Чтение 3–й страницы книги ~Чаинки~

намекало всем приезжим бизнесменам да и самим китайцам на то, что партия и
правительство рискованно, но надолго и всерьез вступили в эру реформ,
чреватых рождением нового мирового гиганта. Намекалось также, что лицо
гиганта вовсе не из косметических соображений лишено черт физиономий дяди
Сэма, бывшего братана Ивана да и самого Мао. Рекламные щиты фирм иностранных
и китайских твердо внушали, что гигант непременно унаследует все
замечательные качества быстроногого крепкорукого капитализма, чтобы стать
эдаким мускулистым красавчиком - человечным социализмом со специфически
китайским лицом. Он и определит основные исторические вехи нового
тысячелетия...

Пока же вокруг прекрасного шоссе поля осенние лежали. Мысль, что
тысячелетиями с любовью возделываются они трудолюбивым гением китайского
крестьянина, настраивала на лад поэтический и, если уж на то дело пошло,
философский и религиозный, ибо крестьянский труд, труд сеятеля и кормильца,
есть первейшая из форм благодарного поклонения Божеству Истинной Жизни, а не
идолам вроде Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина-Мао, Пол Пота и прочим красным
бесам, сеятелям чертополошного зла...

Такие вот мысли мелькнули у меня вдруг в довольно мутной башке, а на
горизонте, в жутковатом смоге, вновь показавшемся мне невинной дымкою
туманной, совсем уж явственно проступила панорама Пекина, одного из
крупнейших мегаполисов планеты. Белели и голубели перед глазами, все быстрей
и быстрей заслоняя собою горизонт красавцы-небоскребы. Даже издали можно
было просечь, что это новое архитектурное поколение китайцев, по крайней
мере, внешне, не имеет ни черта общего с идеями типового строительства. Было
также очевидно, что эти небоскребы не втянуты в нелепые азартные
соревнования по прыжкам в высоту с американскими махинами. Замелькавшие по
обеим сторонам дороги жалкие в ветхости своей и зачуханности безликие
карлики маоистских времен вроде бы даже рады были уготованной им участи -
участи легко сносимых времянок.

Я ошарашенно глазел и вдаль, и по сторонам. Трудно мне было не то что
воспринимать увиденное, а увязывать его с кое-какими старыми моими,
представлениями о Пекине и вообще о Китае. Конечно, я слегка автошаржирую,
но думал, приблизительно, так: три четверти населения крестьяне, причем
крестьяне бедные... живут они чуть ли не в землянках... по колено в воде
разводят рис... на тех же участках земли иногда выращивают карпов... соха,
мул, мотыга, все, за редкими исключениями, как тыщу лет назад... да и сейчас
ни тракторов, ни машин что-то не видать на полях... на горбинах волокут
крестьяне с лоскутных полей лук-порей, наверняка тут его обожают...
остальная четверть населения, полагал я, все еще варит чугун в домашних
домнах... делает вручную ракеты и водородные бомбы или торчит с утра до
вечера на партсобраниях, где мурлычет интернационал, пьет зеленый чай,
лопает черепах, осьминогов, каракатиц, ласточкины гнезда, акульи плавники и
в перерыве между этими гурманскими блюдами сопротивляется попыткам миллионов
передовых студентов поставить страну на рельсы передовой демократии, с
которых, кстати, то и дело сходят в Америке поезда правосудия,
здравоохранения, деловой честности, безопасности граждан городов и так далее
...

Одним словом, в те минуты, как, впрочем, и в следующие восемь недель
нашего пребывания в Китае, я был рад, что новые впечатления моментально
выветривают из башки массу невежественных представлений, а уж взбадривают
они так, что не покемарить тянет после нудноватого перелета, а глазеть
вокруг, глазеть и глазеть. Открыл окно - сразу ворвались в машину миазмы
техпрогресса, довольно едко облагороженные аммиачной вонищей свиного навоза,
по осени завозимого на поля.

И все же в те минуты было мне не до "зеленых" размышлений насчет
очевидности хреноватого состояния экологии, которое не только окромя
улавливаешь, но и носом, к сожалению, учуиваешь. Неприятно, надо сказать,
поразили меня - и еще не раз будут поражать - кучи всякого придорожного
мусора, то ли бездумно, то ли преступно сброшенного куда попало.

Но, как это всегда бывает, в уме моем начались стычки непримиримых
плюсов и минусов, обоюдно вооруженных разными серьезными аргументами.
Например, сама собой возникла примитивная мыслишка о временно оправданном
стремлении любой развивающейся страны начисто пренебречь проблемами
экологии. Чего уж тут чистоплюйствовать, раз историческая ставка столь
велика? На карте - судьба Китая как сверхдержавы будущих времен. Главное -
побыстрей овладеть технологиями Запада и той же Японии, кое в чем уже его
обогнавшей. Главное - перегнать хиреющие Системы всего мира... кукиш
партийный показать бывшему брату навек... а реки-озера с рыбами-лотосами
никуда не денутся - вину свою перед ними искупим, очистим от всякой
пакости... вдохнем новую жизнь в бамбуковые рощи... своими руками вынянчим
здоровое поколение тигров, панд, обезьян и черепах... траурную красную книгу
превратим в сияюще изумрудно зеленую...

Азартные рассуждения такого рода весьма привлекательны как раз не для
природы, страны, народа и его потомства, а для политиков - этих
патологических игроков, проигрывающих не только наши бабки и наше здоровье,
но и будущее нашей планеты.

Беда-то, думал я, в том, что слишком большой риск для всей нации
догонять кого-то там, потом однажды перегнать и, оказавшись вдруг лицом к
лицу с ужасной необратимостью, понять, что впереди - проклятье и адское
возмездье. Многое в живой природе и в биосфере не восстановишь указами
властей и директивами партий.

Это я все к тому, что в Китае, так же как, впрочем, в России,
невозможно быть просто праздным туристом и бездумным соглядатаем. Проблемы
этой огромной страны, удачно и достойно, в отличие от той же России,
воспрянувшей к нормальной жизнедеятельности, захватывают моментально. Именно
это и определило главный мой интерес - страстный интерес к современности
Китая, интерес к живой его природе, а не к музейной старине и к руинам
прошлого, как это обычно происходит в Греции, Италии, Франции и Испании.

Кроме того, Мао, как всякий хитрый тиран, будь то Ленин, Сталин или
Гитлер, сумел вовремя отвести от себя удар миллионных толп людей, достаточно
очумевших от голодухи, экстремистского идиотизма партийных боссов, больших
скачков и прочей социальной вивисекции действительно талантливого
продолжателя преступного учения Ленина-Сталина. Поэтому безумие толп
обрушилось на якобы врагов любимого вождя, просто на шибко вумных
интеллектуалов, на несчастных пианистов и, конечно же, на памятники
классической старины, неприятно напоминавшие молоденьким варварам о
гегемонии помещиков, капиталистов и аристократов императорских времен.
Варварски были разрушены - не раз мы в этом с горечью убеждались, - особенно
в провинциях, а не под боком у Мао, в пекинской резиденции императоров,
многие пагоды и иные шедевры национальной архитектуры. А во всем даже умело
восстановленном всегда видится мне нечто протезное или, что еще горестней,
невыносимо трагическое, как в фотографиях лучших людей России, изведенных в
застенках разных Лубянок.

И все же кое в чем нам с Ирой повезло, кое-что неописуемо прекрасное,
выдержавшее единоборство с варварскими толпами Мао, мы все-таки увидели, но
об этом позже.

Меня все-таки укачало в тачке и сморило. А на автобусной станции был
уже иной Пекин. Многолюдье, толчея, крики кондукторш и водителей, некоторая
давка при посадке в автобусы, напоминающая давку в Москве и в российской
глубинке в часы пик... скопление лавок не только со всякой дорожной жратвой,
но и со стройматериалами, с тряпьем... кока-кола - никуда и нигде от нее не
денешься... пиво, европейское, японское, австралийское и местное, кстати,
замечательное по своим качествам...

Ох и жаден глаз на первые впечатления! Зазевавшись, я потерял и
провожатую нашу, и Иру. Провинциалы пялятся на меня как на инопришельца и
крайне диковинного зверя. Толпой обступили. Ну а толпа китайцев это вам не
толпа исландцев, которых и без того мало. Но у меня от такого многолюдья -
праздничное, по детской еще привычке, настроение. Озираюсь по сторонам.

По-детски же перетрухнул, что потерялся. Что-то у кого-то спрашиваю.
Многие смеются. Весело (явно насчет меня) переговариваются. Ничего не
понимаю. Мой плохой английский тоже никто не понимает, а разговорник у Иры в
сумке. Беда. Пекин, елки-палки, даже не Париж, где снобы-ксенофобы
демонстративно презирают английский, гнусно молчат в ответ на вопрос, но
иногда пожалеть все-таки могут заблудшего туриста. А тут никто, видать,
английского не знает.

Мне в стресс лучше бы не впадать. Может, думаю, для бодрости духа
поддать? Но виски в сумке у Иры. Чтоб предупредить стресс, прибегаю к
русской народной психотерапии, исторически проверенной и практически
безотказной: вслух проклинаю себя самыми страшными матерными ругательствами.
Тут же физия моя нервозна и похабна заливается краской стыда. Очень пожилой
дядя говорит мне приветливо на неплохом нашем, великом и могучем: "Если вы
жену, детей, бога, душу, мать потеряли сейчас, мы радио скажем позвать,
здравствуйте, добро пожаловать, чем богаты, всегда рады, как говорится, до
дома до хаты"..

Клянусь, услышать в такой ситуации русский - да это же, как подыхая в
Сахаре от жажды, напасть вдруг на родничок с ледяным виски или просто с
водой! Найдут меня, сироту, не оставят, подумал я и пристал к дяде с
вопросами, что, как и откуда у него такой совершенный русский.

Миша меня, говорит, зовут... Институте в Урале учился... Нижний Тагил
сталь разливал... любовь был... Клавдия... обком сказал: лучше, парень,
коммунизм уезжай сам себе строить... рис сажай... Клавдия колхозу нужна...
доказываю: любовь, товарищ, не картошка, даже не водка... русский китаец
братья навек... какой там братья!... водку пили, песни пели... Клава...
Клава... силком обратно отправили, а тут партия тоже к себе не взяла...
ревизионист, объявили, враг народа, значит... Теперь все хорошо... жена,
дети, пенсия... слава Богу... всегда добро пожалуйста...

Тут вижу: вихрем мчится на меня разгневанная Ира. Как, думаю, все
прекрасно складывается, жаль только разбитую любовь бедной Клавы и сталевара
Миши... Ему напоследок успел все-таки сказать что-то крайне залихватское
насчет грустных странностей жестокой жизни на Земле. Из-за Ириного гнева ни