шею, еще не
проходило раздражение на самого себя после только что пережитого страха; он
не любил себя такого.
в нескольких километрах до фронта всегда казалась ему такой же унизительно
глупой, как гибель человека на передовой, вылезшего с расстегнутым ремнем из
окопа по своей нужде.
мгновение фары. Вспыхнув, они скользнули по борту "студебеккера", осветили
маслено заблестевшую пехотную кухню в кустах, толпу солдат с котелками;
потом на перекрестке дорог выхватили на стволе сосны деревянную
табличку-указатель "Хозяйство Гуляева". Эта стрела показывала влево, другая
прямо - "Днепр". Машины, повозки и люди текли туда через лес, где неясный
зеленый свет мигал и гас над вершинами деревьев.
"студебеккера", слитный скрип колес, фырканье лошадей, голоса. Ермаков молча
спрыгнул на дорогу, потянул из машины планшетку.
что. Там тебе делать нечего. Н-да! Кондратьев там. Артиллерии в дивизии
много. Найдем место. Не торопись. Была бы шея, а хомут...
комендантский взвод?
засопел, со злым раздражением толкнул Жорку локтем. - Поехали! Спишь? Гони,
гони! Что смотришь?
силуэт "виллиса" запрыгал в глубине лесной дороги, исчез.
загоралась под обрывом дальнего берега. Свет ракет опадал клочьями мертвого
огня, и тогда отчетливо стучали крупнокалиберные пулеметы. Трассирующие пули
веером летели через все пространство реки, вонзались в мокрый песок острова,
тюкали в стволы сосен, вспыхивая синими огоньками. Это были разрывные пули.
Срезанные ветви сыпались на головы солдат, на повозки, на котлы кухонь.
шестиствольные минометы, низкое небо расцвечивалось огненными хвостами мин.
Они рвались с тяжким звоном, засыпая мелкие, зыбкие песчаные окопчики. Немцы
били по всему острову - на звук голосов, на случайную вспышку зажигалки, на
шум грузовиков, - остров кишел людьми.
воды вместе с ветром приносило тошнотворный запах разлагающихся трупов - их
прибивало течением.
голоса, кто-то ругался грубо, сиплый тенор, не сдерживая душу, костерил
кого-то:
ну бросай!..
на песок; прекращался стук топора. Изредка тот же сиплый тенор, поминая бога
и мать, звал санитара, и кого-то уносили на плащ-палатке, спотыкаясь в
воронках.