Чтение 3–й страницы книги ~Гекуба~

За окном поезда неслись белые поля, мощные леса, утопающие в снегу дома. Давид и Батья взяли билеты на дневной скоростной поезд и ехали по бесконечной России, как по Европе - не в купе, где, как они опасались, кто-то войдет и... а в самолетных сидениях. Отказались они и от часового перелета в Петербург-Ленин-град - накануне где-то в Сибири гробанулся самолет. Полутораста пассажиров будто и не было на свете. ВВС тут же услужливо разъяснила: перманентный экономический и социальный кризис, все разворовано, самолеты давным-давно исчерпали технический ресурс, летчики вечно пьяные, диспетчеры на игле. Да еще чеченские террористы ворвутся в салон - для букета. И посадят самолет уже не в Израиле, как в прошлый раз... Эти нашим гостеприимством они сыты навсегда!

Трудно было привыкнуть к просторам России. В самом центре страны, пересекая пространство всемеро больше, чем от Тель-Авива до Хайфы, они практически не видели городов и поселков. Поезд несся с невообразимой скоростью. Станции проносились мимо окон за секунды, перпендикулярные полотну автодороги мель-кали серыми лучами на белом фоне. Березовые стволы сверкали как бенгальские огни. Дальние синие леса плавились под низкими темными облаками. Бешенно плясали за окном провода. Редкие бесцветные и однообразные деревни уносились одна за другой назад, словно поезд шел по чудовищному кругу.

В вагоне было чисто и тепло. Никто не орал по мобильному телефону, не пере-крикивался через весь вагон и не хохотал безо всякой причины. Разговоры были слышны только собеседникам. Никто не ел пахучую питу, торопливо запихивая ее в рот двумя руками и не пил колу из горлышка бутылки, отрыгивая и радостно обводя при этом пассажиров счастливым взглядом. Все это выгодно отличало рус- скую публику от израильской. Это были скорее парижане, чем тель-авивцы.

Точно так же, как в лондонской и парижской подземках, почти все что-то читали.

Петербург заявил о себе циклопическими черными заводами, унылыми производ-ственнными строениями. Потом пошли типичные для любой столицы микрорай-оны пригородов, после которых действительно появился Париж, в котором, одна-ко, было что-то ущербное. "Тут нет или почти нет мансард, уловила Батья мысль мужа. - Во всяком случае, нет мноэтажных мансард. А потому город выглядит таким приземистым." "Если вы позволите вам пояснить, неожиданно сказал им на иврите молодой человек из кресла через проход, когда строился дореволю-ционный Петербург, царь не позволял возводить здания выше своего Зимнего дворца. Кроме того, все дома должны были выходить фасадом к Неве. Купец Кикин за нарушение этого указа был бит кнутом в назидание прочим. Так его палаты и стоят, единственные, задницей к великой реке по сей день..." "А вы..." "Я петербуржец, - пояснил он. - Из местного отделения Еврейского конгресса. Мы усиленно учим иврит и всегда рады попрактиковаться." "И когда собираетесь на родину?" - обрадовался Давид. "В Израиль? Никогда, - весело ответил юноша, укладывая молитвенник в сумку. - У вас мне делать нечего. Я еврей и не хочу, чтобы меня где-либо презирали за то, что я русский. У меня есть своя родина - Россия. Тут мы молимся так, как нам нравится, и говорим между собой на иврите, но работаем на родном языке и получаем наравне с русскими. В современном мире евреев дискриминируют по национальному признаку только израильтяне и арабы. Леhитраот, хаверим... Добро пожаловать к нам!"

***

Гостиница оказалась прямо напротив вокзала, по ту сторону просторной, вполне парижской площади со странным обелиском в центре. Тут было холоднее, чем в Москве, но совсем не скользко. Они шли по мелкой грязи, покрывавшей мокрые черные тротуары. Носильщик толкал перед собой тележку с их чемоданами среди густой заснеженной толпы. В холле им навстречу тут же поспешил портье, в миг оформил номер и послал служащего проводить туда гостей.

Из окна был вид на серые задворки, брандмауэры, покосившиеся заборы. Но среди всего этого безобразия светлел ярко-белый каток, по которому носилась стройная фигуристка в синем сияющем костюме с блестками. Над коричневыми крышами, висели клочьями темные облака.

Давид набрал номер телефона Сергея и Лидии.

"Как фамилия Алекса, о котором вы мне рассказывали? Ну, который у нас будто бы на секретной работе?" "Александр Беккер, а что?" "Ничего. Попробую его разыскать. Ваш рассказ остался у меня в памяти. Вдруг я ему окажусь полезным?.."

***

Эрмитаж показался им богаче Лувра и Версаля. Во всяком случае, менее много-людным и более ухоженным. Заказанный в гостинице ивритоязычный гид был ловким парнем, знавшим о Петербурге и петровской России практически все.

Давида поразило величие страны, которую словно заново породил этот город - преобразил из азиатской Московии в европейскую империю. После Сены и Темзы морской простор Невы подчеркивал величие России по сравнению с Францией и Англией. В отличие от Москвы, Петербург символизировал равенство российской и европейской культур. По этому городу, как по Лондону и Парижу хотелось просто ходить и ходить, произвольно сворачивая с улицы в улицу. Гид пояснил, что символ города - трезубец Нептуна. И три прямые магистрали великого города сходились к золотому шпилю Адмиралтейства, возникавшему поэтому в поле зрения достаточно часто. Это не давало заблудиться в огромном городе. На Дворцовой площади гид долго водил своих гостей вокруг Александрийской колонны, рассказывая, зачем и как строили из цельного камня этот столп и постамент-волну, на которой стоял памятник Петру Великому, Медный всадник. Николай первый был на вставшем на дыбы коне - единственная в мире конная статуя на двух крохотных опорах-копытах. Дла этого всадник был пустотелым. Между царями высилась громада богатого Исаакиевского собора, который "мешал пустоголовому царю догнать полноголового" - такова была структура памятников и репутация этих правителей России в глазах современников. Днем бесконечным каскадом впечатлений следовали музеи, а по вечерам чередой шли бесчисленные спектакли в богатых театрах. Гид был отличным синхронным переводчиком, подражал интонациям драматических актеров и даже тихонько пел на иврите вместе с тенорами и басами в Мариинском театре.

И все это Наташа сменила на...- думала Батья. - Как можно?.. А что и на что сменим мы, если нас вынудят покинуть свою страну?..

***

"Как зовут твоего гения? - не слезал Давид со своей непостижимой догадки. - Не Алекс, случайно?" "Алекс, а что? - у Мирона сел голос. - Ты же никогда не интересовался?.." "А теперь вот интересуюсь. Нельзя? А фамилия его не Беккер ли, случайно?" "И что теперь? - Мирон обиженно сопел в мобильник. - Я тебе больше не нужен? Ты для этого поехал в Россию?" "Поехал я не для этого, но ты не зря так изумлялся моей интуиции. Короче говоря, я вычислил твоего Беккера. Только вот зачем ты мне сказал, что он в Израиле никто? Он у нас, оказывается на престижной секретной работе и очень даже преуспел. Я не знаю, кто босс Беккера, но мне бы на его месте очень не понравилось, что он имеет с нами дело. Что ты думаешь по этому поводу, а?" "Тут ты можешь быть совершенно спокоен, - наконец, пришел в себя Мирон. - Я достоверно знаю, что он не только не работает по специальности сейчас, но и никогда не был при каком-то деле, не считая этих фокусов с теплицами и стипендиями. Работает таким-то агентом в такой-то фирме и ровным счетом никому как инженер не интересен. Если этот факт - секрет для твоих новых российских визави, то это их проблемы. Ты что, побывал в таком-то институте?" "Наоборот. Я узнал, что нам лучше иметь дело с Беккером, чем с его бывшими коллегами - обычными надутыми импотентами вроде наших и амери-канских. Так ты ему за все про все обещал тысячу долларов в месяц?" "Он сам поставил такое условие. И что?.." "Ничего... Тысячу, так тысячу." "А как теперь я?" "Что ты так всполошился? В конце концов, ты пока в этот проект и шекеля своего не вложил. Что тебе терять? Сиди и жди." "А откуда же ты узнал?.." "Случайные встречи, воспоминания чужой молодости, Мирон. Аль тид'аг - не беспокойся. Шалом."

***

"Здесь Петр Великий проводил свои знаменитые первые ассамблеи, дождался, наконец, гид окончания разговора с Израилем. - На этих балах-совещаниях про-верялась пригодность самых высокопоставленных лиц. Главное правило гласило: говорить не по бумажке, а своими словами, дабы дурь каждого была видна всякому..."

"А когда ты соберешься в Израиль? - агрессивно перебил его Давид. В последнее время ему без конца встречались евреи, твердо отказавшиеся от самой мысли об алие - восхождении на родину. - Или тебя тоже Россия устраивает больше?" "В Израиль? - снял очки гид. - Я предпочитаю путешествовать транзитом. Без переса-док." "Без... чего?" "Простите... я сверюсь со словарем... Нет, я сказал правильно." "Правильно на иврите, но непонятно по сути." "А! Я понял. Так вот. Сегодня из Израиля евреи бегут в Канаду, Америку, Чехию, Германию. И я хочу в Прагу. Накоплю доллары, куплю там домик. И поселюсь. Зачем же мне для этого пересад-ка в Израиле?" "Алия, - строго сказала Батья, - сегодня намного превышает иери-ду. Ежегодно приезжает..." "И прекрасно. Это не мои проблемы. Только я бы на вашем месте поинтересовался, кто приезжает, и кто уезжает. Приезжают беженцы с липовыми еврейскими документами, те, кому на родине жрать нечего, а на вашу страну наплевать. А уезжают чистокровные евреи в любом поколеньи, которые стремились к вам всей душой, те, кто ради воссоединения с вами бросил все, те, ради кого ваша страна собственно и создавалась.. И, спустя несколько лет, именно им с вами оказалось очень неуютно. Те, кого я встречал в Чехии, вас вспоминают с ужасом и отвращением." "И ты будешь нас с Батьей так вспоминать? За что? Мы тебе мало платили?" "Я вас вообще вспоминать не буду. Я живу пока не в вашей, а в своей стране, работаю. Вы мне за это платите. Каждый из нас на своем месте. Если мне сегодня в Чехии нравится больше, чем в России, то это мой каприз свободного гражданина мира, без навязанных мне идеалов, корней и принципов. Разонравится - вернусь. Ради этого у нас и произошла контрреволюция. Она породила не совсем то, что меня устраивает, но дала мне право выбора места под солнцем." "Знаешь, сколько олим процветают в своей еврейской стране? Кстати, ты сам бывал в Израиле? Или судишь о нем по словам неудачников?" "Бывал. Встречал и тех, и других. Здесь тоже многим евреям стало хорошо. И русским. И азербайджанцам. А мне тут хуже, чем мне же в Чехии." "Далась тебе эта Чехия! Бывали мы и там. Куда ей до Израиля!" "Возможно. Только мне в Праге понравилось больше." "А голос крови? Ты же еврей?" "По всем обозримым линиям." "Так твое место у нас!" "Нет, господа! Вы заняли там и свое, и мое место. И меня вы на мое законное место на исторической родине никогда и нипочем не пустите. Здесь я еврей и этим горжусь. С тем и перееду в Прагу. А ваши бывшие земляки, после многолетнего общения с вами - законченные антисемиты. Я не хочу становиться юдофобом. Ладно! Итак, Петр Великий считал, что любой государственный чиновник должен прежде всего знать то дело, на которое он царем поставлен... Вы не слушаете?"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЧЕЛОВЕКООБРАЗИЕ

"Шалом. Я говорю с господином Алексом Беккером?" "Да." "Мне рекомендовали к вам обратиться наши с вами общие московские друзья Лидия и Серж..." "Этого не может быть!" "Как это?" "У меня нет никаких московских друзей. И немос-ковских тоже. Шалом."

Короткие гудки посреди делового разговора Давид слышал не часто.

Он нажал кнопку повторного вызова.

"Меня зовут Давид Зац, - веско сказал он. - Я неделю назад вернулся из турис-тической поездки в Россию. И там, на улице такой-то встретился с Лидией и..." "Этого не было. А если и было, то не имеет ко мне никакого отношения. Я уже объяснил это вашему референту по-русски, господин Давид Зац. Готов повторить вам лично по-английски. У нас с вами нет и быть не может общих друзей. тем более московских. Коль тув - всего доброго."

"Мирон. Твой гений... ну, этот Беккер... Он психически как? Здоров?" "Вполне? А что?" "Я пытался с ним разговаривать, а он... Мирон, если ты еще раз бросишь трубку, то со мной можешь больше..."

Идиоты какие-то эти русские! Неприручаемы, как их степные и лесные волки. И еще жалуются, что не могут найти себя в нашем мире! И мы же, видите ли, заняли в нашем Израиле их законное место! Неслыханная наглость. Но... выхода нет. Оформление нефтеносного участка дна идет полным ходом, но мои права еще не абсолютны. Кроме того, начерта мне этот участок, если Мирон переориентирует этого психа на другого заказчика. Я никогда в жизни так не рисковал! Придется взять себя в руки и смирить гордыню.

Давид вздохнул и поднялся из-за стола.

***

"Алекс, - сказал он в мобильник. - Я уже у подъезда вашего дома. Да. Давид Зац. Я тот самый инвестор, о котором вам говорил Мирон." "В этом вашем качестве я готов иметь с вами дело, - снизошел Алекс Беккер до разговора с миллионером. - А то... друзья, да еще общие... Да еще в Москве! Пятый этаж, направо."

"Позвоните Сержу и Лидии и сами спросите, считают ли они нас с женой своими друзьями! Я приехал к вам домой только потому, что мне хотелось бы приобщить и вас к числу своих друзей."

"Давайте к делу, - буркнул Алекс. -. Что вам непонятно в моем проекте. Мирон сказал, что экспертиза..." "Вы не возражаете, если мы обойдемся далее без... маклера?" "То есть я передаю свой проект непосредственно вам, господин Зац?" "Вот именно!" "На тех же условиях? С подписанием у адвоката договора?" "Нет-нет! О каком договоре вы говорите? О тысяче долларов в месяц?" "Пожизненно." "Но проект может дать такой эффект, что даже несколько процентов означают для вас..." "Простите. Никакие проценты от прибыли меня не интересуют. Это ваше блюдо я уже ел. С приправами из теплой дружбы семьями. После реализации моей идеи оказывалось, что то ли прибыли вообще не получено, то ли она есть, но моего "друга" нагрел компаньон, а виноват я, который этого проходимца и в глаза не видел. И прочие шалости, на которые вы все так горазды. Итак, мои условия: при любой прибыли от проекта, хоть сотни миллиардов, вы обязуетесь платить мне одну тысячу долларов в месяц! Одну! В месяц. Но - платить. Кто бы вас ни нагрел, подставил, ограбил или переубедил, что моя идея плоха, а его хороша. При нулевой прибыли от наших с вами усилий мне - тысяча долларов в месяц. При убытках - то же самое. И никакой дружбы семьями или воспоминаний о моей молодости, которая уж вас-то совершенно не касается. Вы мне договор и чек-аванс на три месяца, а я вам know how. И все мои последующие идеи. Я буду честно работать на вас до тех пор, пока я вам нужен. Но вы будете мне платить и после того, как я вам буду больше не нужен. Если эти условия вам подходят, едем тотчас к моему адвокату и подписываем договор. Вашему адвокату я изначально не верю. Это мы тоже уже ели! Ваши доверенные лица могут присутствовать при подписа-нии договора, но я буду подписывать только то, что посоветует мой адвокат."

"Но это же... Вы сами через пару лет, когда станет ясно, что проект сулит басно-словные прибыли, подадите на меня в суд и ославите на весь мир, что я вас огра-бил!" "А мы оговорим и этот вариант. Мол, сторона такая-то при любых прибылях совместного предприятия претензий не имеет. Как и другая сторона, если проект вылетел в трубу." "Так ведь ни один суд в мире не поверит, что вы в здравом уме могли подписать миллиардную сделку с такой для вас прибылью!" "Подпись есть подпись." "А моя совесть?.." "А вот этим мы вообще объелись. Колом в горле у меня стоит ваша честь и совесть. У всех разная, но равно грязная." "Я не подпишу такого неравноправного договора. Моя репутация..." "Бросьте, Зац! Если вас что и смущает, так это опасность терять по двенадцать тысяч долларов в год, если у вас ничего не получится. Впрочем, для вас, скорее всего, вообще непривычно четкое обязательство что-то кому-то платить, а не урвать на халяву. Не подпишете? Я звоню Мирону. Этот найдет другого. Менее "совестливого"... А никого не найдет, и не надо! Мне не привыкать."

***

Ваши бывшие земляки, после многолетнего общения с вами, выглядят в той же Чехии законченными антисемитами, - вспомнил Давид, набирая номер телефона своего врача.

"Ицик... Да. С сердцем что-то. Нет. Я боюсь тронуться с места. Срочно выезжай. Диктую адрес..." "Как тебя туда занесло, Дуду? Старайся не шевелиться. Жди."

***

"Так плюнь ты на него, Дуду, и не теряй здоровья, - Батья едва пришла в себя после рассказанного. - А эту Наташу я завтра же рассчитаю. Одна свора! Возьмем арабку. Еще нехватало - перед русскими унижаться!" "Я не разрешаю. Во-первых, Наташа тут совершенно ни при чем. Во-вторых, постой... А не это ли мост между мною и этим Алексом? Ты с ней говорила о наших московских встречах?" "Пыта-лась..." "Что значит, пыталась?" "Она тактично, но твердо сворачивала разговор." "Зачем же она тогда давала телефон Лидии и передовала ей с нами письмо?" "Не знаю. Она с тех пор сильно изменилась. Изо всех сил старается сохранить прежний тон, но так смотрит... словно я ее собираюсь ударить..." "Странно. И с каких это пор?" "После смерти ее соседки. Марины, что работала у Дрорит." "Эта... та дура, что выскочила с балкона вниз головой из-за машканты? О которой была заметка в гезете? Гос-поди! Да у нас пол-страны живет в долг, все должны кому-нибудь и живут себе припеваючи. Только в казино просаживаем по всему миру несколько миллиардов в год. Вот уж действительно - чуждая нация! Ладно, я сам поговорю с Наташей." "Я не хочу..." "Батья! Она старше меня на пятнадцать лет." "Все равно не надо. Я умею с ней разговаривать. Я ей поставлю условием..." "А если мы пригласим ее с мужем в гости. На мацей-шабат. Как друзей. Как мы сидели с ее друзьями в Москве." "Ты с ума сошел! В Москве мы не пили вино со своей служанкой и с журналистом этих "русских" газет. Нашел друзей!" "Батья. Мне нужен это Алекс. Любой ценой. И с максимальным ко мне доверием. Ради этого я готов взять к себе в мисрад кого и кем угодно. И она не будет больше нашей служанкой. Если я не приручу Беккера, миллиарды уплывут к другому." "Его проект такой серьезный?" "Неужели я стал бы так унижаться из-за чего-нибудь другого? Мои эксперты в один голос, не сговариваясь, считают проект Алекса исключительно прибыльным. А государственная поддержка! Ведь нефтяная независимость Запада от арабов это и наша независимость. У Европы и Америки нет иных причин терпеть арабов, кроме их нефти. А тут мы даем им альтернативу. А нефтедоллары в казну Израиля! Это же станет основанием для создания на Ближнем Востоке еврейского Кувейта." "Ну, так дай этому дураку его тысячу долларов и дело с концом. Начерта нам с ним дружить?" "Я же сказал тебе! Мне нужны с этим человеком дружеские отношения, чтобы он не перебежал к конкурентам, как только те пронюхают, чего он стоит со своим проектом. А путь к взаимному доверию лежит через тех, кому он верил до... как они это называют в своих газетах, интеллектуальной катастрофы советского еврейства." "Но если ты подпишешь с ним договор, как он того требует, то он и так твой." "Во-первых, не в моих правилах платить хоть шекель, не говоря о долларе до первого чека на мой счет от любого мероприятия. Что значит платить впрок? Да еще пожизненно. А если он проживет сто двадцать лет? По двенадцать тысяч в год, это чуть ли не миллион долларов!" "Брось! Они не живут столько. Загляни на любое кладбище. При той дряни, что они ели и пили, чем они дышали всю свою поганую жизнь, твой дурак проживет максимум еще лет пять-десять. Подписывай, Дуду, и не трогай Наташу. Где я найду такую исполнительную?" "Ты сама сказала - арабку." "Да, они тоже очень старательные и не строптивые. Но только Наташа уж точно не придет на работу с ножом или обвязанная взрывчаткой... Русские всем плохи, но они хоть не террористы." "Можно подумать, что у нас без конца взлетают на воздух виллы. Я сам найду арабку-христианку. Эти не взрывают своих хозяев. А Наташу я попробую приручить. Договор договором, а в таком огромном деле нужен не просто исполнитель, а личный друг... Нет. Я сказал - нет! Это уж мое дело." 2.

"И как ты это объясняешь? Все было бы логичным при той же разнице в возрасте, но если бы старше был он, а не ты." "Н-не знаю... Отвез в свой мисрад в отеле, познакомил с сотрудниками. Я думала, он мне предложит там убирать. Я бы тут же согласилась. Не видеть его отпрысков, не слышать их голосов и музыки. И вообще легче, хотя тоже два этажа и полно помещений. Но он зачем-то спросил, знакома ли я с компьютером. Тут же утешил, что это достаточно просто освоить и поручил меня своей сотруднице. Я действительно сразу все поняла, даже эта дама изумилась и спросила, как давно я знакома с программой. На работу на виллу он велел мне больше не приходить. А когда я спросила, выдаст ли мне письмо об увольнении, чтобы я могла получать пособие, и компенсацию, то тут же сказал, что я не уволена, а просто переведена на другую работу." "И что это за работа, Ната?" "Я не поняла. Пока меня учат азам компьютерной техники. Дали вот эти книжки." "Так что... мне придется потесниться?" "А вот и нет. Завтра нам привезут "Пентиум" такой-то." "Не может быть! Это же!.. Я начинаю волноваться за свое супружество. Шутки шутками... А эта его Тами, она что совсем уродина, что он ищет ей замену среди дам нашего возраста?" "Что ты! Просто красотка. Ты бы от нее пришел в восторг. В твоем вкусе. Кстати, ты что, нарочно путаешь их имена? Она не Тами, не Рути, а Батья." "Какая разница!.. А он сам?" "Ну... и он очень даже хорош. Рост, вес, глаза, волосы. Не ты, одним словом." "Шутки в сторону, но я..." "Погоди. Добивать так добивать. Он спросил, есть ли у меня права. Тут же позвонил учителю вождения и я уже взяла за счет фирмы первый урок." "А машину мы где возьмем?" "Он даст." "Подарит? Машину? Ты шутишь?" "Он сказал, что все его сотрудники имеют авто от фирмы." "Так ты теперь сотрудница фирмы?" "Выходит так..." "И с каким окладом? Надеюсь, не меньше, чем тебе платила Батья за твои шницели и мытье полов?" "Втрое больше..." "С ума сойти... А я тебе тогда зачем?" "Ты мне в этом плане и раньше был незачем, Женечка. Будешь жить спокойнее. За новую книгу сядешь. Кстати, Давид сказал, что готов спонсировать любую твою новую книгу. И отдаст перевести на иврит уже выпущенные книги." "Все это звучит, как нечто... И как ты сама объясняешь метаморфозу. Подобное человекообразие совершенно несовместимо с образом господина Заца в романе, который мы так трудно переживаем в последние годы, не так ли?" "Не знаю пока. С ним это после Москвы. Они там, как оба уверяют, подружились с Лидочкой и Сережей, а потому..." "А мы-то при чем? Мы даже не переписываемся уже много лет! И нафиг им московские интеллигенты без связей и денег? Такие как твой Дуду не проявляют человекообразия и не разбрасываются ставками белых людей по такому мелкому случаю, как московское затолье. Для подобной конверсии этим монстрам надо сильно наступить на хвост..." "Давид в последнее время сам не свой. Батья - воплощенная патока, но смотрит на меня прямо волком..." "Слушай, Наточка... А так ли мы далеки от истины в своих шуточках по поводу сексуальных домогательств? Ты вполне еще можешь понра-виться, а что в этом случае следует делать мне со своими свежеотрощенными рогами?" "Не смешно..." "Тогда что это все значит?" "Еще не знаю. Но думаю, что в эту субботу станет яснее. Мы с тобой приглашены на ужин на "моей" вилле. В семь вечера Дуду сам заедет за нами." "И ты уже согласилась?" "А как я откажу?" "Минуй нас прежде все печалей..." "И особенно барская любовь. К гневу я как-то всегда была готова." 3.

"Грубая работа, господин Зац. И ничего у вас не получится. Я к вам не поеду." "Но почему?" "Скажем, у меня на субботний вечер личные планы. Я человек свобод-ный, холостой. Меня человек ждет. Дама." "Возьмите и ее с собой." "Вы меня не поняли, адони. Меня ждет дама, а не собака, на которую можно надеть намордник и взять на поводок. Эта подобного обращения не понимает. Русская, знаете ли, женщина. С норовом. И вас любит еще меньше, чем я, как это ни странно." "Но ваши друзья юности..." "Это их проблемы. Меня это никак не касается. Если у меня будет настроение с ними встретиться, то это произойдет в узкой компании. Без посторонних, понятно?"

О! Как же я его сделаю, - скрипнул зубами Давид, - когда он мне больше не будет нужен! Никакой договор не поможет. Мой Цви умеет обходить любые договоры... Ты у меня и пятой своей тысячи долларов не увидишь, шит! Надо же так нагли-чать... Мало того, я на тебя еще и в суд подам. Хороший юрист всегда найдет, за что. Сегодня же попрошу Цви загнать в договор занозу. Чтоб ты у меня не только ничего не получил, а все, что до меня имел, отдал мне же... Над кем издеваться вздумал! Ты будешь, Алекс, всю жизнь вспоминать этот наш разговор. Ладно. Пока что надо настрополить этих двух олим, как их там, Джека и Натали, чтобы повлияли на это чудовище с его know how.

***

"Я бы предпочла ужин с вами в ресторане, - Наташа так сильно волновалась, что Давид едва узнал ее голос. - Мы заплатим половину стоимости." "Но почему не у нас? - подключилась Батья. - Твой муж против?" "Мне бы... не хотелось... А почему нельзя нам... поговорить, да?.. в ресторане?" "Я согласен, - у Давида пока не было иного выхода кроме, как идти на все условия. - В каком вы с Джеком предпочитаете?" "На ваше усмотрение, - подал голос Евгений. - Мы полагаемся на ваш вкус, - потеплел, наконец, и голос Наташи. - Спасибо вам."

***

"Мы словно снова в Москве с вашими друзьями, - сияла своей яркой улыбкой Батья, когда первые порции вина растопили лед и "русские" перестали смущаться, бравировать и переглядываться. - Не передать, с какой теплотой мы вспоминаем ваших друзей. И как благодарны тебе, Натали, что ты дала нам адрес Лиди и Сер-жа. Я никогда в жизни не испытывала такой сердечности со стороны едва зна-комых собеседников." "Удивительная раскованность и искренность, - подхватил Дуду. - А уж рассказ Лидии о ее первой встрече с Сержем!.." "Моего мужа так поразила твоя фотография того времени, что он совсем забыл обо мне, - хохотала Батья. - Ты же была просто голливудская звезда, Лиз Тейлор! Недаром он теперь занялся твоим устройством..."

"А о чем вы в основном пишете? - перевел Давид разговор с опасной темы. - Небось, о непонимании чуткой русской души черствыми сабрами и старожилами, о деградации олим-ученых вместо их интеграции? Я как-то прочел в "Ха-арец" пе-ревод из "русской" газеты. Нелепость на нелепости. Того же мнения об этой пуб-ликации придерживаются и ученые-олим, которые работают в моей фирме. Они давным-давно стали нормальными израильтянами, отдыхают в Альпах и забыли свои галутные комплексы. Все, кто захотел, вписались в наше общество. Вы не согласны?" "Я не пишу на эту тему, - уклончиво ответил Женя. - В конце концов, у каждого свое везение и своя биография в Стране." "А о чем вы пишете? И почему вообще мы тут говорим по-английски, если мы все израильтяне и ваша жена, Джек, прекрасно говорит на иврите?" "Я не освоил языка, смутился Евгений Домбровский. - Так случилось, что мне не пришлось жить и работать среди ив-ритоязычных." "А кем вы работали в галуте?" "Журналистом." "В газете с тиражом тридцать миллионов, - небрежно добавила Наташа, и их собеседники замерли с вилками у рта. - Он был спецкором в Чернобыле и в Фергане, в Таллине и в Тирасполе. Вам эти названия о чем-то говорят?" "В России все цикло-пическое... - задумчиво сказал Дуду. - Но... но тридцать миллионов..." "Ежедневно, - добивала Наташа. - Его газета экспортировалась в сорок стран мира, включая всю Европу и Штаты. На статьи Евгения Домбровского ссылался Рональд Рейган! Это был журналист высшей лиги. На уровне Александра Бовина." "Это тот толстый господин, - пояснила Батья, который сначал ругал Израиль, а потом поселился здесь в качестве посла и полюбил нас почти так же крепко, как и Арафата. В ос-новном за мирный процесс Осло." "Я знаю. Джек, а о чем вы пишете здесь?" "О том же Осло и его последствиях." "С правой или с левой точки зрения?" "С правой." "Ага. Значит, вы считаете, что поселились в очередной великой державе, которая должна внушать не доверие, а страх всем соседям? Что можно утопить в крови весь арабский мир ради кучки религиозных фанатиков, решивших основать очередное еврейское поселение на чужой земле?" "Я не считаю поселенцев фана-тиками, а землю, на которой они живут, чужой для евреев." "Для вас есть хоть один авторитет в нашей культуре?" "Например?" "Ну, скажем Амос Оз, израиль-ский писатель с мировым именем." "Предположим..." "Так вот он подчеркивает, что когда еврейским народ вернулся в свой дом, он не застал его пустым. Если бы мы нашли здесь римлян, которые изгнали нас отсюда две тысячи лет назад, то у нас была бы хоть историческая "сатисфакция": они изгнали нас, а мы -их. Но мы встретили здесь... местных жителей, которые благодаря встрече с нами приобрели вид народа." "Не народа, а сброда, - возразил Женя. - До начала первой алии в Эрец-Исраэль жили никакие не арабы, а турки арабского, еврейского и прочих происхождений. Население было настолько мизерным, что Марк Твен и Бунин описывают Палестину нищей пустыней. Когда евреи стали превращать безлюдный край в цветущий сад, появились рабочие места для арабов окрестных стран. Так что еще неизвестно, кто был дома, а кто навязался в незванные сожители. Нет документов о захвате евреями в Палестине арабских земель, так как таковых здесь не было и быть не могло. Были турецкие и британские, которые евреи законным образом покупали. Документально доказано другое: после законного международ-ного раздела Палестины евреи признали право арабов на предоставленную им часть, а те - нет! И до сих пор не согласны жить вместе с нами ни на соседней улице, ни за любым забором. Только вместо нас, но с нашим имеществом в качестве военного трофея. В этом я вижу корень конфликта, а не в поселениях, ни одно из которых не построено, кстати, вместо какого-либо арабского села. Зато арабы всегда строили свои города и возводили свои мечети не рядом, а вместо чужих городов и святынь".

Дуду даже вспотел от возмущения. Опровержение любимого классика и гуру наг-лым пришельцем было неожиданным и оскорбительным.

"А что вы думали по этому поводу двенадцать лет назад, когда жили в Москве? - глухо произнес он. - У вас были такие же оправдания политики насильственного поселенчества на оккупированных территориях вашего стратегического союзника? Или вы считали это попранием суверенных прав дружественного палестинского народа?" "Я тогда только постигал азы сионизма, - тотчас смутился бывший борец идеологического фронта партии с его пером-штыком. - И ничего по этому поводу не думал." "А Дуду в эти же годы охранял поселенцев от палестинцев и наоборот, - брала реванш Батья. Возвращал захваченные сирийцами Голанские высоты, изгонял Арафата из Ливана, выполнял специальные задания за границей. Как вы думаете, кто из нас сегодня имеет больше прав на авторитетное мнение?" "Мне кажется, - хотя Наташа еще смущалась в присутствии своих хозяев в такой неестественной ситуации, как дружеский ужин на равных, но не в ее правилах было оставлять мужа наедине с любым противником, - что, официально предоставив нам гражданство, Израиль дал нам равные с вами права судить о его политике и влиять на нее своими голосами... Или мы живем по Оруэллу, когда все равны, но Дуду равнее Жени?" "Чем вы и поспешили воспользоваться, - лицо Батьи наконец-то приняло привычное жесткое выражение вместо сладкой патоки, из которой оно было слеплено по настоянию грозного супруга, до беспримерно наглого замечания служанки. - И навязали нам тот кошмар, который настал после победы правых на выборах!" "Это не совсем так, - спасал положение Давид. - Наташа права, что..." "Я чувствую, что с некоторых пор она для тебя теперь навеки будет права! - совсем потеряла контроль над собой вышколеленная вроде бы супруга миллионера и генерала. - Но и я остаюсь при своем мнении: у нас украли страну! Увели из-под носа, угнали, как незастрахованный автомобиль. Мы больше у себя дома ничего не значим и не решаем. И вот теперь и в своей семье я..."

"Подождите, - воскликнул Евгений. - По-моему там очередной кошмар. Общий для верных и неверных. Давайте-ка подойдем к телевизору..."

Все столики в ресторане, кроме того, за которым был такой острый спор, были уже пусты - посетители молча стояли у экрана.

"Где?" - тихо спросил Женя у старика в кипе. "Иерусалим, - глухо ответил он. - В самом сердце нашей столицы. Они пришли туда с детьми, как мы сюда, - он кив-нул на перепуганных ребятишек, жмущихся к бледной женщине. Пришли счаст-ливыми семьями, а их превратили... в мясную лавку..."

Экран словно был забрызган кровью. От него шел смрад горелой человеческой плоти и дымящих пластиковых столов. Это был точно такой же ресторан, в кото-ром сейчас ужинали супруги Зац и Домбровские, пока еще имеющие цельный человеческий облик. "Хамасовец мог войти и сюда, чтобы оставить нас всех четве-рых в виде фрагментов," - сказал Женя.

Умный Давид кивнул, оглянулся и вдруг, сбив в ног двоих официантов, бросился к открытым дверям. Там он схватил входящего мужчину в голубой куртке и выле-тел с ним наружу. На веранде шла борьба, визжали женщины, завывала полицей-ская сирена. В свою очередь, Женя схватил под руки Батью и Наташу и затолкал их в ближайшее помещение. Это был мужской туалет. Высокий худой парень, что в поэтической позе раскачивался с носков на пятки перед писсуаром, дико огля-нулся на возникших перед ним дам.

"Что там случилось? - ворчливо спросил кто-то из кабинки. Ограбление?" "Тер-акт, - едва вымолвил Женя. - на веранде бандит с бомбой..." "Э-этого нам только тут нехватало, - прокряхтело из кабинки. - А почему ничего не с-с-лышно? Н-никакого взрыва." "Его уже обезвредили, - Женя оставил вцепившихся друг в друга женщин на попечение высокого парня, у которого на нервной почве началась икота, и осторожно приоткрыл дверь. В ресторане было полно полиции. Давид и мужчина в куртке стояли рядом перед женщиной-офицером, проверявшей их документы. Снаружи мигали уже три машины. Давид улыбнулся Жене и махнул рукой: "Все в порядке. Я ошибся. Слава Богу, я ошибся." "В следующий раз, - у "террориста" была разбита губа, - когда ты надумаешь ошибиться, бей кого-нибудь другого! И лапай тоже кого-то еще, а не меня..." "Я решил, что у тебя на поясе бомба. Покрой куртки прямо для этого. Прости меня..." "Скоро мы все будем кидаться друг на друга, - с трудом улыбнулся мужчина, держась за губу и глядя в телевизор. - Но лучше так, чем - так. Если бы там оказался такой, как ты, уцелели хоть дети. И не оборвалась бы нить жизни нескольких семей..." Они пожали друг другу руки. "Это не ХАМАС убивает сегодня евреев, - сказал "террорист". - Это Буш с Путиным! Если бы они официально объявили раиса международным преступником, а наши действия против него - анти-террористической операцией, мы бы арестовали и судили главарей палестинцев, а арабский мир и пикнуть не посмел бы. Но лидеры великих держав придуриваются, что тут равно виноваты обе стороны! И тем самым намеренно или нет провоцируют большую войну, главная цель которой - уничтожить Израиль и половину евреев на Земле. Только ничего у них не выйдет." "Выйдет. На этот раз выйдет, - вступила в импровизированный митинг женщина с детьми. - Я читала, что Иордания вот-вот взорвется, там придут к власти палестинцы и пригласят к себе многомиллионную армию Саддама Хусейна, которая тут же вторгнется в нашу страну. А с другой стороны - Египет. С третьей - Сирия с Ираном. На этот раз нам крышка, так как Россия и Америка будут только азартно наблюдать эту войну с безопасных трибун, как футбольный матч. Они уже всех наших врагов накачали своим оружием, пока играли в дружбу с нами. И пока мы тут грызли друг друга по нашей привычке взаимно ненавидеть только евреев..." "Пусть вторгнется, прокряхтел знакомый голос. - Я о Саддаме. Две-три нейтронные бомбы - и его воинство будут гнить по всем дорогам. А Иордания без хашимитского короля уже никакое не суверенное королевство, а реально существующее Палестинское государство. Вытеснить туда всех наших палестинцев - к своим - будет самое время!" "Две-три вакуумные бомбы - и нет плотин на Тигре и Ефрате, а заодно и Багдада, - сказал мужчина в подозрительной куртке. - С бункерами диктатора, до безобразия похожими на отсеки утонувшей русской подводной лодки." "И еще две вакуумные - на Асуанскую плотину!" "И пару нейтронных бомб на Каир... - неслось со всех сторон. - Лишь бы Америка и Россия остались на трибунах. Тогда уж точно крышка арабам, а не нам!."

"Вот вам результаты правой пропаганды, - ворчал Давид, когда все вернулись к столикам, как ни в чем ни бывало. - Словно неясно, что любой атомный удар по арабам немедленно легимитирует их атомное вооружение против нас." "Нужна им легимитация! - возразил Женя. - Ну, продолжаем ужин? Хотя, откровенно говоря, на фоне этого экрана..."

"Нет-нет! Никаких нам больше ресторанов, - вскочила Батья. - Доужинаем дома. Натали! Ты поедешь только со мной, в нашей машине. Я не хочу с тобой расста-ваться! Такое пережить... Я была уверена, что, если сама и уцелею, то уж мужа больше никогда не увижу... А ты садись в свой авто, Джек, и следуй за нами. Если отстанешь... Дай твой мобильник. Сейчас я тебе наберу мой номер. Натали! А ведь наши мужчины показали себя с самой лучшей стороны. Они настоящие изра-ильтяне, правда?"

"А как же насчет украденной страны?" "Бред такого-то! Этот скандалист любит взрывные фразы. А мы любим стереотипы. Один дурак сказал, а миллион умных сделали из его фразы целую идеологию, правда? Прости меня..." "Бог простит всех вас, - по-русски пробормотала Наташа, - и то по безраничному милосердию сво-ему! Я же лично давно всех и за все простила. Так мне легче жить не свете. Нет более бессмысленного и изнуряющего чувства, чем ненависть..." 4.

"Как... Наташа? Ната Гольдман?.. Простите, я..."

Никогда не приходите неожиданно к бывшим друзьям через десятилетия!.. С род-ными или друзьями надо либо стареть вместе, рядом, постепенно, естественно, ли-бо не встречаться вовсе. Особенно это касается женщин, тем более тех, что оста-лись в ярких воспоминаниях и сияют со старых фотографий своей несравненной юностью и все сокрушающей красотой...

Алекс так отпрянул, когда она представилась, что сама затея неожиданного втор-жения показалась дикой, а ситуация непоправимо безобразной. Наташа привыкла к комплиментам со всех сторон, как прекрасно она выглядит. И считала это мнение справедливым. Она и выглядела для своих лет замечательно. А потому смело пошла на встречу с молодостью. Но Алекс-то ее запомнил двадцатилетнюю. Старуха, что улыбалась ему в дверях имела черты той самой Наташи, и от этого она была стократ старше и страшнее, чем посторонняя пожилая женщина.

"П-простите, - спохватился он. - Или... Я не знаю... Женя, если я не ошибаюсь?" - старый мужчина выглядит не так вопиюще уродливо, в него можно даже присталь-но вглядываться. Как Саша в Евгения, как Наташа в Алекса. Да, постарел, но со своей благородной сединой и бородой выглядит, пожалуй, даже интереснее, чем на том крымском берегу. Старость, как ни странно, многим мужчинам к лицу.

Импозантный старик посторонился, пропуская своих сверстников в довольно при-лично обставленную, по олимовским, естественно, меркам, квартиру. Здесь был весь джентльменский набор свежего ватика - репатрианта, иммигранта, пересе-ленца, как угодно, но прошедшего за десять с лишним лет определенный путь из никого в кого-то с соответстующим доходом и достатком.

Все расселись в салоне, Алекс в кресле, Домбровские - на диване, несколько на-пряженно рассматривая друг друга и не решаясь начать беседу. Наташа робко улыбнулась Саше, и тот вдруг как бы заново узнал ее и просиял последнее, что исчезает при гарантированном всем нам несчастьи, именуемом старостью, это улыбка, которая и делает пригожую женщину красавицей.

"Я рад вас видеть, друзья, - начал хозяин. - И не удивляюсь, что вы меня разыскали только сейчас, хотя могли и раньше, за сорок-то лет нашей разлуки! Дело в Давиде Заце, не так ли?" "Не совсем так... мы давно..." "Нет. Ни давно, ни недавно вы обо мне и не вспоминали, пока вам не поручил меня... приручить Зац. Мне это ясно. И я даже готов вам в этом помочь. В конце концов, он ничем не хуже других. Итак?"

"Речь идет не о приручении, - Женя густо покраснел от справедливого подозрения. - Просто он считает твой проект слишком серьезным для него лично и для Страны, чтобы начинать его с демонстративно недоброжелательным человеком. Вот он и решил через нас попытаться установить с тобой доверительные отношения... и..." "Боже, какой язык, Женя! Хуже нет говорить с журналистом. Сплошные штампы. Ты что, вообще не умеешь говорить по-русски?" "Если тебе неприятен наш визит..." "А вы этого с первого взгляда не заметили? Странно! Ты же писатель. Душелюб и людовед. Как же ты не понял, что я вас не звал, так как по вас за сорок лет нашей разлуки так и не соскучился. Да, я знаю, что ты стал великим журналю-гой, а тут даже и писателем." "Плохим писателем?" - уже встала Наташа. Евгений тоже встал, весь дрожа. Его не часто прогоняли из гостей. "Почему же, плохим? - Алекс тоже встал. - В Израиле трудно выделиться в этом отношении. Даже те, кто там писал отлично, тут пишут дрянь. Впрочем, твоя проза мне лично нравится. Во всяком случае больше, чем журналистика." "Спасибо за теплый прием, - Женя не решился протянуть бывшему другу руку. - Надеюсь, что наша встреча была послед-ней..." "А вот мстить мне вовсе необязательно. Зацу передайте, что он может начи-нать мой проект с более доброжелательным человеком, скажем, с тобой. Но никто не гарантирует, что от этого будет лучше." "До свидания, Саша, - едва произнесла Наташа уже в дверях. - Прости нас. Мы выглядим действительно не лучшим образом. Без звонка, вот так, к незнакомому, в сущности, человеку... Ты прав, что нас выставил!"

"Да не выставлял я вас! - бросился к ним мезантроп. - Вернитесь. Просто этот тип достал меня своей "дружбой". Получил в подарок проект, который тянет на мил-лиарды. Так ему этого мало! Ему надо, чтобы за наглый грабеж его не просто... не только благодарили, но и искренне любили! Беспредельна же ты, наглость изра-ильская..."

"Мы тоже так думали, - Женя вернулся на свое место на диване, а Наташа отошла к серванту, разглядывая фотографии. На одной из них она узнала себя с Лидочкой в Крыму и стала тихо плакать, с отвращением глядя на то, как морщится в зеркале ее старое лицо. - Но недавно мы вместе с его женой ужинали в ресторане таком-то, а там едва не произошел теракт. И мы с Давидом, не сговариваясь, защитили наш-их женщин. Я увидел его другими глазами, Саша. И поэтому, когда он мне потом откровенно рассказал о его проблеме с твоим проектом, я вызвался ему помочь." "И как он все-таки обрисовал тебе проблему?" "Нет взаимопонимания, а потому у него нет должного доверия и к тебе. И хочется начать проект, и боязно, что ты его как-то подведешь." "Наташа, а ведь он умеет говорить-по-человечески, если захо-чет, - засмеялся Алекс. - Ладно, простите и вы меня. Выпьем с горя, что мы тут так все озверели, что все оказалось рассованные по разным карманам у этих зацев, хотя и." "У зацев есть определенные преимущества по сравнению с такими же богатыми людьми в той же России, - сказала Наташа. - Да, у моего хозяина Давида и его семьи вилла, но более, чем скромная, по сравнению с поместьями, которые я вижу по телевизору у нуворишей на нашей родине. Едят они то же. что и мы - ведь в мои обязанности входило питание его семьи, а я их приучила к моей южной еврейско-украинской кухне. Они все практически непьющие - бар ломится от нераспечатанных бутылок. Никакого разврата - мои хозяева и их дети такие же скромные, как наши дети. Ни порнухи по телевизору или видео, ни наркотиков. Вполне здоровый образ жизни. Богатство их создано собственным трудом. Давид без конца учится бизнесу, вникает во все тонкости каждого проекта, читает на четырех языках. Его состояние - не результат ограбления других, а продукт собственных усилий. Поэтому никакого криминала в дележе собственности и никаких личных вооруженных сил - армии телохранителей. Так за что же их так активно отторгать и презирать?" "Такого-то российского миллионера, - добавил Женя, - смертельно испугались в Израиле только потому, что он тут же выстроил себе дворец, нанял стражу и стал всячески демонстрировать свое богатство и право на исключительность. А Дуду, что его вдесятеро богаче, живет безо всякой охраны в одной из израильских вилл, которые новые русские презрительно именуют курятниками, сам водит умеренную машину. Зацы километрами гуляют пешком вдоль берега моря для здоровья, без телохранителей. Они оба служили на самых опасных участках нашего вечного фронта и своих детей добровольно отдают в боевые части для службы со смертельным риском. Почему же нам не пристало с ними искренне дружить? Стыдно было бы служить какому-нибудь Б., хоть он и депутат российской Думы."

"Ну, напали! Приготовились, да? Да я же не спорю. Достойнейший сын земли своей, ваш Дуду... Ну и имя придумали... попугайское, для генерала-то! Только вот беда, я лично не верю в равные, человеческие отношения с ним! С ними такого не бывает. И никогда не будет."

"Можно подумать, что в Союзе у тебя были подобные отношения с теми, кто выше тебя по социальной лестнице." "А я и там ни с кем из вышестоящих не дружил. От таких всегда зависишь. А зависимость исключает душевность. Вот мы с вами в юности дружили, так это были нормальные отношения... Кстати, как там... Лидия? Вы с ней поддерживали отношения? Я, как вы знаете, с тех пор..." "Так Дуду с женой у них недавно гостили в Москве. Он тебе что, не говорил?" "Наш пострел везде поспел... Это вы ему напели о моем романе с Лидочкой?" "Самое интересное, что он прямо там, в Москве, как-то вычислил, что Саша, о котором она рассказывала за столом, и есть ты. Мы ему здесь это только подтведили." "А что же Лида им говорила о некоем Саше? Как у него увели невесту?" "Она ему рассказывала что-то об уникальных рыбацких способностях ее нынешнего мужа, Сергея - сказал Женя. - Я не всегда понимаю генеральский английский." "А иврит?" "Так и не освоил. Я же работаю по специальности - русский журналист. Иврит почти не понадобился." "А он?" "Кто?" "Сережа этот? Не собирается сюда на ПМЖ?" "С чего вдруг? Они оба русские." "Денег не хватает превратиться в еврея?" "Не знаю, - Наташа так и не присела, переходя от окна к серванту или за спину мужа, - мы редко общались все это время. Сама не знаю, как меня угадал черт дать Давиду и Батье координаты Лиды. Но они там, судя по всему, нашли общий язык." "Так кто же теперь ее Сережа?" "Коммерсант средней руки." "Понятно. Крыша, свои бандиты против чужих, бронированный "мерседес" и билеты на Канары..."

"Ладно, не стану вас подводить, - Алекс достал с полки потрепанную папку и разложил на столе эскизы. - Вот схема глубоководной добычи и транспортировки нефти и газа. Известные комплексы позволяют это делать с глубин до километра. При этом каждая платформа стоит миллиарды, так как должна работать в фиксированной точке открытого моря с добывающими колодцами в радиусе до сотен метров. У меня возможна добыча с любой глубины в радиусе десятки километров от поверхностного или подповерхностного накопителя. Добывающие элементы не стационарны, а способны перемещаться между донным промежу-точным накопителем и основным, не только не расходуя энергии, но и заготав-ливая ее впрок." "Позволь, как это без затрат энергии? Вечный двигатель?" "Имен-но этот вопрос мне задают при любой встрече, так как мои собеседники заранее уверены, что имеют дело с невеждой или идиотом." "Но это естественно, при та-ком неожиданном заявлении!" "Наоборот, это противоестественно, если встреча произошла не на пляже, а с человеком, представившим свою биографию, из кото-рой следует, что у него есть соответстующие образование и опыт. Тем более, этот вопрос противоественнен для профессионала-журналиста вообще и знакомого со мной, в частности." "То есть я могу об этом написать?" "Почему нет? Я пока перед вашим Зацем никаких обязательств не имею. Далее, к основному накопителю протянут с берега вот такой плавучий трубопровод, не зависящий от рельефа и подвижек дна при землетрясении. Он ремонтопригоден и легко доступен для осмотра, в отличие от донных трубопроводов." "Так откуда же энергия у вот этих..." "Челночных танкеров? Очень просто. Энергия их обусловлена тем, что..."

***

"Ты так доверяешь нам, что рассказал все детали проекта? Почему же ты их скрыл от Заца?" "Ничего из этого я от него не скрывал." "А чего же он тогда опасается? Чего ради так добивается дружбы и особого доверия? Почему не забыл о тебе и не поручил своим инженерам разработку проекта? Контракта нет. В силу своей поря-дочности?" "Вот уж чего я пока ни у кого тут не замечал! Просто он знаком с теми, кто уже поступал со мной именно так. Они тут же споткнулись на деталях, имеющих с подобных проектах решающее значение. Только автор знает, где главный подводный камень. А без этого идея смертельно больна и гроша ломаного не стоит!" "И ты не хочешь ему говорить, как это вылечить?" "Не только не хочу. Не могу. Я сам знаю только диагноз. Именно за то, чтобы уточнить его и назначить правильное лечение, я и прошу обеспечить мне уверенность в постоянной работе, которую дает только стабильная зарплата. А он уверен, что я знаю абсолютно все. И что рано или поздно проговорюсь. Ваш праведник божий платить мне вообще ничего не хочет! Хитрит. Вас подсылает, ко мне подлизывается. Надеется, что я ему, все по дружбе выложу, а он, как в одном старом индийском кино, с улыбкой вдруг скажет: "Одну маску снимаем..." И - уже без улыбки: "Другую на-де-ва-ем!.." И плакали мои надежды на более или менее стабильную старость. "А ты уверен, что именно Давид Зац способен на такую подлость? - похолодела недавно обласканная и обнадеженная Наташа. - Ведь он и мне изменил работу и зарплату. Что же мне теперь - ждать смены его масок?" "Если вы так и не оправдаете его надежд на мое к нему безоглядное доверие, непременно! Они просто не могут иначе." "Кто - они? И кто - мы?" "Мы - не знаю, не встречал. А вот они - это они! Их суть - бесчеловечность. И они не могут иначе. Да и не хотят. Так что можете пересказать ему честно весь разговор. Поверит - вам повезло. Миссия выполнена. А не поверит - увидите вторую маску. А то и в обоих случаях. Если тут же потеряет ко мне интерес. Впрочем, он мужик хитрый. Может и поиграть еще с нами. Со всеми."

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. БЕСЧЕЛОВЕЧНОСТЬ

Оставляя на лестнице мокрые следы, Алекс добрался наконец до единственной в мире двери с табличкой "Мишпахат Беккер" - семья Беккер, хотя никакой семьи в общем смысле слова тут никогда не было. Было уютное жилье довольного своим одиночеством холостяка. Здесь он был единственный хозяин и самый дорогой гость. Здесь никто не мешал ему заниматься своими делами и жить так, как ему хочется. Никто и ни от чего не отвлекал, некому было нарушать близкие и дальние планы. Живи и радуйся.

Но вся беда была в том, что не было никаких дел, планов, занятий. Дорогой современный компьютер, купленный и освоенный для рассылки своих проектов по всему миру, стоял зачехленный уже около года. Никто так и не откликнулся на циклопическое количество посланий по всем мыслимым и немыслимым адресам. Личная переписка по такой удобной и безотказной электронной почте заглохла сама собой через какие-то полгода радостей и дискуссий. Телевизор с дигиталь-ными наворотами около года радовал изобилием возможностей. Но передачи на родном языке были однообразными, новости и проблемы - чуждыми. Сучнее и отвратительнее их были только американские боевики, сочиненные дебилами для дебилов. Включение их причиняло почти физическую боль - с бесконечными вопросами к выпавшему из вертолета трупу "Ты в порядке?" и стрельбой по всем направлениям после долгого кошачьего концерта с нацеленными друг на друга пистолетами. От этих фильмов Алекс возненавидел Америку еще сильнее, чем реально наблюдаемый Израиль. На всех каналах, на разных языках, одна и та же пошлая реклама. Те же бесконечные фильмы с одинаково запрокинутыми псевдо-женскими лицами партнерш, что исправно приседают над изнывающими от фаль-шивой страсти то белыми, то черными партнерами, занятыми сосредоточенной пальпацией силиконового чудовища на потных маслатых коричневых телах, отдаленно напоминающих женские. Какую же надо иметь чудовищную фантазию, чтобы возбудиться от подобной эротики!.. При возникновении на экране такого шедевра современного мирового кино Алекс тут же переключался на что угодно, но услужливое воображение немедленно вызывало в памяти Лидочку в пору их короткого студенческого счастья, милую естественность реальной женщины вместо всей этой мрази.