Нельзя сказать, что он развлекает их веселой болтовней - разве только с
ласковой насмешкой бросит на ходу девушке с круто завитыми локончиками:
"Здорово! Поздравляю с перманентом!" А другой моднице, обновившей красную
кофточку, скажет забавную чепуху: "Осторожнее, бык забодает!" Но всякий
раз, как этот парень говорит с женщинами, он чуть-чуть понижает голос, в
самых простых словах его приветствия: "Здравствуй, Мари-Луиза" - звучит
какая-то нежность, и Мари-Луиза, отвечая вполголоса: "Здравствуй,
Красавчик", словно поверяет ему заветную тайну. Выражение глаз у него и
тут остается лукавым и даже жестким, но он тотчас уловит женский взгляд.
Красавчик и любая женщина понимают друг друга с первого слова, как
заговорщики. Меня это немного раздражает, да, наверно, и не только меня
одного.
свидание. После полудня, сдав молоко на сыроваренный завод, Красавчик
совершенно свободен. И тогда он встречается со своими подружками, то в
риге за околицей горной деревушки, то они сами под предлогом покупок
приезжают к нему в Клюзо. Но он никогда не хвастается своими победами, и
мы с ним ни разу не говорили "про женщин".
доставил меня из Клюзо в деревню на своем грузовичке. В разговоре я
случайно упомянул о верфях "Ансальдо" [крупнейший в Италии концерн
военной, судостроительной и металлургической промышленности] в Генуе -
одном из самых больших в мире центров морского судостроения. Он тут же
сообщил мне, что несколько лет работал клепальщиком на верфях "Ансальдо",
и в голосе его прозвучали такие же мягкие нотки, как в разговоре с
женщинами.
предприятия". Меня провели туда и все показали руководители профсоюза. Я
писал в те дни статьи об этой забастовке: двадцать тысяч рабочих заперлись
в ограде морских верфей, будто в крепости. Тогда-то я узнал, как и что
делает клепальщик корабельного корпуса.
ты, как спускают на воду корабли?
океанских кораблей. Зачем ты забрался в эти скучные горы и возишь молоко
на какой-то таратайке? Что у тебя общего со здешними крестьянами? Ведь они
отстали от современности на целое тысячелетие!
пришлось бежать из Италии.
происходили у нас в течение нескольких недель, в те дни, когда он возил
меня в своей кабинке. Я не стану отвлекаться в сторону и передам вкратце
только те события, которые помогут лучше понять мой рассказ.
его роду уезжали во Францию, работали там каменщиками; на склоне лет они
возвращались на родину и доживали свой век возле старухи жены, которой
аккуратно высылали все, что могли сберечь из своих скудных заработков.
Французскому языку научился от деда и говорил по-французски с тех самых
пор, как вообще начал говорить. Но даже и тогда, когда мы познакомились с
ним, он не умел писать по-французски, так как учился только в итальянской
школе; впрочем, он уверял, что скоро будет писать и по-французски - "мадам
Амабль молодая" дает ему уроки, он пишет у нее диктанты и изучает
грамматику.
в род, испокон веков своим делом занимаются - дают молоко, и молоко у них
всегда одно и то же. Нет никакой перемены в ихнем коровьем ремесле. Так
вот и у каменщиков - никаких перемен нет.
прогрессирует.
каменщикам-итальянцам удается найти во Франции работу, они не смеют ничего
требовать, должны соглашаться на любые условия, и подрядчикам гораздо
выгоднее все делать их руками, чем разными механизмами.
решение разумным. У слесарей, у механиков ремесло не коровье, оно
развивается из поколения в поколение. Вот, например, на судостроительных
верфях вместо автогенной сварки теперь применяют электрическую клепку. А
будь у него сын, очень хорошо было бы, если бы малый работал по
использованию атомной энергии или стал был одним из тех смельчаков,
которые вызовутся первыми полететь в ракете на Луну.
частенько говорили ему, что пьемонтца в Савойе зовут "пьяфа", а в Лионе
итальянцев называют "макаронщиками", так как они любят макароны, и что
если пьяфы и макаронщики работают за гроши, то французские рабочие
упрекают их за это, а если итальянец потребует, чтобы его уравняли в
заработной плате с французами, то хозяин уволит его да еще добьется, чтобы
власти отобрали у итальянца удостоверение. Но все равно лучше работать за
гроши во Франции, чем быть безработным или полубезработным в Италии, и
потому вот уже многие поколения Бельмаскио покорно тянули свою лямку. Но
сам Бомаск, как только подрос, решительно сказал: "Нет!" - и восстал
против этого унизительного благоразумия.
кричали девочкам грубости, а девочки отвечали ехидными насмешками. Но в
одно прекрасное весеннее утро Красавчик, выбежав на школьный двор, застыл
на месте и с замиранием сердца глядел, как двенадцатилетняя Рита и
тринадцатилетняя Мария, взявшись под руку, прохаживаются под платанами. На
черноволосой Рите было красное платьице, а на белокурой Марии - голубое в
белую горошинку; у обеих уже формировалась грудь; Рита шаловливо
переступала своими тоненькими голыми ножками, а Мария смеялась,
запрокидывая голову, и ее белокурые волосы, позолоченные лучами утреннего
мартовского солнца, пушистым облаком спускались до пояса. "Как все складно
у девочек", - подумал он, и от волнения у него задрожали ноги.
а то, право, возблагодарил бы господа бога за то, что он создал девушек,
за то, что есть в мире женщины.
запечатлелось воспоминание о первом ощущении восторга перед прелестью
женщин, их красиво поднятой грудью, яркими красками лица, атласной
нежностью кожи и волнами пышных волос. Как восхищала его мысль, что на
свете существуют такие ласковые создания, с таким добрым сердцем и такими
милосердными руками. Рита сделала ему перевязку, когда в драке мальчишки
подбили ему глаз. Ни один из его приятелей не мог бы так ухаживать за
раненым. Впрочем, его мать говорила, что он начал заглядываться на девочек
гораздо раньше, когда был еще совсем маленьким, и соседки, смеясь над его
ухватками, твердили: "Ну, этот малый докажет, что не зря он носит свою
фамилию!"
школы (licenza elementare), он бежал из родной деревни с ее строгими
нравами и отправился в Милан, так как не желал работать каменщиком во
Франции и надеялся стать на родине механиком. Его влекло также желание
поближе узнать женщин. Было это в 1934 году.
механиком так и не стал, потому что тут требуется специальное учение, а у
него ломаного гроша за душой не было. Больше всего он приблизился к
желанной специальности, когда работал машинистом сцены в одной
провинциальной труппе, с которой разъезжал по Италии от Венеции до самого
юга Сицилии, деля ее славу и нищету. Был он и сельскохозяйственным рабочим
- в зависимости от спроса батрачил то на рисовых полях в долине реки По,
то на виноградниках в крупных поместьях Кампаньи. Но он предпочитал жить в
городах и ради этого даже соглашался замешивать известь для каменщиков,
хотя и дал себе зарок, что никогда не станет строительным рабочим. То
безработица, то молодое любопытство гнали его из одних краев в другие.
Служил он и матросом на паруснике, перевозившем мрамор из Каррары в
Северную Африку для мастерской надгробных памятников. К восемнадцати годам
у него накопились кое-какие сбережения, и в компании с приятелем он открыл
в Тунисе мелочную лавочку. И тут он столкнулся со сложными национальными
проблемами: французы-колонисты косо смотрели на него как на макаронщика, а
в глазах арабов он был чем-то средним между французом и евреем; тогда он
бросил торговлю и уехал из колоний. В 1940 году он работал официантом в
ресторане большой гостиницы в Палермо.
женскими сердцами. Из всех своих любовных приключений он рассказал мне
лишь об одном, случившемся в Генуе. Однажды он ехал в троллейбусе, около
него стояла девушка. Красота ее так поразила молодого итальянца, что он
бросился к ней и, протягивая руки, восторженно воскликнул: "Какая вы
красивая! Как вы мне нравитесь!" Она вся вытянулась в струнку от
негодования. Он опустил глаза и сказал тихонько: "Простите меня". Тогда
она прижалась к нему. Они, не расставаясь, провели неделю вместе.
женщинам не изменилось. Он подходил к ним с таким искренним волнением, так
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Аникина Наталья
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Контровский Владимир