Чтение 3–й страницы книги ~Иуда Искариот~

было его нести. И тогда над его ошибкой смеялись, а он покорно разводил
руками и говорил:

-- Так! Так! Иуда думал, что они плохие, а они хорошие:

и поверили быстро, и дали денег. Опять, значит, обманули Иуду, бедного,
доверчивого Иуду из Кариота!

Но как-то раз, уже далеко отойдя от селения, встретившего их радушно,
Фома и Иуда горячо заспорили и, чтобы решить спор, вернулись обратно. Только
на другой день догнали они Иисуса с учениками, и Фома имел вид смущенный и
грустный, а Иуда глядел так гордо, как будто ожидал, что вот сейчас все
начнут его поздравлять и благодарить. Подойдя к учителю, Фома решительно
заявил:

-- Иуда прав, господи. Это были злые и глупые люди, и на камень упало
семя твоих слов.

И рассказал, что произошло в селении. Уж после ухода из него Иисуса и
его учеников одна старая женщина начала кричать, что у нее украли
молоденького беленького козленка, и обвинила в покраже ушедших. Вначале с
нею спорили, а когда она упрямо доказывала, что больше некому было украсть,
как Иисусу, то многие поверили и даже хотели пуститься в погоню. И хотя
вскоре нашли козленка запутавшимся в кустах, но все-таки решили, что Иисус
обманщик и, может быть, даже вор.

-- Так вот как! -- вскричал Петр, раздувая ноздри.-- Господи, хочешь, я
вернусь к этим глупцам, и...

Но молчавший все время Иисус сурово взглянул на него, и Петр замолчал и
скрылся сзади, за спинами других. И уже никто больше не заговаривал о
происшедшем, как будто ничего не случилось совсем и как будто не прав
оказался Иуда. Напрасно со всех сторон показывал он себя, стараясь сделать
скромным свое раздвоенное, хищное, с крючковатым носом лицо,-- на него не
глядели, а если кто и взглядывал, то очень недружелюбно, даже с презрением
как будто.

И с этого же дня как-то странно изменилось к нему отношение Иисуса. И
прежде почему-то было так, что Иуда никогда не говорил прямо с Иисусом, и
тот никогда прямо не обращался к нему, но зато часто взглядывал на него
ласковыми глазами, улыбался на некоторые его шутки, и если долго не видел,
то спрашивал: а где же Иуда? А теперь глядел на него, точно не видя, хотя
по-прежнему,-- и даже упорнее, чем прежде,-- искал его глазами всякий раз,
как начинал говорить к ученикам или к народу, но или садился к нему спиною и
через голову бросал слова свои на Иуду, или делал вид, что совсем его не
замечает. И что бы он ни говорил, хотя бы сегодня одно, а завтра совсем
другое, хотя бы даже то самое, что думает и Иуда,-- казалось, однако, что он
всегда говорит против Иуды. И для всех он был нежным и прекрасным цветком,
благоухающей розою ливанскою, а для Иуды оставлял одни только острые шипы --
как будто нет сердца у Иуды, как будто глаз и носа нет у него и не лучше,
чем все, понимает он красоту нежных и беспорочных лепестков.

-- Фома! Ты любишь желтую ливанскую розу, у которой смуглое лицо и
глаза, как у серны? -- спросил он своего друга однажды, и тот равнодушно
ответил:

-- Розу? Да, мне приятен ее запах. Но я не слыхал, чтобы у роз были
смуглые лица и глаза, как у серны.

-- Как? Ты не знаешь и того, что у многорукого кактуса, который вчера
разорвал твою новую одежду, один только красный цветок и один только глаз?

Но и этого не знал Фома, хотя вчера кактус действительно вцепился в его
одежду и разорвал ее на жалкие клочки. Он ничего не знал, этот Фома, хотя
обо всем расспрашивал, и смотрел так прямо своими прозрачными и ясными
глазами, сквозь которые, как сквозь финикийское стекло, было видно стену
позади его и привязанного к ней понурого осла.

Произошел некоторое время спустя и еще один случай, в котором
опять-таки правым оказался Иуда. В одном иудейском селении, которое он
настолько не хвалил, что даже советовал обойти его стороною, Христа приняли
очень враждебно, а после проповеди его и обличения лицемеров пришли в ярость
и хотели побить камнями его и учеников. Врагов было много, и, несомненно, им
удалось бы осуществить свое пагубное намерение, если бы не Иуда из Карио-та.
Охваченный безумным страхом за Иисуса, точно видя уже капли крови на его
белой рубашке. Иуда яростно и слепо бросался на толпу, грозил, кричал,
умолял и лгал, и тем дал время и возможность уйти Иисусу и ученикам.
Разительно проворный, как будто он бегал на десятке ног, смешной и страшный
в своей ярости и мольбах, он бешено метался перед толпою и очаровывал ее
какой-то странной силой. Он кричал, что вовсе не одержим бесом Назарей, что
он просто обманщик, вор, любящий деньги, как и все его ученики, как и сам
Иуда,-- потрясал денежным ящиком, кривлялся и молил, припадая к земле. И
постепенно гнев толпы перешел в смех и отвращение, и опустились поднятые с
каменьями руки.

-- Недостойны эти люди, чтобы умереть от руки честного,-- говорили
одни, в то время как другие задумчиво провожали глазами быстро удалявшегося
Иуду.

И снова ожидал Иуда поздравлений, похвал и благодарности, и выставлял
на вид свою изодранную одежду, и лгал, что били его,-- но и на этот раз был
он непонятно обманут. Разгневанный Иисус шел большими шагами и молчал, и
даже Иоанн с Петром не осмеливались приблизиться к нему, и все, кому
попадался на глаза Иуда в изодранной одежде, с своим счастливо-возбужденным,
но все еще немного испуганным лицом, отгоняли его от себя короткими и
гневными восклицаниями. Как будто не он спас их всех, как будто не он спас
их учителя, которого они так любят.

-- Ты хочешь видеть глупцов? -- сказал он Фоме, задумчиво шедшему
сзади.-- Посмотри: вот идут они по дороге, кучкой, как стадо баранов, и
подымают пыль. А ты, умный Фома, плетешься сзади, а я, благородный,
прекрасный Иуда, плетусь сзади, как грязный раб, которому не место рядом с
господином.

-- Почему ты называешь себя прекрасным? -- удивился Фома.

-- Потому что я красив,-- убежденно ответил Иуда и рассказал, многое
прибавляя, как он обманул врагов Иисуса и посмеялся над ними и их глупыми
каменьями.

-- Но ты солгал! -- сказал Фома.

-- Ну да, солгал,-- согласился спокойно Искариот.-- Я им дал то, что
они просили, а они вернули то, что мне нужно. И что такое ложь, мой умный
Фома? Разве не большею ложью была бы смерть Иисуса?

-- Ты поступил нехорошо. Теперь я верю, что отец твой -- дьявол. Это он
научил тебя, Иуда.

Лицо Искариота побелело и вдруг как-то быстро надвинулось на Фому --
словно белое облако нашло и закрыло дорогу и Иисуса. Мягким движением Иуда
так же быстро прижал его к себе, прижал сильно, парализуя движения, и
зашептал в ухо:

-- Значит, дьявол научил меня? Так, так, Фома. А я спас Иисуса? Значит,
дьявол любит Иисуса, значит, дьяволу нужен Иисус и правда? Так, так, Фома.
Но ведь мой отец не дьявол, а козел. Может, и козлу нужен Иисус? Хе? А вам
он не нужен, нет? И правда не нужна?

Рассерженный и слегка испуганный Фома с трудом вырвался из липких
объятий Иуды и быстро зашагал вперед, но вскоре замедлил шаги, стараясь
понять происшедшее.

А Иуда тихонько плелся сзади и понемногу отставал. Вот в отдалении
смешались в пеструю кучку идущие, и уж нельзя было рассмотреть, которая из
этих маленьких фигурок Иисус. Вот и маленький Фома превратился в серую точку
-- и внезапно все пропали за поворотом. Оглянувшись, Иуда сошел с дороги и
огромными скачками спустился в глубину каменистого оврага. От быстрого и
порывистого бега платье его раздувалось и руки взмывали вверх, как для
полета. Вот на обрыве он поскользнулся и быстро серым комком скатился вниз,
обдираясь о камни, вскочил и гневно погрозил горе кулаком:

-- Ты еще, проклятая!..

И, внезапно сменив быстроту движений угрюмой и сосредоточенной
медленностью, выбрал место у большого камня и сел неторопливо. Повернулся,
точно ища удобного положения, приложил руки, ладонь с ладонью, к серому
камню и тяжело прислонился к ним головою. И так час и два сидел он, не
шевелясь и обманывая птиц, неподвижный и серый, как сам серый камень. И
впереди его, и сзади, и со всех сторон поднимались стены оврага, острой
линией обрезая края синего неба, и всюду, впиваясь в землю, высились
огромные серые камни -- словно прошел здесь когда-то каменный дождь и в
бесконечной думе застыли его тяжелые капли. И на опрокинутый, обрубленный
череп похож был этот дико-пустынный овраг, и каждый камень в нем был как
застывшая мысль, и их было много, и все они думали -- тяжело, безгранично,
упорно.

Вот дружелюбно проковылял возле Иуды на своих шатких ногах обманутый
скорпион. Иуда взглянул на него, не отнимая от камня головы, и снова
неподвижно остановились на чем-то его глаза, оба неподвижные, оба покрытые
белесою странною мутью, оба точно слепые и страшно зрячие. Вот из земли, из
камней, из расселин стала подниматься спокойная ночная тьма, окутала
неподвижного Иуду и быстро поползла вверх -- к светлому побледневшему небу.
Наступила ночь с своими мыслями и снами.

В эту ночь Иуда не вернулся на ночлег, и ученики, оторванные от дум
своих хлопотами о пище и питье, роптали на его нерадивость.

III

Однажды, около полудня, Иисус и ученики его проходили по каменистой и
горной дороге, лишенной тени, и так как уже более пяти часов находились в
пути, то начал Иисус жаловаться на усталость. Ученики остановились, и Петр с
другом своим Иоанном разостлали на земле плащи свои и других учеников,
сверху же укрепили их между двумя высокими камнями, и таким образом сделали
для Иисуса как бы шатер. И он возлег в шатре, отдыхая от солнечного зноя,
они же развлекали его веселыми речами и шутками. Но, видя, что и речи
утомляют его, сами же будучи мало чувствительны к усталости и жару,
удалились на некоторое расстояние и предались различным занятиям. Кто по