Мечты
Потом я понял, вернее, мне объяснили, что моя мама -- черножопая сука,
которая бросила меня. Мне неприятно писать такое, но мне объясняли именно в
этих терминах.
соответственно, они были правы и в такой мелочи. Конечно, были и другие
взрослые.
великих писателях, о том, что жизнь прекрасна и каждому найдется место на
земле, если только хорошо учиться и слушаться старших. Они всегда лгали.
Лгали во всем. Они рассказывали о звездах и материках, но не разрешали
выходить за ворота детдома. Они говорили о равенстве всех людей, но в цирк и
в кино брали только ходячих.
Ласковое слово. Сразу вспоминается Пушкин: выпьем, няня... Обычные сельские
тетки. Они не врали никогда. Иной раз они даже угощали нас конфетами. Иногда
злые, иногда добрые, но всегда прямые и искренние. Часто с их слов можно
было понять суть там, где от учителей добиться вразумительного ответа было
невозможно. Давая конфету, они говорили: "Бедное дитЈ, скорее бы уж помер,
ни себя, ни нас не мучил бы". Или, вынося покойника: "Ну и слава богу,
отмучался, бедненький". Когда я, простуженный, оставался в спальном корпусе
один на один с такой нянечкой и мне не надо было идти в школу, она, добрая
тетя, приносила мне какую-нибудь сладость или фрукт из компота и
рассказывала о погибших на фронте детях, о муже-пьянице -
Ходячими были почти все. Даже те, кто еле-еле мог передвигаться на костылях.
К ходячим относились гораздо лучше, чем к нам. Они были людьми. После выхода
из детдома из них могли получиться нужные обществу люди -- бухгалтеры,
сапожники, швеи. Многие получали хорошее образование, "выбивались в люди".
После выпуска из детдома они приезжали на дорогих машинах. Тогда нас
собирали в большом зале, рассказывали, какую должность занимает бывший
ученик нашей школы. Из рассказов выходило, что эти толстые дяди и тети
всегда слушались старших, хорошо учились и добились всего своим умом и
настойчивостью. Но они были ходячими! Какого рожна я должен был выслушивать
их хвастливую болтовню, если я и так знаю, что нужно делать после того, как
станешь ходячим? Как стать ходячим, никто не рассказывал.
Взрослые и дети думают только о себе. Конечно, я знал, что где-то на другой
планете существуют мамы, папы и дедушки с бабушками. Но это было так далеко
и неубедительно, что я отнес все эти бредни к области звезд и материков.
Накрылись дальние страны, звезды и прочие радости. Оставалась смерть. Долгая
и бесполезная.
врагу. Одним беспосадочным полетом они отдавали родине все долги за
съеденный рис, за испачканные пеленки, за школьные тетради, за улыбки
девочек, за солнце и звезды, за право каждый день видеть маму. Это мне
подходило. Я понимал, что в самолет меня никто не посадит. Я мечтал о
торпеде. Управляемой торпеде, начиненной взрывчаткой. Я мечтал тихо-тихо
подкрасться к вражескому авианосцу и нажать на красную кнопку.
быть, это хорошо, а может, и не очень. ВсЈ понимающие люди часто бывают
скучными и примитивными. Я не имею права желать смерти, ведь от меня зависит
многое в судьбе моей семьи. Меня любят жена и дети, я тоже очень-очень их
люблю. Но иногда, когда лежу ночью и не могу заснуть, я все-таки мечтаю о
торпеде с красной кнопкой. Эта наивная детская мечта так и не оставила меня
и, может быть, никогда не оставит.
Праздник
подходит. Кричу долго. Манеж -- обычная детская кровать с высокими
решетчатыми бортами. Лежу на спине, мне больно и мокро. Стенки манежа
завешены сплошным белым покрывалом. Никого. Перед глазами -- белый потолок,
если повернуть голову, можно долго смотреть на белое покрывало. Я ору и ору.
Взрослые приходят по расписанию. Когда приходят -- кричат на меня, кормят,
меняют пеленки. Я люблю взрослых, они меня -- нет. Пусть кричат, пусть
перекладывают на неудобную кушетку. Мне все равно. Хочется, чтобы кто-нибудь
пришел. Тогда можно увидеть другие манежи, стол, стулья и окно. Это все.
Потом -- кладут в манеж. Когда кладут, опять ору. На меня кричат. Они не
хотят брать меня на руки, я не хочу в манеж. Сколько себя помню, всегда
боялся, когда оставляли одного. Одного оставляли регулярно.
приходили женщины в белых халатах, брали меня на руки. Бережно брали, не как
всегда. Они называли это "праздник". От них вкусно пахло алкоголем. Меня
несли куда-то, приносили в большую комнату со столом и стульями. Я сидел у
кого-нибудь на коленях. Женщины передавали меня с рук на руки. Мне давали
съесть что-нибудь вкусное. Но самым приятным было то, что я мог все видеть.
Все вокруг. Лица людей, красивые тарелки на столах, бутылки и рюмки. Все
пили вино, ели, разговаривали. Женщина, у которой я сидел на коленях, одной
рукой очень бережно придерживала меня, другой проворно опрокидывала
очередную порцию алкоголя, закусывала. Закуски были разные, от каждой она
отщипывала маленький кусочек и клала мне в рот. Никто ни на кого не кричал.
Тепло, уютно.
x x x
закусывают. Это старшеклассники. Быстро зашли после уроков в комнату, сели в
углу, оставили кого-то "на стреме". Раскрыли консервы, выпили по кругу водки
из одной кружки, наскоро закусили.
комнаты. Тело под кроватью, голова и плечи -- наружу, передо мной книга.
Читать, засунув ноги под кровать, очень удобно. Никто не потревожит.
Подползаю.
Водку пили только после двенадцати лет.
Чистит для меня дольки чеснока.
всеми. Хорошо. Всем хорошо. Праздник. Если бы не праздник, никто не заметил
бы меня, тем более не стал бы делиться едой. Я -- никто, салага.
по очереди. Мне чифир нельзя не только потому, что я еще маленький, -- все
знают, что у меня больное сердце.
выезжает из комнаты. Возвращается с почти полной кружкой воды. В одной руке
у него кружка, другой он бережно отталкивается от пола. Ставит кружку на
пол, достает из тумбочки банку варенья и ложку. Отливает из общей банки с
чифиром немного в мою кружку, добавляет варенья. Варенье кладет не жалея.
Еда
фантастических рассказов: выпил такую таблетку -- и сытый весь день. Ел я
плохо, меня уговаривали, кормили с ложки -- все было бесполезно.
сельской местности. Кормили хорошо и вкусно, нянечки были добрыми, следили,
чтобы все дети покушали, заботились о нас.
пряники с червяками, несвежие яйца. Было все. Но я буду писать не об этом.
самые лучшие моменты моего детства связаны с едой, вернее, с теми людьми,
кто ею со мной делился, дарил мне ее как знак своего расположения. Странно
мне это.
x x x
и мы все очень маленькие.
красивым. Его разрезали не сразу, дали нам полюбоваться. Похоже, взрослые и
сами не решались разрушать такую красоту. Ананасы в России редкость.
резкий специфический вкус и отказались есть эти жгучие дольки. Ел один я.